Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»
— Пусть он и тащит ее, — посоветовал Эрвин, кивнув на юношу.
Теперь, когда парень натянул на себя костюм и водрузил на нос очки, Карл вспомнил, где их видел: год назад на стадионе, во время Олимпийских игр.
Нет, роль спасителя ему нужно доводить до конца.
— Он ее не донесет, — возразил Карл и повернулся к парню. — Сходи-ка побыстрее за врачом — это самое нужное, что ты сможешь сделать.
— Да, да! — растерянно согласился парень и побежал вниз по улице.
— А ты, Эрвин, сходи в ближайший гаштет, принеси «растирание».
Поблагодарив шофера, Карл отпустил машину и снова взял девушку на руки. Ей было плохо, она кашляла и еле держалась за его шею. Карл донес ее до двери виллы в посадил на скамейку.
— Дома никого нет, — сказал он, толкнув закрытую входную дверь.
— Ключ под ковриком, — с трудом произнесла девушка.
Карл открыл дверь, внес девушку в комнату и уложил в постель.
— Где сухая одежда?
— Посмотрите в шифоньере.
Карл снял с плечиков махровый халат и подал ей.
— Снимите мокрое.
— Не могу, — прошептала девушка, лязгая зубами. — Помогите надеть халат сверху купальника.
— Нет, так не пойдет! Вы не согреетесь. Вас нужно как следует растереть шерстяной тканью. — И он начал расстегивать купальник.
— Не смейте меня раздевать! — запротестовала девушка.
— А ну, лежать тихо! — прикрикнул Карл. — Я вас не за тем тащил со дна озера, чтобы вы загнулись от воспаления легких. Никто не съест ваши прелести!
Расстегнув купальник, он стянул мокрую, словно приклеившуюся ткань. Девушка закрыла лицо руками. Бросив мокрый купальник в угол комнаты, Карл надел на нее халат и укрыл до подбородка пуховой периной.
— Как вы чувствуете себя теперь?
— Получше. Но все равно холодно, кружится голова и тошнит.
— У вас есть что-нибудь из крепких напитков?
— Что вы, я ничего такого не пью.
— А сейчас не мешало бы… А кофе сварить можно?
— Когда придет хозяйка.
В коридоре раздался голос Эрвина:
— Карл, ты где?
— Заходи сюда. Что принес? О, коньяк! Отлично. — Карл налил в кофейную чашку. — Выпейте за свое спасение, — сказал, поднося к ее губам.
— Я не могу… Мне противно. — Она отстранила лицо.
— Пейте, непослушная девчонка! Это лекарство, а лекарство редко бывает приятным.
Карл заставил ее сделать несколько глотков. Поперхнувшись, она закашлялась до слез.
— Вы… вы не спаситель, а какой-то грубиян! Почему вы насильно напоили меня? — Через минуту она отдышалась и, вытерев слезы, сообщила: — А ведь мне и правда стало лучше. — На лице ее начал пробиваться румянец.
Карл разлил коньяк в чашки и одну протянул Эрвину:
— За ваше спасение, фрейлейн.
В коридоре раздались торопливые шаги: это парень привел врача.
— Добрый день, доктор! — приветствовал его Карл. — Мы сделали все что могли. Теперь передаем фрейлейн в ваши руки. До свидания. — Летчики поставили на стол пустые чашки.
— Это приключение стоило нам обеда, — недовольно заметил Эрвин.
— Зато какую девушку я встретил снова! Помнишь Олимпиаду?
— А я-то думал, чего это ты так стараешься? Хоть узнал, как ее зовут?
— Не до того было. И это не столь важно. Раушен — не Берлин.
3На следующий день Карл и Эрвин нанесли визит, чтобы справиться о здоровье спасенной. Но ее дома не оказалось.
Хозяйка виллы фрау Гиллебранд сообщила, что фрейлейн Луиза чувствует себя вполне хорошо, а сейчас ушла в город с господином Гольдбергом.
— Передайте ей наши лучшие пожелания, — сказал Карл, раскланиваясь.
Спустившись по лестнице, они вышли на улицу, заполненную гуляющими курортниками.
— Ты чего расстроился? — спросил Эрвин. — Смотри сколько девушек!
— Ты понимаешь, они меня сегодня не интересуют.
Из углового гаштета, цокая подкованными каблуками, вышли, слегка покачиваясь, четыре верзилы в коричневой форме СА.[31] Судя по голубым верхам кепи, это были невысокие чины, ниже взводного. Штурмовики были настроены игриво. Они бесцеремонно разглядывали встречных женщин, отпуская плоские шутки. Окружив двух девушек, пытались завязать знакомство, и те еле отбились от них, пустились наутек.
— Держи их! — воскликнул один из штурмовиков и затопал сапогами на месте, имитируя погоню.
Гуляющие пугливо поглядывали на развеселую четверку и обходили ее стороной.
— Скоты! — возмутился Эрвин. — Я бы с удовольствием набил им морду.
— Пьяного дурака и сумасшедший обходит. Тебе охота нарваться на скандал? Не связывайся с дерьмом, их ничем не прошибешь.
— Не понимаю, — продолжал возмущаться Эрвин, — почему фюрер ищет опору в этих подонках?
— Они делают самую грязную работу, которую не станем делать ни ты, ни я. Мы же сторонимся ассенизаторов, могильщиков, уборщиков нечистот, а ведь кто-то должен этим Заниматься…
— Да, пожалуй, ты прав. Интеллект им ни к чему.
Приятели прошли по центральной улице и завернули в сквер. Из-за столика летнего ресторана их окликнул капитан Фриц Шрамм, сидевший с незнакомым господином, которого и штатский костюм выдавал как кадрового офицера.
— Знакомьтесь, господа: ротмистр Эбергард фон Кайзер, мой сослуживец по «Прусской королевской авиации», — представил Шрамм своего друга.
Пожали друг другу руки. Фон Кайзер пригласил новых знакомых к себе в гости. Его поместье располагалось между Кенигсбергом и Раушеном.
— Кстати, Эбергард, этот парень, — Шрамм потрепал Карла по спине, — родственник Гуго фон Эккарта.
— Что ты говоришь? Как поживает эта хитрая бестия — Гуго?
— Он сейчас в Мюнхене у генерала Шперрле заворачивает оперативным отделом, — удовлетворил его любопытство Шрамм.
— Я еще тогда предсказывал, что он далеко пойдет, хотя в полетах Гуго не блистал.
— Он брал другим, хитростью и хваткой… Я думаю, Карл, ты не станешь передавать наши слова? — спохватился Шрамм.
— За кого, господа, вы меня принимаете? — обиделся Карл, но слова Фрица Шрамма и фон Кайзера ему были неприятны, хотя он знал, что они говорят правду.
Подняли тост за знакомство, за успехи. Разговор постепенно перешел на женщин. Карл и Эрвин почти не принимали в нем участия. Зато штаффелькапитана и его бывшего сослуживца занесло в область приятных воспоминаний.
— Как тебе, Фриц, нравятся те дамы, что сидят близ оркестра? Предложим перебраться за наш стол?
— Да ну их! Одеты как-то безвкусно…
— Э, камерад, да ты, наверное, стареешь. Капризен стал и привередлив. Раньше, в войну, девки еще не в том щеголяли, но все равно нашей любовью обделены не были. — Эбергард протянул пустой бокал Карлу. — Плесни рейнвейна, поухаживай за отставным истребителем. — Залпом осушив его, он обнял Фрица за плечи: — Да, брат, ничего не поделаешь. Нет уже той любовной ярости, что швыряла нас в атаку на каждую смазливую мордашку. Нет и того упоения любовью. Прошли времена, когда мы восторженно маршировали за дамскими юбками, словно за полковыми штандартами. — У ротмистра из глаз выкатились пьяные слезы. Смахнув их платком, он шумно высморкался.
Карлу показалось, что среди гуляющих он увидел спасенную им фрейлейн. И он сразу заторопился.
— Пойдем, — шепнул Эрвину.
Штаффелькапитан и его приятель не стали их удерживать.
4С Луизой Карл встретился через два дня. Она шла по набережной, задумчиво поглядывая на неспокойное море.
— Добрый вечер, — сказал ей Карл, — вы меня узнаете?
— Еще бы! Мой спаситель! — улыбнулась она, подавая руку. — Я много думала о вас эти дни.
— Позвольте мне представиться официально. — Карл назвал себя.
— Луиза фон Вальштадт.
— Скажите, а где ваш неразлучный спутник? — спросил Карл.
— Не так уж он неразлучен, если сейчас его нет со мной, — отшутилась Луиза.
Пасмурный вечер сгустил сумерки. На набережной ярко вспыхнули электрические фонари, стилизованные под старинные светильники. Из черного мрака накатывались невидимые волны и, подойдя к освещенному берегу, затормаживали на отмели, опрокидывались и шумя откатывались белой пеной. Сотни чаек дремали у берега, убаюканные покачиванием волн.
Тяжело дышащее Янтарное море швырялось округлой галькой и редкими кусочками окаменевшей смолы, которую по утрам собирали жители и курортники.
— Сколько, по-вашему, сейчас времени? — спросила Луиза, показывая на цветочную клумбу, исполненную в виде солнечных часов.
Свет от трех электрических фонарей, стоящих неподалеку, отбрасывал от штока одновременно три тени: на девять, двенадцать и три ночи.
— Выбирайте сами, какое подойдет вам больше.
— Лучше девять. В час ночи фрау Гиллебранд не пустит меня домой. Хозяйка получила четкие указания от моего родителя. Контроль за моей нравственностью возложен также и на господина Гольдберга. Поэтому мне пора.
