Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»
Когда они подошли к крутой лестнице, ведущей к ее дому, Карл предложил:
— Не хотите ли подняться наверх тем же способом, каким я доставил вас в прошлый раз?
— Простите, — улыбнулась Луиза, — но я совершенно не помню, как оказалась дома и что со мной происходило до тех пор, пока вы меня не напоили коньяком.
— Могу показать, как это было, — сказал Карл, пытаясь взять ее на руки. Но Луиза ловко уклонилась.
— Не позволяйте вольностей, барон. — Сегодня перед ним была совсем другая девушка, непохожая на то жалкое, беспомощное существо, с которого он снимал мокрый купальник.
Не спеша поднялись на сто шестнадцать ступеней, которые он, задыхаясь, отсчитал в тот раз. Глухо шумели кроны трехсотлетних дубов.
— Вот я и дома. До свидания, барон. Заходите к нам завтра. Фрау Гиллебранд готовит вкусный кофе.
— Почту за честь. А все же, почему не видно рыцаря, чуть не утопившего вас?
Луиза внимательно посмотрела на Карла и покачала головой:
— Вы недобрый человек, хотя и сделали для меня так много. Ну а если вас интересует Герхард, посмотрите вниз.
Карл обернулся и увидел, что на лестнице появилась мужская фигура.
— Скажите, кто он для вас?
— Дальний родственник по матери, друг детства. Возможно, — Луиза на несколько секунд задумалась, — нас помолвят в недалеком будущем.
— По-моему, он не чистый ариец. Неужели вы рискнете выйти за него замуж?
— Чистота крови не имеет большого значения для моего отца. Ему часто приходится иметь дело с дельцами-евреями, и он высокого мнения об их способностях. Для него важнее акции «ФБ — Индустри» или «Сталь — Верке», держателем которых является Гольдберг-старший, чем национальность и вероисповедание будущего зятя. Герхард сейчас учится на экономическом факультете Берлинского университета и одновременно в художественной студии. Он талантливый скульптор и художник. Кстати, новый фонтан в раушёнском сквере — это его прошлогодняя работа.
Шаги Гольдберга раздались рядом. Карл закурил сигарету.
— Куда ты исчезла, Луиза? Я искал тебя весь вечер.
— Гуляла у моря и встретила барона фон Риттена. Познакомьтесь, в прошлый раз вам, вероятно, было не до этого.
— Очень рад, барон. Примите мою сердечную признательность за то, что вы сделали, спасая мою невесту.
«Ишь ты, уже невесту, — подумал Карл, — а она не возражает против этого».
— Не стоит благодарности, господин Гольдберг. Долг любого порядочного человека — оказать помощь ближнему.
«Разве может наци быть порядочным человеком?» — подумал Гольдберг, но вслух произнес другое:
— Прошу извинить нас, барон, но становится прохладно. Фрейлейн Луиза еще не совсем оправилась от того ужасного случая. Ей нужно отдыхать. Прощайте, барон.
— Спокойной ночи, фрейлейн Луиза. — Карл поцеловал ей руку. — Кстати, чтобы у вас не было водобоязни, нужно обязательно завтра поплавать в озере под моей опекой. Я буду там днем до пяти. Честь имею, господин Гольдберг. — Карл приложил руку к козырьку фуражки и, круто развернувшись, зашагал вниз.
5Солнце палило еще жарче, чем накануне. Озеро было заполнено купающимися. На берегах пестрели зонты и купальники загорающих курортниц. Луиза появилась после обеда в сопровождении Гольдберга. Увидев Карла и Эрвина, приветливо помахала рукой и направилась к ним. Бесцеремонно стала раздеваться, как перед давними знакомыми. На ней был другой, синий купальник, который шел к синим глазам еще больше. Карл сразу же позвал ее в воду. Крепко вцепившись ему в руку, она пошла за ним и лишь после того, как почувствовала, что вода держит ее, поплыла сама.
— Не заплывайте далеко! — крикнул им с берега Гольдберг. Своей суетливой беспомощностью он напоминал курицу-наседку, высидевшую утят.
— Луиза, мне нужно с вами встретиться наедине, — проговорил Карл. — А ваша тень — Гольдберг начинает действовать мне на нервы.
— Не думала, что, они такие слабые у летчиков. А по-моему, сильнее на нервы действуете ему вы… Давайте возвращаться, хотя мне с вами совсем не страшно.
— Вы мне не ответили.
— Это почти невозможно. Герхард не оставляет меня одну.
— Сегодня вечером после десяти я буду на скамейке у вашего дома. Если вы не придете, мне будет грустно. Помните, я приду в любую погоду, даже если с неба будут падать камни.
— Хорошо, — согласилась она, окуная вспыхнувшее лицо в воду…
В десять вечера окно Луизы еще ярко светилось. Карл тихо подкрался и остановился за кустом. Через открытое окно из комнаты довольно отчетливо доносился раздраженный голос Гольдберга:
— Если вы, Луиза, не прекратите знакомство с этим навязчивым офицером, я буду вынужден сообщить родителям, что мы не можем здесь оставаться больше.
— Во-первых, этот «навязчивый» офицер спас мне жизнь, — прозвенел голос Луизы, — а во-вторых, что это за тон? Какое вы, господин Гольдберг, имеете право ограничивать круг моих знакомств?
— Луиза, дорогая, вы же знаете, как ваш отец относится к военным. И я не допущу, чтобы этот обер-лейтенант перешагнул порог вашей гостиной.
— Но мы можем встречаться и в другом месте! И вы, Герхард, прекрасно знаете, что если я захочу это сделать, то меня ничто не удержит. — И совершенно другим, спокойным тоном она заключила: — Уже поздно, мой друг. Не расстраивайте меня и себя на ночь…
Карл дождался, пока темная фигура Гольдберга скрылась внизу, и, неслышно подтянувшись на руках, перевалился через подоконник в комнату.
Луиза стояла перед зеркалом, надевая легкое пальто. Ему показалось, что она не удивилась его появлению.
— Послушайте, флибустьер, — сказала она, когда Карл привлек ее к себе, — разве я дала повод… — Но не уклонилась от поцелуя…
Назавтра Карла ожидал сюрприз. Когда он появился в доме фрау Гиллебранд с букетом роз, хозяйка сообщила, что Луиза уехала.
— Она получила из дома телеграмму. За ней заехал на автомобиле господин Гольдберг, и они укатили в Берлин.
Карл грустно посмотрел на роскошный букет, усмехнулся и протянул его хозяйке:
— Поставьте цветы в воду.
Матушка Гиллебранд поблагодарила, посмотрела на Карла хитрыми глазами:
— Ах, чуть не забыла! Луиза просила передать вам вот этот конверт.
Карл вскрыл его и прочел написанное крупными торопливыми буквами короткое письмо:
«Прости, что уезжаю так неожиданно. Меня вынуждают обстоятельства. Целую, мой дорогой флибустьер». И адрес с телефоном.
Карл откланялся и пустился на поиски Эрвина. Ему сейчас было необходимо мужское участие. Эрвина он нашел в сквере у фонтана с неразлучной японской книжицей в руках.
Приятель внимательно выслушал его.
— Не понимаю, почему ты рычишь на этого парня? Он борется за свое счастье и не собирается уступать невесту.
— Но мы с Луизой любим друг друга!
— Любим, — усмехнулся Эрвин, — разве может быть вечная любовь в нашем бренном мире, где человек сегодня жив, а завтра нет? Просто она ушла с тропы любви, и тебе придется в одиночестве коротать свои ночи… Это говорит тебе мудрый автор «Двадцати тысяч строф»,[32] — и Эрвин потряс книжицей в ярком переплете.
Когда проходили мимо фонтана, Эрвин кивнул на мраморную статую:
— Обрати внимание на ее лицо.
Карл посмотрел внимательно. Мраморная, обнаженная Луиза стояла, преклонив колено, перед источником, держа на голове кувшин с водой, из которого били зеркальные струи. Ему стало тоскливо, будто он потерял ее навсегда.
— Однако я тебе забыл сказать, Эрвин, что этот фонтан дело рук скульптора Герхарда Гольдберга.
Глава третья
Карл фон Риттен был мелкой пешкой в большой игре, затеянной Гитлером и его окружением. Разумеется, он ничего не знал о совещании, которое фюрер провел в августе 1939 года с высшими чинами люфтваффе, армии и флота. На это торжественное совещание не был приглашен даже Гуго фон Эккарт, ставший «золотым фазаном» в рейхе. Главный вопрос совещания — роль германских ВВС в предстоящих «молниеносных кампаниях». На совещании были окончательно решены и утверждены принципы использования «незаконнорожденного детища рейхсмаршала Геринга».[33]
«…Те результаты, которых можно добиться, действуя в первые дни войны против неприятельских сухопутных войск, не идут ни в какое сравнение с ущербом, который способна нанести вражеская авиация, если она останется полностью боеспособной».
Эти слова из выступления начальника главного штаба ВВС генерала Ешоннека были положены в основу боевых действий люфтваффе. Главной задачей первых ударов ВВС должен быть разгром авиационной группировки противника и завоевание господства в воздухе.
Мысли Ганса Ешоннека относились к области стратегии — на то он и был генерал. «Мелкая деталь» немецкой военной машины — обер-лейтенант Карл фон Риттен мыслил категориями куда более скромными и выше тактических соображений не возносился. Но задачу, поставленную ему, знал великолепно и был готов ее выполнить. Их авиаотряд должен был нанести внезапный штурмовой удар по польскому аэродрому Тарунь и блокировать его, воспретив взлет истребителей противника.
