Михаил Прудников - Особое задание
Он тихонько вернулся в Осиновку.
Это не совсем противоречило донесению Ландовича.
После пяти в лесу уже темно, и, возможно, именно Ландович и светил фонариком. Тем более что последний утверждал, будто бы искал оружие до вечера. Но почему тогда его не видел Готвальд в Осиновке: ведь шоссе около Осиновки Ландович миновать не мог по дороге в лес.
— Нет ли у вас карманного фонарика? — спросил Алексей.
Ландович сказал, что нет, но, если нужно, он достанет.
Этот ответ укрепил подозрения Алексея: Ландович лжет.
Встречи с Корнем были очень затруднительны.
Штаб-квартира подпольного обкома была строго законспирирована и находилась в районе действий местного партизанского отряда. Но Алексею все-таки удалось повидаться и с Корнем. Тот предложил прекратить связь с Ландовичем до выяснения всех обстоятельств.
Но ждать пришлось недолго. Через день после встречи Алексея с Ландовичем Корень получил от связного зашифрованную записку. Шерстнев просил свидания четвертого числа по варианту номер один, что означало конспиративную квартиру в селе Глинцы.
Встречи с Шерстневым Алексей и Павел Васильевич ждали с нетерпением. Ведь в тот же день, когда Ландовичу и Готвальду поручалось проверить склад в лесу, Тимофею было приказано, соблюдая осторожность, навести справки о Ландовиче в полиции.
Едва переступив порог избы в селе Глинцы, где их ожидал Шерстнев, секретарь подпольного обкома тут же задал ему вопрос о Ландовиче.
То, что рассказал Шерстнев, подтвердило худшие опасения. Оказалось, что, как только Ландович получил задание от Алексея, он сразу пошел к начальнику полиции Венцелю. Обычно сотрудники гестапо, переодетые в штатское, принимали агентуру на особых квартирах, но на этот раз Ландовича почему-то провели прямо в здание полиции черным ходом. О чем говорил Венцель с Ландовичем — неизвестно, но само пребывание Ландовича в кабинете начальника полиции доказывало, что бывший театральный деятель — провокатор.
На следующий день после этого разговора, закончил свое сообщение Шерстнев, грузовик с солдатами отправился по шоссе в сторону Кричева.
Карнович и Столяров молчали. Шерстнев, не знавший всех подробностей проверки, увидел их нахмуренные лица и спросил с тревогой:
— Что-нибудь случилось?
— Пока еще ничего, — заверил его Алексей, — но может случиться, добавил он задумчиво.
И вдруг лицо его прояснилось, видимо, от какой-то неожиданно пришедшей мысли.
— Ну выкладывай, что ты надумал? — потребовал Корень.
Алексей не заставил себя уговаривать.
— А вот что, — начал он. — Откуда взялись фонарики в лесу, теперь, я думаю, ясно. В тот вечер гитлеровцы проверили еще раз, не осталось ли там еще оружия, которое они не нашли при первом обыске, и намерены устроить около этого места засаду. Ландович их заверил, что мы не знаем о разгроме немцами склада и непременно явимся за оружием большой группой. И там-то на поляне они и собираются нас накрыть. Но мы им не доставим такого удовольствия.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Корень.
— Заминировать поляну…
— Легко сказать, — усмехнулся Шерстнев. — Она наверняка охраняется.
— Ну и что ж! — возразил Алексей. — Это должен сделать один человек ночью, незаметно.
— Кто, по-твоему? — По тону, каким был задан вопрос Корнем, Алексей понял, что предложение его принято…
Ландовича снова вызвал сам начальник полиции штурмбаннфюрер Курт Венцель. Не без опаски Ландович переступил порог кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. В комнате было тепло, уютно, потрескивал камин. Венцель сидел за своим столом.
Ландович был в курсе последних событий. Шли день за днем, а на поляну никто из подпольщиков не являлся, и начальник полиции заподозрил что-то неладное.
Возможно, Ландович его просто водит за нос. А может быть, подпольщики были на поляне и агенты просто проморгали…
Направляясь к Венцелю, Ландович не знал, что сейчас шеф готовит ему смертный приговор. Правда, в бумаге, лежавшей перед Венцелем, ни слова не говорилось о Ландовиче. Там упоминались пять полицейских, вчера вечером подорвавшихся на минах в лесу. Они были посланы Венцелем на поляну под соснами для проверки работы агентов.
Начальник полиции поднял голову и рассматривал Ландовича, будто видел его впервые. Венцель не мог понять — столкнулся ли Ландович с партизанами или случайно провалил задание. Было ясно — в качестве агента использовать его больше было нельзя.
— Послушайте, — сказал Венцель наконец, — у меня к вам личная просьба.
— Я к вашим услугам, герр штурмбаннфюрер, — отозвался Ландович, вытягиваясь и засовывая за борт пиджака выбившийся конец шарфа.
— Принесите мне дров.
— Дров?
— Да, дров.
Ландович часто заморгал глазами и не двигался с места.
— Ах, дров? — нервно засмеялся он.
— Ну да, дров для печки… Из… как это по-русски… да, из сарая.
— Слушаюсь, герр штурмбаннфюрер.
Ландович исчез за дверью. Венцель нашел кнопку звонка и углубился в бумаги. Когда в кабинет вошел сотрудник, Венцель, не отрывая взгляда от документов, приказал:
— Уберите… Он во дворе.
"Конечно, может быть, нужно было допросить этого негодяя, — размышлял начальник полиции. — Да стоит ли? Вряд ли этот мелкий провокатор знает что-либо существенное. Лучше отделаться сразу и без шума".
Венцель встал и открыл форточку. В лицо ему ударило облако морозного воздуха. Вскоре у сарая появилась длинная фигура Ландовича. Затем щелкнул выстрел.
Ландович нехотя, будто раздумывая, повалился в сугроб. Длинные, темные пальцы его судорожно хватали снег.
* * *В тот вечер к Алексею пришла Аня. Он обрадовался ей, помог снять пальто, усадил за стол. Пелагея Ивановна как раз топила печь на своей половине, и жилец попросил ее вскипятить чайник.
Аня не раз приглашала Алексея к себе, но тот отказывался, ссылаясь на разные неотложные дела. Он не хотел появляться в Юшкове.
Аня, возбужденная, разрумянившаяся, в больших не по размеру валенках, с которых натекли лужицы, пила чай и, как всегда, рассказывала последние деревенские новости. В селе у них новый староста (тот, который приказал себя величать "господин", в одночасье — говорят, тут партизаны руку приложили — умер), двух ее подруг угнали в Германию, мать постоянно хворает, а отцу удалось открыть в городе портняжную мастерскую.
Мастерская была в бывшей лавчонке. Помещалась в одной комнате с кухней, из которой был выход во двор.
— Где? На какой улице? — спросил Алексей.
— На бывшей Сенной. Недалеко от школы.
"Можно ли положиться на ее отца? Мастерская — отличная явочная квартира! А почему нельзя? Пожалуй, стоило бы с ним поговорить. Помещение очень удобное — два выхода".
Аня напилась чаю и убрала со стола. Попросила у Пелагеи Ивановны горячей воды и, несмотря на протесты Алексея, вымыла пол. Алексею ничего не оставалось делать, как только любоваться ее проворными красивыми движениями. Ее тонкую девичью фигуру не могла испортить даже старенькая вязаная кофта и далеко нс новое серое платье.
Когда она снова надела валенки и села рядом с ним, Алексей спросил:
— Ну а ты чем занимаешься?
— Да вот не знаю, куда бы устроиться…
Ему вдруг стало страшно, что ее могут угнать в Германию.
— А пока, — продолжала Аня, — полиция заставляет нас расчищать пустырь.
— Какой пустырь?
— Да тот, что на Мотовилихе. Знаете, за кирпичным заводом…
Пустырь этот Алексей знал. Это было поле в ворохах мусора между кладбищем и песчаным карьером у реки.
— Там что-нибудь будут строить?
— Да кто ж их знает, — ответила Аня певуче.
Алексей посмотрел в ее большие, немного наивные глаза.
— А ты порасспроси кого-нибудь. Только поосторожней.
Он почувствовал, что у девушки готов сорваться вопрос, но Аня, видимо, пересилила себя.
— Попробую.
Алексей вышел ее проводить. Морозная ночь пугала тишиной. Где-то на другом конце Краснополья надрывалась от лая собака. Крупные звезды переливались и мерцали.
У калитки Аня посмотрела на Алексея темными, расширенными глазами.
— Не боишься? — спросил он.
Она покачала головой. Наступила неловкая пауза, которую Аня оборвала вопросом:
— Можно, я буду приходить к вам почаще? А то так тоскливо. Раньше я читала книги, а теперь у меня нет даже книг.
Нежность и жалость вдруг охватили его. Он осторожно коснулся пальцами ее холодной щеки. Аня на мгновенье прижалась к его груди лицом и, не оглядываясь, побежала по улице.
4. События на Мотовилихе
Как-то хозяйка Алексея — Пелагея Ивановна — принесла завернутые в газету валенки.
— Вот вам заказ, — сказала она.
