Михаил Аношкин - Рубежи
С вечера я переложил документы в карман новой гимнастерки. После отбоя заснул сразу и даже снов не видел. Впереди выходной день и радостное событие — в Дом Красной Армии всегда шли с удовольствием. Случались там нечаянные встречи. Приходили солдаты из разных частей, смотришь — ба, знакомое лицо! Да ведь это же земляк из Карабаша!
В Доме и кино показывали, и концерты устраивали. Приезжали иногда писатели и артисты. Запомнилась встреча с Виктором Финком. Его произведений я тогда не читал, уже позднее открыл как писателя, но он побывал в Испании, когда там гремела война, и рассказывал об этом очень интересно. Слушали его не шелохнувшись. А Маслиев и Рязанцев пробрались за кулисы и познакомились с Финком. Повод у них нашелся. Маслиев когда-то дружил с поэтом Федором Фоломиным, вот и попросил передать ему привет.
Завтра подъем на час позже и на занятия идти не надо. Завтрак, перекур — и выходи строиться в праздничной форме. А вечером — увольнительная в город. Ну чем не жизнь?
Проснулся я от глухого говора. Подумал, что проспал подъем, со мной такое случалось. Протер глаза — в казарме полумрак, какой обычно держится на рассвете. А на улице уже светло. Окна распахнуты, кое-кто из курсантов в нижнем белье повис на подоконниках. Что-то рассматривали поверх крыш соседних домов. Вполголоса переговаривались. Дневальный стоял в дверях и умолял:
— Хлопцы! Товарищи! Тикайте по койкам! Не дай бог старшина придэ!
Именно старшину и дал бог. Он отстранил с дороги дневального, грозно шагнул в сумеречную духоту казармы и гаркнул:
— Марш по местам!
С подоконников всех как ветром сдуло. Пружины коек жалобно заскрипели.
— Дневальный! — позвал старшина. — Кто давал команду на подъем?
— Никто, товарищ старшина!
— Почему беспорядок?
Где-то далеко, на окраине, сильно грохнуло. Потом еще и еще. В окнах тихонько затренькали стекла. И хорошо различимый самолетный гул. Мы подняли головы с подушек — что бы это значило? Старшина шагнул к окну и, нахмурив брови, вслушался. Затем круто развернулся и выбежал из казармы. Маслиев сказал:
— Амба, братишки. Вместо ДКА рванем куда-нибудь подальше!
— Куда?
— Э, дорог много, все дальние, а тревога будет одна.
— Это не тревога, — возразил Борисов. — Это учения.
В казарму снова влетел старшина, а за ним в дверях появился капитан Бугаев, заместитель начальника курсов по строевой части. Старшина рявкнул:
— Подъем! В ружье!
— Отставить в ружье, — перебил капитан старшину, — курсантам рассредоточиться по своим классам.
— Я ж говорил, — повернулся Борисов к Маслиеву. — Не в ружье, значит, учения.
— Побачимо, як балакал дядька Панас, — процедил сквозь зубы Маслиев.
Собрались в своем классе. На всякий случай облачились в рабочую форму — чего ради на учения идти в новой одежде? Скрипнула дверь, заглянул дневальный:
— Во двор, строиться.
Бежим во двор. Он длинный и узкий. Курсанты выстраиваются буквой «П», внутри нее прохаживается капитан Бугаев, нетерпеливо поглядывая на часы. Он явно ждет начальника курсов.
Наконец, черная комиссарская «эмка» въехала в ворота. Скрипник, высокий, в ладно пригнанном мундире, упругой походкой направился к строю. Бугаев кинулся ему навстречу, чтобы доложить.
— Кто разрешил выводить курсантов во двор? — сердито спросил Скрипник.
— Я полагал…
— Плохо полагали, капитан. Немедленно все в казарму. Полная боевая готовность! Старшина!
— Слушаю, товарищ комиссар! — вытянулся старшина.
— Раздать боевые патроны!
— Ого! — тихо воскликнул Маслиев.
— Есть раздать боевые патроны!
Снова собрались в классе. Стало заметно теснее: у каждого скатка, ранец, противогаз. Все это сложено на столы. Винтовки держим в руках. В дверь бочком втиснулся вольнонаемный дядька, завхоз.
— Хлопцы, гляньте до мэнэ, — поднял левую руку, в которой держал какую-то железяку. — Бачите?
Маслиев спросил:
— Що це такэ?
— Герман кинул бомбу, то стабилизатор, — пояснил завхоз. — Богато наших побило.
— Брешешь! — окрысился Борисов.
— Брешут только кобели, поняв? Не хошь слухать, не слухай. Война, хлопцы, с германом.
И ушел.
Июнь жарил на совесть. Ни облачка на небе. На деревьях ни один листочек не шелохнется. А жизнь понеслась вскачь. Из штаба армии примчался связной, вручил Скрипнику пакет. Последовала команда:
— Во двор строиться!
Не успели выровняться шеренги, новая команда:
— Бегом марш!
Бежим через весь город. На улицах необычное многолюдье. Все куда-то спешат. Промчалась с грохотом по булыжной мостовой колонна порожних грузовиков, проползли два танка. Вот строй бойцов — идут на запад, лица сосредоточенные, суровые. В небе гудят самолеты, но город не бомбят. Плывут на восток тяжело, натруженно — с бомбами. Другие пролетают низко, на запад, видимо, отбомбились. На крыльях и фюзеляжах белые кресты.
Строем поротно движемся к западной окраине города. Потом бежим по проселку. Впереди Скрипник и Бугаев. Замыкают комроты и лейтенант, прозванный Маслиевым «Пионерчиком». В поле нас настигли два «юнкерса». Мы еще не знали, что в таких случаях надо делать. Остановились, разглядывали самолеты. Повезло нам, конечно, крупно. Пираты, видимо, уже израсходовали весь свой боезапас и теперь лишь скалили зубы да грозили нам кулаками. А мы воинственно потрясали винтовками, но тоже ни одного выстрела не сделали.
Покидая казармы, мы еще не очень верили, что война началась по-настоящему. Пока все воспринималось как игра. И самоуверенности хоть отбавляй — как двинем всей своей могучей махиной, от фашистов только перья полетят, мокрое место останется. Нам еще предстояло привыкнуть к мысли, что война началась самая жестокая во всей истории, что отныне стрельба стала ее главным законом. Стрельба по врагу. Если ты его не убьешь, то он убьет тебя.
В тот первый день кто-то из наших командиров дал маху, перепутал населенные пункты, куда нам требовалось прибыть: вместо местечка Старосельцы мы пришли в Новосельцы. А расстояние между ними солидное. И снова марш. Жара стояла адская, добрались до места мокрые, распаренные, полчаса приходили в себя. На одном из привалов свалились на нас три «мессершмитта» и начали поливать пулеметным огнем. После налета мы не досчитались нескольких человек. То были первые наши потери.
Возле Старосельцев мы заняли участок обороны. Окопы рыли полного профиля. Земля каменистая, а лопаты у нас малые саперные, больших захватить не догадались. Семь потов пролили, пока с горем пополам окопались.
Вечерело. Повеяло прохладным ветерком. Он как бальзам для разгоряченных тел. После дневной сутолоки, гула самолетов и машин наступила тишина. Наши окопы протянулись по обе стороны дороги, ведущей из Белостока к границе. На реке Нарев, как нам объявили, кипели бои.
Старшина, прихватив с собой Борисова, двинулся на поиски продовольствия. Снабженцы где-то потерялись, а есть надо.
Рязанцев присел на бруствер Маслиева. К нему присоединились я и еще несколько курсантов. Курили. Рассуждали о том, где наши, где противник и почему мы здесь окопались, если бои идут на реке Нарев.
В стороне Белостока, у горизонта, поднялось аспидно-черное облако дыма. Оно упорно ползло вверх, в белесое, предвещавшее жару вечернее небо. Снизу облако подпирало ярко-рыжее пламя. Затем донесся густой гул, дрогнула под ногами земля, с бруствера посыпались комья земли. Маслиев нахмурился и озабоченно сказал:
— А ведь там, други мои, был склад ГСМ. Помнишь? — повернулся к Рязанцеву. — Там же квартировал наш полк.
Кто-то высказал догадку:
— Небось, диверсия?
Все удрученно молчали. На складе горюче-смазочных материалов прогрохотал еще один взрыв, и теперь небо на горизонте сплошь окутала черная хмарь.
Ночью на западе родился шум моторов и лязг гусениц. Вздрагивала земля. Танки. Но чьи? Тревоги не объявили, значит, свои. Начальству виднее. Но почему с запада на восток? Никто из нас не сомкнул глаз. Ждали, притаившись в окопах. А если фашистские, чем мы их встретим? Самым грозным оружием у нас был станковый пулемет «максим». И еще ручные гранаты — РГД.
Капитан Бугаев зычно приказал:
— Без команды не стрелять!
Грохот танковых моторов и лязг гусениц глушили. Наши. Мимо нас они двигались часа полтора, с интервалами. Потом все стихло. И тогда нас сморил сон. С восходом поступил приказ строиться. Походным порядком двинулись к Белостоку.
Утро занималось тихое, росное. Кругом безлюдье, будто за ночь все вымерло. Никаких признаков войны. Может, она уже и кончилась? Фашисты получили по сусалам и уползли обратно за границу?
Мы подходили к пригороду, который назывался Дэй-Лиды. Уютный зеленый поселочек, в котором размещались продовольственный и вещевые склады.
