Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
Я его сквозным маршрутом отправил повышенной скоростью — от Ленинграда до самой Москвы без передышки.
В этот день я как раз на линию собрался. Сдал в восемь часов утра дежурство и выехал с дачным поездом.
Приезжаю в Саблино. Смотрю в окно вагона и вижу: напротив нас какой-то длинный товарный состав стоит, и на всех вагонах мелом написано: Москва, Москва, Москва.
Вот, значит, как мой товарный экспресс без передышки идёт. Сорок километров прошёл и застрял в Саблине. Всего только шестисот километров до Москвы не доехал!
Выскакиваю из вагона (а раньше я и не думал в Саблине выходить) и бегу искать дежурного по станции. Попался мне по дороге проводник с московского товарного.
— Почему, — спрашиваю, — стоите здесь?
— Да дежурный отставил.
— Как отставил, зачем?
— А не знаю. Прицепку собирается делать. Вагон тут у него какой-то с прошлых суток заночевал; он и хочет сплавить его в Любань, пока диспетчер не хватится.
— Вот как, — говорю, — пока не хватится?
Смотрю — и сам дежурный является. Он из-под вагона вынырнул.
Увидел меня — и чуть было обратно под состав не нырнул.
— Это что, — спрашиваю, — у вас московский отдыхает?
— Московский, — говорит. — Мы сейчас на выход ему дадим.
— А почему до сих пор не дали?
— Не поспели, товарищ диспетчер, все буксы проверить надо было, а в трёх вагонах даже новую набивку сделать. В Ленинграде вот недосмотрели, а у нас простой выходит.
— Вот как, — говорю, — значит, Ленинград виноват... А что за вагончик вы тут к сквозному маршруту прицепляете?
Заморгал глазами дежурный, а я к селектору — ленинградского диспетчера вызываю — моего сменного.
— Как у вас московский товарный значится?
— На простое в Саблине, — отвечает. — Нагон пара. Высылаю резервный паровоз.
«Вот, — думаю, — ловкач дежурный. Он, значит, всем по-разному врёт. Мне — что буксы виноваты, а в Ленинград — что машинист пар нагоняет. Нагоню же я ему пару!»
Выхожу я на перрон, а мой московский уже за семафор хвост убирает.
Ведь вот как быстро его отправили, или, как у нас говорится, «вытолкнули»!
Ну, и с дежурным этим мы быстро покончили: тоже «вытолкнули».
8
Не сразу, конечно, и из меня диспетчер получился.
Помню, привели меня первый раз на диспетчерское дежурство.
Я — старый железнодорожник, насквозь паровозным дымом прокурен.
Октябрьская наша дорога ещё Николаевской называлась, ещё у нас орлы двуглавые на билетах печатались, ещё генералы в шинелях на зелёной подкладке управляли дорогой, — а я уже работал. Телеграфистом на станции второго класса торчал, точки-тире выстукивал за двадцать пять рублей в месяц. Ну, тогда каждая станция за себя действовала — без всякого диспетчера. По своему разумению принимала и отправляла поезда и на запасный путь выкидывала. Да ведь движение-то в сущности пустяковое было. Стрелочников да путевых сторожей нельзя было и железнодорожниками назвать — уж скорей огородниками. Вылезет стрелочник из своего огорода, сделает стрелку поезду или флажок зелёный покажет — и опять брюкву полоть.
«Диспетчер» — и слова такого мы не слыхали в те времена...
Диспетчерская служба у нас с революции появилась. В хозяйстве — план, на заводах — план. Значит, и грузы по железной дороге надо возить по плану.
Вот тут-то и понадобился диспетчер с графиком. Посадили его управлять всеми станциями, всем движением поездов.
А я уже к тому времени на станции первого разряда работал, на крупной станции. И не телеграфистом, а помощником начальника. Набрался там опыта. Движение поездов и всю железнодорожную механику я уже вдоль и поперёк знал. Ну, вот и назначили меня диспетчером, привели в дежурную комнату на первый круг. С неделю я у диспетчерского стола стоял. Смотрел, как диспетчер карандашом по бумаге водит. А потом диспетчер посадил меня к столу, а сам у меня за спиной стал.
Начал и я понемногу график чертить. Пока у меня всё благополучно шло, я самостоятельно работал. А как только выскочит у меня какой-нибудь поезд из своего времени — я сейчас назад оборачиваюсь, к диспетчеру.
— Как? — спрашиваю.
— Так и так, — говорит.
Работали мы с ним около месяца — ладно дело получалось. А потом он и ушёл, диспетчер-то. Ушёл и оставил меня одного — с графиком, селектором и громкоговорителем.
Вожу я карандашом по графику, а мысли собрать не могу. Громкоговоритель мне в уши орёт, хрипит, карандаш у меня ломается. То и дело счёт поездам теряю. Вот, думаю, какой-нибудь забуду, вот не доведу до Любани.
Ведь это же поезда, а не шашки на шашечнице. Напутаю я здесь, наворочаю — на всей линии ералаш тогда получится; и столкновения, и крушения, и чёрт его знает что.
Уши у меня горят, сердце, как у кролика пойманного, стучит, а убежать нельзя.
Вот так попал в переделку!
Громкоговоритель спрашивает меня:
— Отправлять сто одиннадцатый, отправлять?
А я с перепугу да второпях и сам не знаю, отправлять его или не отправлять. Я даже и на графике его найти не могу. Вот ведь, когда у меня за спиною диспетчер стоял, — так я сразу любой поезд находил. А тут вдруг все клетки, все линии перепутались — настоящая паутина, а я как муха в ней.
Сменили меня, как сейчас помню, ровно в двадцать четыре часа — по-вашему, в двенадцать часов ночи. Пришёл сменный диспетчер. Посмотрел на мой график — и ничего, все поезда на месте оказались. Принял от меня дежурство. А я, за стенки держась, из диспетчерской выбрался и еле-еле по лестнице сполз.
Вот как я учился.
Дело прошлое, а долго у меня язык не поворачивался, совести не хватало диспетчером себя назвать. Теперь-то что! Теперь я в дежурную комнату как домой к себе вхожу.
Проверю часы, осмотрю селектор, график, перелистаю журнал и — за стол. Руки и ноги сами свои места занимают и начинают работать: одна рука график чертит, другая ключи селекторные поворачивает, а нога педаль нажимает.
И главная забота в это время — так поезда провести, чтобы ни одна дряблая нитка на график не легла, чтобы струнами протягивали свой след поезда на графике. Чтобы пятьдесят девять поездов без минуты опоздания в соседнюю комнату уходили. Бывает, что удаётся так сработать. Ну, тогда после дежурства идёшь весело, с третьего этажа вниз, как школьник, скатываешься. А бывает, что идёшь по той же лестнице вниз и думаешь: бить тебя не били, а следовало бы. Линии на твоём графике разбрелись, разъехались. Перед сменным дежурным совестно!
Остановишься на лестнице и спрашиваешь себя: как же это так вышло, товарищ диспетчер?
Машинисты виноваты? Нет, машинисты исправно поезда вели. Дежурные по станции? И эти не зевали — своё дело делали. Сигналисты? Кондуктора? Сцепщики? Путевые сторожа? Да нет, все они ладно работали, приказания твои исполняли. Тут и признаешься себе: сам виноват — где поторопился, а где и проканителился.
9
Самое трудное в нашем деле — диспетчерские задачи решать. Бывают задачи и посложнее и попроще, а решать их надо сразу, иногда в одно мгновенье.
Подчас и рисковать приходится, хотя это по уставу не положено. Но ведь всего устав не предусмотрит. Устав ведь рассчитан на нормальный график, — скажем, на 59 поездов.
А вдруг тебе какой-нибудь шестидесятый, а то и шестьдесят третий подбросят?
Вот и справляйся как знаешь. Хочешь не хочешь, а рискуй. Правда, за каждый риск ты отвечать будешь. Этого забывать не следует.
Устав уставом, а свою голову надо на плечах иметь. Возьмём, например, опоздания. По уставу поездам и вовсе опаздывать не полагается. А они иной раз опаздывают. Вот и строй новую комбинацию на графике.
Хорошо ещё, если один поезд опаздывает, а если их у тебя два, или три, или ещё больше?
Тут уж ты прямо фокусником должен быть, жонглёром: один подхвати, да другой не упусти, да третий поймай.
А главное — виду не подавай, что ты волнуешься или сомневаешься. Отдал приказание — держись его. А начнёшь менять свои приказания, мямлить у селектора — вернее всего впросак попадёшь. Растеряются все на линии и пойдут путать. Дежурный засуетился, сигналист поднимет крыло семафора на выход, а перед самым паровозом перекроет на три крыла — на запас. Машинист запутается вконец и разгонит состав на полный ход. Вот и врежется поезд в тупик, перебьёт в щепки вагоны.
Нет, лучше уж рисковать, чем мямлить.
Был у меня такой случай.
Отправлял я не так давно машины — доменные воронки — на Урал, Магнитострою.
Обычно грузы на Урал через Вологду идут. Другой диспетчер ими распоряжается. А тут забили Вологодскую линию товарными поездами — вот и пришлось доменные воронки через Москву, по Октябрьской дороге гнать. А Октябрьская — это уж мой участок. Значит, мне эту задачу и решать.
