Николай Кожевников - Гибель дракона
— Пыль-то — едучая, — пробормотал он, пряча платок в карман. — Жара. Лето.
Ли Чан промолчал, разглядывая забитую грязью трещину в половице.
Мерно отстукивал секунды маятник ходиков. Слабо мерцала начищенная медная гиря. На куст бузины перед окном опустилась веселая стайка воробьев. Куст зашумел, точно осыпанный дробью. Воробьи бойко щебетали, обсуждая свои, птичьи дела. Потом вдруг с шумом разлетелись в разные стороны.
— Играют птички, — заметил жирный, постукивая пальцами по подоконнику.
— Живые, — поддержал Ли Чан.
— Да... — согласился тот. — Живые.
Снова наступило молчание. Ли Чан уселся поудобнее. Он было вынул трубочку и кисет с табаком, но так и не закурил, задумался. Незнакомец тоже замолчал, рассматривая кусты за окном.
«Кто он и зачем пришел? — думал Ли Чан, глядя на толстую, с крупными складками жира, шею русского. — На полицейского не похож. На консула советского — тем более. Зачем? Опять Федору горе. Радость приносят не такие. К беднякам радость приходит не в чистом платье».
Как-то совсем незаметно вошел Ковров. Он остановился на пороге, рассматривая вставшего ему навстречу человека.
— Господин Зотов? — удивленно произнес Федор Григорьевич. — С чем пожаловали?
Зотов, с трудом отрывая ноги от пола, придвинулся к столу.
— Мы с тобой, Ковров, русские и старики оба, — голос его дрогнул. Зотов достал платок и вытер лысину.
— Ну? — насторожился Ковров.
— Где Мишка? — спросил почти шепотом Зотов, опираясь о стол. — Где он?
Ковров отшатнулся. На какое-то мгновение ему стало жалко этого старика: так много муки и боли звучало в его вопросе. Но, вспомнив Лизу и японцев в жандармерии, сурово ответил:
— Где Мишка, моего дела нет. Где Лиза? Куда вы ее дели с приятелями вашими — японцами?
— Я... — Зотов побледнел, — я не знаю. Откуда мне знать? — он улыбнулся слабой, жалкой улыбкой. — Я, ей богу, не знаю! — размашисто перекрестился купец на темневшие в углу иконы.
— Больно лукав нынче бог-то! — строго заговорил Ковров, пристукивая палкой. — Иной молит, молит, а он все на своем! Упрямый к беднякам стал бог-то! И вот что я тебе скажу, господин хороший, — ищи своего Мишку дома! Яблоко от яблони...
— Мишка домой ходить не будет, — внезапно раздался спокойный голос Ли Чана. — Он пошел правду искать.
Старики враз обернулись к китайцу:
— Куда? Какую правду?
— Каждый человек свою правду ищет. Где хочет, там ищет. Дорог много, — Ли Чан закурил и, выдохнув дым, задумчиво добавил. — Хороший человек найдет и в темноте, худой и в полдень заблудится.
Зотов нахлобучил шляпу на глаза и двинулся к двери.
— Ты вредный старик, — он остановился перед китайцем. — «Хороший, худой...» — передразнил Зотов, кривя рот. — Спрятали мальчишку? На деньги мои заритесь? Шалишь!.. Все равно, Федька, Лизаветы тебе не видать, как своих ушей! Слышишь?! Лучше отпусти Мишку. Хуже будет.
Ковров отступил, пораженный внезапной догадкой. Неужели Зотов и впрямь знает, где Лиза?
— Уйди от греха, господин хороший! — хрипло проговорил Федор Григорьевич, медленно поднимая палку. — Уйди, говорят тебе! — рявкнул он, видя, что Зотов не пошевельнулся.
— Ходи-ка, дядя, — тихо произнес Ли Чан, вставая. — Твоя други не здесь. Ты чуть-чуть заплутался. Видишь, — он указал в окно, — солнышко светит? Ходи-ка!
Когда дверь захлопнулась, Федор Григорьевич грузно опустился на лавку и застонал.
35Синяя лампочка слабо освещала подъезд лаборатории. Профессор Исии, привычно ответив на приветствие часового, нащупал дверную ручку — медного дракона — и вышел в вестибюль. Дежурный, старший унтер-офицер, почтительно поздоровался с генералом. На площадке второго этажа профессора встретил научный сотрудник Иосимура. Всегда немного заспанное, одутловатое лицо его было бледно. Он торопливо подвертывал рукава измятого белого халата, вымазанные чем-то желто-коричневым. Исии брезгливо поморщился.
— Господин профессор, — тревожно заговорил Иосимура, голос у него был гортанный и резкий. — Получена телеграмма. Командующий направил к нам интенданта Квантунской армии генерала Фуруно и заместителя штаба генерала Аябе.
Исии не удивился. Из Хайлара он заезжал в штаб, разговаривал с принцем. Тот намекнул, что нужно показать результаты: император должен знать, за что он платит десять миллионов иен в год.
— Завтра утром они будут здесь, — продолжал Иосимура, подвернув, наконец, рукава. Обнажились сухие цепкие руки. — У меня не хватает материала, господин профессор, — лицо его стало просящим и жалким.
Исии пригласил сотрудника в свой кабинет, скорее напоминавший лабораторию. В углу грудой навалены тигли — новые вперемежку с обгорелыми; на полках, вдоль стен, стояли колбы с разноцветной жидкостью, реторты, пробирки; чудовищными щупальцами свешивались змеевики из темно-бурого стекла; отдельно на столике в углу высились белые фарфоровые сосуды, напоминавшие авиабомбы без стабилизаторов; на стене, как у всякого военного, висели карты Китая, Сибири, Урала.
Генерал уселся в уютное кресло, отгороженное от лаборатории легкой ширмой, разрисованной видами на гору Фудзи.
— В чем вы испытываете нужду, Иосимура? — спросил он, протягивая ноги к вентилятору, гнавшему упругую струю воздуха.
— Мне совершенно необходимо, господин профессор, несколько подопытных субъектов.
— Бревен? — перебил Исии и недовольно нахмурился.
— Так точно, бревен. Обязательно русских. Я заканчиваю разработку вашего задания: проблема осложнений после острых инфекционных заболеваний. Китайцев проверил. Англо-саксов тоже. Не хватает последнего звена — русских. Тогда картина будет полной и ясной.
— Мы движемся вперед. Это хорошо! — Исии потер руки. — Фиксируйте штаммы возбудителей. Нужно отбирать сильные, неотразимые средства. А ваше желание близко к исполнению. Из Хайлара отгружены русские бревна.
36Увидев привычно брезгливые лица генералов, выходивших из автомобиля, Исии сбежал по лестнице в приемную и представился, как надлежало генералу Императорской Армии. Потом провел гостей в кабинет. Здесь на столике дымились чашечки, наполненные ароматным чаем. Оплетенная в солому бутылка ямайского рома стояла в серебряной подставке, окруженная вазами с фруктами и печеньем. Генералы позавтракали, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами о новостях с фронта, об утомительном пути по железной дороге и о какой-то совершенно необыкновенной жаре, какой не бывало уже добрый десяток лет.
— К делу, господа, — сказал генерал Аябе, вставая. Тут же поднялся Исии. Толстый живот Фуруно застрял между столом и креслом. Интендант, шумно пыхтя, оттолкнул стол. — Вот наше разрешение, профессор, — Аябе протянул Исии синий листок, испещренный иероглифами.
Генерал взял бумажку и сразу забыл о ней. Он с первого взгляда узнал подпись командующего.
— Мой отряд в вашем распоряжении, господа, — Исии почтительно склонил голову, лицо его приняло подобострастное выражение. — Когда прикажете начать осмотр?
— Ммм... Пожалуй, сейчас и начнем? — полувопросительно взглянул на интенданта генерал Аябе. — Вечером мы должны докладывать господину командующему, — он обернулся к Исии.
— Я готов, — профессор поклонился, показав ровный, в ниточку, пробор на седеющей голове.
Сопровождаемые начальниками отделов во главе с Исии, члены комиссии двинулись по сверкающему паркету к стальной двери, охраняемой двумя солдатами в белых халатах и перчатках. В уютной маленькой комнатке с громадным окном все облачились в белые халаты, надели перчатки и, несмотря на недовольство Фуруно, марлевые маски с узкими щелями для глаз. Исии растворил дверь в соседнюю комнату:
— Первый отдел. Пояснения дает научный сотрудник Иосимура.
Громадная светлая комната была заставлена множеством стеклянных шкафов с пробирками, колбами и колбочками. За микроскопами, против окон, сидели люди. Никто не обратил внимания на вошедших.
— Первый отдел, господа, — заговорил своим резким голосом Иосимура, обводя рукой комнату, — имеет триста научных работников. Все они распределены группами, по числу изучаемых нами болезней... Первая группа изучает чуму. У нее в распоряжении имеются свои подопытные люди... — Иосимура замялся и вопрошающе взглянул на Исии. Профессор одобрительно кивнул. — Это мы увидим несколько позже. Группа номер один разработала весьма эффективные методы повышения вирулентности чумных микробов. Смерть зараженного субъекта, несмотря на тщательное лечение, наступает через пятнадцать — двадцать часов с момента заражения...
Глаза Фуруно округлились, он испуганно отодвинулся от шкафа с пробирками.
— Вторая группа разрабатывает проблему повышения вирулентности холеры, третья — тифов, четвертая — сибирской язвы, пятая — дизентерии, шестая — энцефалита. В лабораторных условиях, при самом правильном лечении этих заболеваний и образцовом уходе, смертность уже достигает почти девяноста процентов. Основные лаборатории отдела не здесь. Я еще буду иметь честь познакомить вас с результатами нашей работы в конце вашего обхода, — Иосимура поклонился и отступил в сторону.
