Александр Чуксин - Однополчане
— Скорее в лес! Заходят на переправу!
Банников метнулся следом за мотористом, но не успели они скрыться, как раздался в лесу взрыв. Шеганцуков резко отшатнулся назад, широко раскинув руки, загородил Банникова. Комья земли тучей обрушились на смельчака и отбросили его в сторону. Когда улеглась пыль, Банников увидел моториста. Он лежал со сжатыми кулаками, запорошенный землей. Лицо было в крови. Штурман испуганно вскрикнул:
— Шеганцуков! Что с вами?
Шеганцуков открыл глаза и громко чихнул. Увидев вокруг себя товарищей, слабо улыбнулся и стал медленно подниматься с земли. Банников помог ему, потом обнял его и крепко поцеловал в запекшиеся губы.
До нового аэродрома добрались благополучно. Бывает и так на войне.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Два фонаря «летучая мышь», стоявшие на ящиках из-под бомб, тускло освещали командный пункт. Несмотря на поздний час, никто не спал. На нарах сидели летчики, штурманы и техники, ожидавшие прихода командира полка. Дежурный телефонист задумчиво смотрел на переговорную трубку.
Зорин вошел в землянку не сразу. Он несколько минут постоял у входа и только потом неохотно переступил порог.
— Колосков летит разбрасывать листовки. Один самолет остается для разведки, — заговорил командир.
Он медленно развернул полетную карту и стал ее рассматривать. В полку осталось всего два самолета. Летный состав на боевые задания не летал. Ждали новых машин, а их все не было.
«А что, если и завтра, и послезавтра не прилетят? — подумал Зорин. — Да нет, не может такого быть».
— Веселее, орлы, — обратился он к летчикам, — завтра, ну, от силы, послезавтра самолеты будут. — Оглядел летчиков, улыбнулся: — Что же молчите?
— Верим, товарищ командир, вот и молчим, — проговорил Мирон Исаев.
Зорин кивнул головой, задумался. Да, положение не из легких. Не в силах вести общее наступление, фашистское командование бросило все свои резервы на юго-запад, создав здесь большой перевес сил.
Тысяча танков хлынула в донские и кубанские степи. Фашисты рвались к Грозному и Баку и особенно к Волге. Немецко-фашистское командование мечтало обходным путем занять Москву и с востока отрезать ее от Урала и Сибири.
Наша армия сумела остановить наступление разбойничьих орд. Вот уже несколько дней гитлеровские дивизии, истекая кровью, топтались на одном месте. Сейчас, как никогда, нужны были самолеты, а их все нет и нет…
Заскрипела дверь землянки, вошел Колосков. На нем были черный зимний комбинезон и меховые белые унты, плотно обтягивающие ноги. В руках он держал реглан, с которым не расставался с начала войны. Это было все, что он захватил с собой в день тревоги.
— Самолет готов, — доложил летчик. — Разрешите лететь.
— Да, разрешаю.
Зорин раскрыл свой планшет и достал карту.
— Сбросите листовки в населенные пункты. Внимательно просмотрите вот эти дороги к Сталинграду.
— Ясно, товарищ командир.
И снова тяжело заскрипела дверь. Вошел капитан Банников и передал командиру полка телеграмму. По тому, как изменилось лицо командира, все поняли: вести радостные.
— Дружинин с первой девяткой самолетов утром будет здесь. — Зорин засмеялся. — Спите, неугомонные, завтра налетаетесь!
* * *Колосков попытался пошевелиться, но боль обручем сковала тело. Он силился вспомнить, что с ним произошло в полете. Постепенно кое-что прояснялось. Самолет попал в полосу зенитных разрывов… Отказал мотор… Самолет падал вниз… Дальше провал.
Колосков еще раз попытался приподняться. Но сейчас это ему удалось. В темноте прямо перед ним возвышался переломленный фюзеляж самолета, чуть сбоку лежал без движения полузасыпанный листьями Банников. Яков всем корпусом потянулся к товарищу, но тут же отвалился назад и от резкой боли в руке заскрипел зубами. «Черт, опять та же рука!»
Так он сидел довольно долго, привязанный ремнями к пилотскому сиденью, не в силах пошевелиться. Потом осторожно отстегнул поясной замок, оттянул ремни парашюта. Стало легче. Он сполз с сидения и нагнулся над Банниковым. Тот пошевелился.
— Жив, — радостно проговорил Колосков, ощупывая тело друга.
Штурман застонал. Сквозь брюки просачивалась кровь Мокрая гимнастерка уже успела замерзнуть и звенела, как жестянка.
— Куда ранило? Слышишь, Борис! Куда?
— В спину, — чуть слышно ответил штурман. — Очень больно.
Летчик медленно приподнялся, разглядывая место падения самолета. Бомбардировщик врезался в кусты. Кроме этих нескольких деревцев, кругом была голая степь, жилья поблизости видно не было. Поднятые ветром желтые листья влетали в разбитый корпус самолета и шуршали там.
— Далеко забрались, — проговорил Яков. — Ночь… только она и спасла нас. Как же быть?
— Яша, — зашептал штурман, — кроме Белокаменской, населенных пунктов поблизости нет. Это километров пятнадцать отсюда. Сможешь добраться? Там живет брат матери. Помнишь, в 1940 году у наших гостила Елена Александровна, жена дяди Феди…
Колосков, молча посмотрев на штурмана, присел на корточки.
— Я не брошу тебя, Борис. Давай подумаем вместе, может, что еще на ум придет.
Он осторожно отстегнул у штурмана парашют, распустил его, достал из кармана нож и стал срезать стропы.
— Сделаю тебе из руля поворота сани, попробую дотянуть.
Через полчаса все было готово для трудного путешествия.
— Ну, держись, Боря.
Яков потянул за белые стропы, и руль поворота, прижатый телом штурмана, сдвинулся с места. «Совсем ты плох, друг, — думал Колосков. — Надо быстрее двигаться, каждая минута дорога. Надо уйти подальше в лес от места падения самолета и от грунтовой дороги, которая ведет к линии фронта».
Долго полз Яков, таща за собой Банникова. Наконец, он решил отдохнуть и остановился. Банников открыл глаза:
— Сына повидать хочется… Яша. Так хочется.
Сглотнув горький комок, Яков проговорил:
— Увидишь еще… Летчиком сын станет.
Ветер постепенно слабел. Стало тихо. Слышалось лишь поскрипывание кустов, тронутых тонким льдом, да временами доносился посвист вороньих крыльев. Голодные птицы стаями кружились над полем.
— В детстве и я мечтал быть летчиком, — тихо заговорил Борис. — И вот не получилось из меня истребителя, стал штурманом… Ты, Яша, в Белокаменскую заходи с южной стороны. На площади трехэтажное здание — это школа, рядом живет дядя мой, Федор Банников, его все знают… Не забудь документы мои взять, а если первым попадешь в Харьков, зайди к нам. Таня любит тебя…
— Обязательно будем в Харькове. Зайдем к вашим, опять душистым чаем нас напоят. Помнишь, каким Таня нас угощала?
Банников молчал.
— Слышь, Борис, а там свадьбу с Таней сыграем, а там, глядишь, кумом будешь моим.
Борис с трудом пошевелил губами и слабо улыбнулся. Потом внутри у него что-то заклокотало, по телу пробежала судорога.
Яков быстро нагнулся к штурману. Тот лежал без движения, широко открытые глаза его были неподвижны.
Умер!.. Яков стянул шлем, долго смотрел в застывшее лицо Бориса. Потом достал нож, стал копать могилу. Рыть было тяжело. Верхний слой земли с трудом поддавался, на ладонях быстро появились ссадины. Порою Яков в изнеможении припадал к земле, отдыхал, набирался сил и снова копал. Когда могила была вырыта, Яков отбросил нож и окровавленной рукой провел по мокрому лицу. Шатаясь, поднялся на ноги, бережно осмотрел карманы Банникова, раскрыл партийный билет и долго разглядывал фотографию друга.
— Ах, сволочи, сволочи! — погрозил он кулаком куда-то в сторону.
Просматривая бумаги, он увидел небольшой блокнот. На первой странице прочел: «Я не щажу себя никогда. И потому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Ф. Дзержинский».
И чуть ниже: «12 декабря 1941 года — лучший день в моей жизни. Меня, молодого секретаря комсомольской организации, приняли в партию. После заседания партийного бюро ко мне подошел командир полка, поздравил и долго со мной беседовал. На прощанье сказал слова, которых я никогда не забуду: «Только тот побеждает врага, кто его ненавидит».
— Мы победим, Борис, победим, — прошептал Яков. — Клянусь тебе! И отомстим за тебя.
Среди листков блокнота Яков нашел небольшой портрет Владимира Ильича Ленина. Аккуратно свернул его и вместе с партбилетом бережно положил в левый карман гимнастерки.
В планшете была фотография Бориса. Из коры дерева Яков быстро вырезал рамку, вставил туда фотографию, написал карандашом: «Погиб за Родину 5.XI.1942 г. — капитан Борис Банников» — и прикрыл ее целлулоидом, отрезанным от планшета. Потом он осторожно уложил тело Бориса в могилу и стал засыпать мерзлой землей. Когда среди кустов вырос небольшой холмик, летчик вытащил пистолет и, забыв об осторожности, разрядил его в свинцовое небо.
