Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто
В семье Мойши Берковича Гиндерова и его жены Сони жила домработница Ефросинья Силантьевна Тимошенко. Родилась она в селе Большая Ржавка Велижского района. Рано умерла мать, жених ушел с белогвардейцами, и, не поладив с мачехой, Фрося подалась в город. В это время Соня Гиндерова заболела туберкулезом, и семья решила взять домработницу. Впрочем, это слово совсем не подходит для Фрузы — она была членом семьи, а после смерти Сони полностью взяла на себя хозяйство.
3 июля 1941 года Мойшу Гиндерова призвали в ополчение. Хая по совету отца — ей шел тогда девятнадцатый год — уехала с соседской семьей Юдкиных в местечко Колышки.
Там она пробыла почти до конца июля. Когда в местечке появились гитлеровцы, Юдкины сказали Хае: «Иди в Витебск к Фрузе, там ты сойдешь за русскую». По дороге Хая встретила Фрузу, которая уже шла ее разыскивать, и они вместе вернулись в Витебск.
После того, как евреев загнали в Клуб металлистов, дом Гиндеровых занял полицай со своей семьей. Его жена хорошо относилась к Фрузе и иногда давала ей вещи Гиндеровых, которые Фруза передавала в гетто. Фруза приносила в гетто и еду, которую отрабатывала у знакомых крестьян в Иловке.
Иногда Хая сама надевала поверх одежды с желтыми латами свитер и украдкой, чтобы никто не видел, уходила к Фрузе. Та давала еду, и Хая относила ее в гетто бабушке и тете.
Фруза видела, как в Иловку пригоняли евреев, приказывали копать ямы, а потом расстреливали. Она знала, что крестьян сгоняли засыпать ямы. За это им давали полотенца и мыло, которые гитлеровцы заставляли евреев брать с собой «на работу». Фруза предупредила Хаю, чтобы на работы она не ходила.
Каждое утро в гетто вывешивали списки людей, направляемых на работы. 2 сентября 1941 года Хая оказалась в этих списках. Она снова поверх одежды надела свитер и украдкой вышла из гетто. Бабушка и тетя остались там.
Идти Хае некуда было. И она пошла к Фрузе, которая спрятала ее за уборной в кустах крыжовника. Оставаться на улице было опасно. Рано утром Фруза решила пойти к себе на родину, в деревню Большая Ржавка, и спрятать Хаю в доме своих родителей. Проходя мимо гетто, они увидели бабушку, которая сидела, закутавшись в одеяло. Но окликнуть ее побоялись. В деревне Фруза сказала отцу, что Хая — ее дочь. В Большой Ржавке было спокойно, немцы появились там лишь пару раз. Беда не приходит одна. Ослабленная Хая заболела тифом. Фруза не спала ночами, выхаживая ее.
2 февраля 1942 года Большую Ржавку освободила Красная Армия. Образовались знаменитые «Суражские ворота». Фруза с Хаей ушли на Большую Землю. Причем, Фруза взяла с собой и 17-летнюю Машу, дочь арестованного немцами деревенского старосты. Добрались до Вольска. Девочки учились в ФЗУ. Фруза подрабатывала. После окончания училища Хаю направили на работу в город Саратов. Там она вышла замуж, туда же переехала и Фруза.
Она жила вместе с Хаей (Анной) Гиндеровой (Качановой) до самой смерти. Умерла Фруза в Саратове в январе 1980 года.
* * *Софье Яковлевне Сарак удалось бежать из гетто накануне его ликвидации. Она предполагала добраться до деревни Орехово, где жила ее знакомая, попросить у нее кое-какие продукты и отнести обратно в гетто умирающим от голода родственникам.
Когда она возвращалась, увидела свою бывшую соседку Клавдию Осиповну Белоусову. Как оказалось, Клавдия Осиповна специально ждала ее, чтобы предупредить — в гетто идти нельзя.
Почти девять месяцев Белоусова, Старовойтова, Ильины прятали С. Я. Сарак, делились с ней куском хлеба. Потом Старовойтова и дочка Клавдии Осиповны Белоусовой Шура прошли с Софьей Яковлевной тридцать шесть километров через леса и болота, чтобы вывести ее за линию фронта.
* * *Розу Брускину прятали в Витебске от фашистов ее одноклассники Тамара Ломоносенко и Василий Солодкин. Совсем недавно они ходили в одну школу, стоявшую на высоком берегу Западной Двины. Гуляли, мечтали, сдавали выпускные экзамены. Ни в одном сне не могло им присниться, что буквально через несколько месяцев жизнь примет у них еще один самый трудный экзамен — на человечность, на порядочность. И они выдержат его с честью. Сначала Розу Брускину прятали в деревне Толкуны, потом в Витебске. А когда стало совсем опасно, достали документы на имя Лидии Голубевой, и с ними девушка ушла на восток.
Друзья-одноклассники прятали и Михаила Берлина, красноармейца, попавшего под Витебском в окружение. Они выхлопотали ему «русские» документы на фамилию Кольцов. Для этого нужно было подтверждение двух свидетелей. Ими стали Владимир Козловский и Владимир Морозов. Казалось бы, чудом уцелевший человек должен был переждать время, отсидеться. Но Миша Берлин рвался в бой. Он уходит в Яновичи и пытается там организовать партизанский отряд. По местечку пошел гулять слух «о недобитом еврее, который, вместо того, чтобы схорониться как мышь, поднимает людей на борьбу». Об этом узнали фашисты. Мишу арестовали и расстреляли.
* * *Война для 13-летней Гали Быковской началась 9 июля 1941 года. В тот день, услышав незнакомые звуки, девочка выбежала во двор и, выглянув через приоткрытую калитку, замерла от неожиданности: мимо нее по родному проспекту Бебеля двигалась немецкая колонна мотоциклистов.
— Мама! Мама! Немцы пришли! Я их только что видела! — взволнованно сказала Галя, едва войдя в дом.
— Слышу, — как-то безучастно ответила мама.
Роза Мордуховна понимала: это пришло другое, страшное время.
Во второй половине дня немцы стали обстреливать левобережный район Витебска. Оттуда открыли ответный огонь. Снаряды и пули летели над крышами домов. Рухнуло стоявшее рядом с домом Быковских кирпичное здание фабрики-кухни.
«Стрельба не прекращалась, — вспоминает Галина Николаевна. — Оставаться в доме было страшно. Мы быстренько собрались и пошли на Юрьеву горку: там еще в начале войны были вырыты окопы. Во время налетов немецкой авиации многие убегали туда прятаться. Когда мы пришли, там уже было полно народу. Стало темнеть, но люди не уходили, мы тоже остались на ночь. Под утро стрельба утихла, все начали расходиться. Пошли домой и мы с мамой. Приходим, а на месте нашего дома одни обгоревшие бревна. Пришли и Измайловичи, с которыми мы жили в одном доме. У нас была общая кухня. Наши родители и мы, дети (у Измайловичей их было пятеро), жили дружно. Иван Фадеевич и Ольга Михайловна были людьми добрейшей души».
Деться Измайловичам и Быковским — было некуда, и они решили перебраться в деревню Хотиничи. Это километрах в десяти от Витебска, около станции Княжица. Говорили, что раньше там была трудколония, в начале войны ее закрыли, и осталось несколько бесхозных бараков. Когда началась эвакуация, некоторые семьи с проспекта Бебеля — Рустиковы, Ивановы — переехали в Хотиничи. Ходили слухи, что там есть еще свободные комнаты.
В тот же день — это было 10 июля — Галя осталась с Измайловичами, а Роза Мордуховна пошла к старому приятелю отца попросить его отвезти всех в Хотиничи. У него была лошадь, он работал на взвозе — так витебляне называли пологий спуск к реке Западная Двина, по которому вывозили дрова с берега на набережную. Он приехал сразу, помог погрузить уцелевшие вещи, усадил детей на телегу и поехал.
Поселились обе семьи в одном бараке. Жители Хотинич между собой почти не общались. У всех были свои заботы. Может, потому Роза Мордуховна некоторое время оставалась незамеченной.
В последних числах августа Быковские неожиданно столкнулись возле своего дома с Марией Скробовой, бывшей витебской соседкой.
— Смотри, и вы здесь, — то ли утверждая, то ли удивляясь, произнесла она.
— А тебе что до этого? — ответила Роза Мордуховна и вошла в дом.
Утром следующего дня кто-то постучал к Быковским. Роза Мордуховна открыла дверь. В комнату вошли полицаи. Один подсел к столу, другой стал у двери.
— Собирайтесь, — бросил сидевший. — В горуправу вызывают, в Витебск.
— Хорошо, сходим.
— Нет, — повысил голос полицай, — пойдете со мной.
В горуправе на улице Толстого Роза Мордуховна встретила знакомого, который до войны работал фининспектором в их районе. Он тоже ее узнал, подошел и со злорадством протянул:
— А-а-а, Роза, здравствуй, наконец и ты попалась, — Роза Мордуховна побледнела. Ей стало страшно от мысли, какай участь ожидает ее Галю.
— Но ты ведь знаешь моего Николая, — сказала она, не скрывая своей тревоги за девочку, — знаешь, что это его дочка.
— Роза, — прошипел знакомый, — раз у нее есть хоть капля жидовской крови, она пойдет туда, куда и ты…
«Когда мы попали в гетто, — вспоминает Галина Николаевна, — мне шел четырнадцатый год. Но пока мы там находились, я повзрослела на несколько лет. Наверное, от страха и ужаса, от увиденного и пережитого…
Часто в гетто приходили немцы. Обычно они заходили со стороны набережной.
