Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто
Обзор книги Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто
Михаил Рывкин
Аркадий Шульман
Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто
— Почему эта книга о страшных, кровавых событиях начала сороковых годов прошлого века написана сейчас, более шестидесяти лет спустя?
— Потому что до нас ее никто не написал.
— Сколько можно вспоминать о прошлом?
— Пока люди не будут знать и помнить о нем.
— Для кого вы пишете?
— Для всех, кто живет сейчас, и кто придет после нас.
— Зачем им нужна эта страшная память?
— Чтобы люди, став добрее и умнее, забыли о войнах.
Витебск красив в любую пору года. Но особенно привлекателен он в начале лета, в первые утренние часы, когда июньское солнце, поднимаясь из-за горизонта, начинает высвечивать контуры домов на Замковой, Вокзальной и в Задвинье, на Успенке и Песковатиках, когда, прорезая туман, опускающийся на Западную Двину, плывут рыбацкие лодки и слышны только скрип уключин и удары по воде крупной рыбы, когда просыпается город, как будто сошедший с театральных декораций. И дворники, дымя самокрутками из пахучей витебской махорки, начинают подметать булыжные мостовые на Ленинской и Гоголевской, поливать из длинных шлангов клумбы и мыть ступеньки, ведущие в цирк и краеведческий музей.
Потом стрелки часов на городской ратуше, которую здесь по привычке называют каланчой, вытянувшись в струнку, покажут шесть часов и наступит время трамваев. Скрипучие фанерные вагончики повезут людей на работу на фабрику «Двина» и к пивзаводу, к речной пристани и к бесчисленному количеству маленьких мастерских, к новостройкам первых пятилеток — фабрикам им. «КИМ» и «ЗИ»[1].
И начинается на улицах соревнование в скорости — кто быстрее: трамваи или велосипеды. А может быть, лошади, которые везут из окрестных деревень на Смоленский, Полоцкий и Могилевский базары молодую картошку, молоко, сметану, мясо. Они едут по мирному городу мимо домов из красного кирпича, мимо балконов с удивительно красивыми решетками, мимо островерхих крыш, покрытых черепицей, и сбавляют скорость, въезжая на мост с дощатым покрытием, который соединяет берега Западной Двины, и потом снова набирают скорость, спускаясь к железнодорожному вокзалу.
А когда солнце поднимется высоко в небо и начнет припекать, побегут мальчишки на Витьбу, на лодочные станции «Осоавиахима» и «Динамо»[2]. И, глядя на них, будут завидовать студенты, спешащие на экзамены в педагогический, медицинский, ветеринарный институты.
В сквериках соберутся пенсионеры и домохозяйки, чтобы в тени деревьев побеседовать и вспомнить о днях собственной молодости. Любому приезжему они с удовольствием расскажут о чудесном городе и обязательно вспомнят старого художника Юделя Пэна — гордость Витебска — и посоветуют сходить в картинную галерею, носящую его имя. А если собеседник будет внушать им доверие, может быть, кто-нибудь расскажет о его беспокойном ученике Марке Шагале.
Кто-то беседует на русском, на идиш, на белорусском. Но все отлично понимают друг друга. Потому что говорят на одном языке — языке Города.
Вечером нарядные пары пойдут в «Пролеткино» и кинотеатр «1 Мая», в драмтеатр и на танцевальные площадки. В городских парках заиграют духовые оркестры, и мелодии вальса и танго разлетятся по узеньким улочкам старого Витебска. А родители, сидя у окон, будут с волнением ждать, когда же придут их повзрослевшие дети…
Этот город уже никогда не вернется. Он живет только в воспоминаниях тех, кого сегодня называют коренными витеблянами. Их осталось очень-очень мало…
Таким город встретил войну и ушел в историю.
* * *22 июня 1941 года в двенадцать часов дня Всесоюзное радио прервало передачи и диктор несколько раз повторил, что сейчас будет важное правительственное сообщение. В это время Борис Гинзбург вместе со своими одноклассниками из 10-б класса 10-й Сталинской школы пришел к Ире Бруссер. Только вчера у них был выпускной бал. Ребятам вручили аттестаты, грамоты, премии. За одним столом, накрытым в химкабинете, сидели ученики и учителя: Анна Григорьевна Блау, Бася Моисеевна Снитко, Ольга Евгеньевна Неразик, директор школы Тихон Емельянович Видишев. Тостам и шуткам не было конца. Учителя поднимали бокалы за учеников, за их счастливое будущее, ученики благодарили своих наставников. На столах стояли напитки со смешными названиями: «Настойка выпускная. Изготовлена на натуральных ученических соках», «Ее голубые глаза. Крепкий мужской напиток», «Выпускная небезалкогольная». Этикетки придумали и нарисовали Боря Гинзбург и Шура Владиславлев. Были танцы под патефон. А потом они отправились на Витьбу и катались на лодках до самого утра. И казалось им, что счастливее нет людей на свете. Кто тогда мог знать, что через несколько часов выступит по радио заместитель Председателя Совнаркома СССР, Нарком иностранных дел В. М. Молотов и сообщит стране страшную весть о начале войны.
Смех и шутки мгновенно умолкли, и ребята разошлись по домам. Стоял необычайно жаркий, безветренный день. Было видно, как над раскаленной мостовой дрожит воздух. У громкоговорителей стояли люди и растерянно смотрели друг на друга.
Вскоре ребята снова собрались в школе. Вместе они чувствовали себя сильнее. Тихон Емельянович Видишев хотел подбодрить своих учеников и сказал:
— Фашисты испортили наш праздник. Они ответят за это. Скоро мы разгромим врагов. Давайте несколько бутылок вина закопаем во дворе школы и в день окончания войны снова соберемся вместе.
* * *Из 10-б уйдут на фронт две девочки и одиннадцать ребят из тринадцати. Семеро из них уже никогда не увидят родную школу. Другим придется перенести тяготы эвакуации, а кому-то и ужасы фашистской оккупации. Пройдут долгие военные годы, прежде чем выпускники 1941 года снова соберутся вместе. Откопают бутылки с вином и выпьют за Победу.
* * *22 июня у Ильи Моисеевича Ривлина был день рождения. Ему исполнилось 27 лет. На два часа дня он пригласил родственников, друзей. Но Дора Григорьевна, его жена, так и не накрыла стол. После сообщения о начале войны она сказала мужу, чтобы он зашел к родственникам и предупредил их, что праздничный обед отменяется.
В тот же день брат И. М. Ривлина Яков ушел на фронт. Колонна красноармейцев прошла через весь город. Родственники бежали рядом и повторяли Якову одни и те же слова: «Береги себя». Он отвечал им: «Не волнуйтесь, скоро вернемся с победой».
Политрук Я. М. Ривлин погиб под Орлом.
Утром 23 июня была объявлена всеобщая мобилизация. К призывным пунктам, открытым в облисполкоме и 6-й средней школе, в казармах по улице Буденного, в Клубе металлистов и других зданиях, шли резервисты и добровольцы. Уцелевшие журналы регистрации прибывших сохранили имена тех, кто в первые часы войны ушел на фронт. На крышах наиболее высоких домов были установлены старенькие пулеметы и там круглосуточно дежурили бойцы. Зенитные батареи уже находились на боевых точках вокруг города и готовы были его прикрыть от вражеской авиации. Над городом пролетели немецкие самолеты. Была объявлена первая — уже не учебная — воздушная тревога. Раздались залпы зенитных орудий.
Людей отправили рыть окопы у аэродрома Витебского авиаполка, на Юрьевой горке, в районе поселка Тулово, у парка Мазурино и в других районах города. Но никто не знал, с какой стороны следует копать, и окопы делали вкруговую.
* * *В марте из Москвы к родным в Витебск приехала рожать Мария Самуиловна Меймухина. Здесь жили ее отец Шмуил Роненсон, сестра Сима (после замужества она осталась на девичьей фамилии) с мужем Гдалем Аронсоном и дочкой Инной. Уютный родительский дом с небольшим садом стоял на краю Могилевской площади, у самого берега Западной Двины.
Роненсоны были семьей дружной, и родные уговорили Марию после рождения сына не торопиться с отъездом в Москву. Кто мог тогда знать, чем обернется для всех это лето…
«23 июня, — рассказывает Инесса Гдалевна Аронсон (по мужу Иванова), — папа встал раньше обычного. Мы тоже уже не спали. Мама спросила его:
— Ты уходишь?
— Зайду в военкомат и узнаю, будут ли вызывать резервистов, а оттуда пойду к себе в правление.
Папа работал бухгалтером-ревизором в «Швейпромсоюзе».
Закончился рабочий день, а папы все не было, и мы не понимали, в чем дело. Это потом выяснилось, что на работе он не появлялся: в военкомате ему сказали, что еще рано утром была объявлена всеобщая мобилизация, и предложили остаться для регистрации мобилизованных.
Не дождавшись отца, я легла спать. Вдруг чувствую, что кто-то дотронулся до моего лба. Открываю глаза и вижу: рядом сидит папа, гладит меня по голове и что-то говорит, а у подушки лежат детские книжечки. В четыре года я уже хорошо читала, и это стало моим любимым занятием на всю жизнь. Папа наклонился ко мне и тихо сказал: «Я еще приду».