Андреа Камиллери - Пансион Евы
— Стой! — скомандовала девушка.
Нет, не могла Татьяна отпустить боевого товарища, четыре года не ведавшего женской ласки, не солоно хлебавши. И еще она приготовила ему приятный сюрприз. Татьяна подошла к гостю и принялась снимать: пиджак, галстук, рубашку. Затем, присев, сняла с него туфли, стянула брюки и трусы. Тут, наконец, мужчина нашел в себе силы встать со стула. Его мужское достоинство напряглось и побагровело, так что Татьяне оно с первого взгляда показалось размером не меньше граната.
Адвокат изо всех сил старался не взорвать свой склад с боеприпасами до начала сражения и стоял, зажмурив глаза. Дыхание его было жарким, прерывистым.
— Сейчас, одну секунду, — ободрила его Татьяна.
Она отвернулась, достала из кармана халатика какой-то предмет, очевидно, подарок отца, который бережно хранила и постоянно носила с собой. Потом сбросила халат и укрепила это что-то прямо на самом интимном месте.
— Открой глаза и взгляни! — торжественно воскликнула Татьяна, раскинувшись на кровати.
Адвокат в изумлении вытаращился на нее.
К густым завитушкам на лобке был прилеплен алый бантик с круглым медальоном. На медальоне было цветное изображение вождя: усы, военная фуражка, недобрый взгляд — как живой.
Вот он, светоч народов, непобедимый полководец, непостижимый и всемогущий вождь! Он сам!
Казалось, вождь лично присутствует на торжественной встрече адвоката Мандзелы, приветствуя его у самого входа с отеческим напутствием:
«Ну, же, товарищ, вперед! Покажи, на что ты способен!»
Чтобы усилить впечатление, Татьяна негромко, но с пафосом запела:
Аванти, пополо, алла рискосса!
Бандьера росса! Бандьера росса![5]
Выпучив глаза, девушка увидела, как «гранат» из красно-лилового вдруг стал желтым, потом начал бледнеть и скукоживаться, пока не стал совсем сморщенным и малюсеньким.
Татьяна печально убрала медальон, едва не плача из-за досадной оплошности, и принялась использовать лучшие из достижений своего искусства, дабы оживить увядший плод. А что еще оставалось делать?
Пришло время поведать о том, что произошло в тот памятный понедельник, когда мадам Флора за столом отсутствовала, поскольку воспользовалась выходным днем, чтобы навестить в Палермо тяжело больную сестру.
В тот самый вечер, который запомнился как «эпический», или «вечер метаморфоз», произошло, по крайней мере, три счастливых стечения обстоятельств.
Во-первых, Джаколино притащил в «Пансион Евы» две бутылки зеленоватой настойки с непонятным названием. Джаколино частенько приносил всякие продукты, добытые непонятно как у немцев (вернее, понятно как, поскольку его отец вел с немцами дела). Так вот, пятьдесят капель этой жуткой настойки вызывали в глотке настоящий пожар, а добавив толику сей жидкости в крепкое вино, можно было получить коктейль такой невиданной силы, что человек отключался напрочь, а похмелье длилось дня три, не меньше.
Во-вторых, у Ненэ оказался с собой «Неистовый Роланд», которого ему вернул товарищ именно в тот момент, когда Ненэ шагал к «Пансиону».
И, в-третьих, довольно необычным был состав очередной пятнадцатидневной смены. Из шести вновь прибывших накануне девушек, пятеро казались испеченными в одной и той же форме. Они все говорили на странном диалекте, все были низкорослые, худощавые, с тяжелыми ягодицами. Сразу было видно, что это обычные крестьянки, привыкшие к тяжелой работе в поле. Они не стеснялись говорить непристойности (обычно девушки позволяли себе такое только перед клиентами) и были готовы запросто согласиться на любое бесстыдство. Шестая девушка сильно выделялась в этой компании. Высокая, рыжеволосая, с блестящей кожей, очень хорошенькая и молчаливая. Ее псевдоним был Джузи.
Когда девушка заметила, что Ненэ оставил на буфете книгу, она скромно подошла и начала листать ее.
— А, это «Неистовый Роланд»! — обрадовалась Джузи.
Ненэ с любопытством посмотрел на нее.
— Ты читала Ариосто?
— Да. Мы проходили в школе.
— А ты что закончила?
— Я доучилась до второго курса лицея.
Было видно, что девушке не хотелось сильно болтать о себе, и Ненэ оставил ее в покое.
По мере увеличения количества съеденного и особенно выпитого языки развязывались, смех становился все громче. Одна из девушек принялась рассказывать историю, которая случилась с ней в одном из борделей в Пьемонте.
В первый же вечер она заметила одного клиента, который, увидев ее, уже не спускал с нее глаз. Он все смотрел и смотрел безотрывно, но почему-то все никак не выбирал. Она уходила с клиентами, возвращалась, а тот мужчина все продолжал сидеть и пожирал ее глазами. На следующий вечер все повторилось и на следующий тоже. Так прошли пятнадцать дней, и в последний вечер мужчина наконец встал с дивана, сделал ей знак идти, и она повела его в свою комнату. Девушка, снедаемая страхом и любопытством, уже приготовилась было к насилию в извращенной форме, как вдруг мужчина, в полном молчании, усадил ее на кровать, а сам, не раздеваясь, опустился на пол и положил голову на ее колени. Он замер, не двигаясь и не говоря ни слова. Так прошло четверть часа, а мужчина все стоял на коленях, у нее аж мурашки поползли по коже. И тут клиент достал из кармана пакетик с леденцами, взял одну конфетку, медленно развернул ее и положил себе в рот. Потом достал изо рта, внимательно рассмотрел и засунул в рот девушке, предупредив:
— Не надо жевать.
Через какое-то время он приказал:
— Отдай леденец.
Забрал конфету и опять сунул себе в рот.
Так они и сосали этот леденец по очереди, пока он не закончился.
— Это было чудесно, благодарю вас, — произнес мужчина.
Пошел и заплатил за полчаса.
Все рассмеялись.
— Однажды в Милане, — начала рассказ вторая девушка, — ко мне пришел клиент. Мы разделись, и он приказал мне стоять смирно, потом встал предо мною, прижал правым указательным пальцем мой левый сосок и издал такой звук «джююююю», будто автомобильный сигнал. Потом левым пальцем нажал на правый сосок и просигналил уже по-другому «биииииип». Потом взял в правую ладонь левую грудь, и стал сжимать и отпускать ее, будто клаксон, издавая при этом «пепе-пепе-пепе». Потом левой рукой начал делать тоже самое с моей правой грудью, но сигнал клаксона уже поменялся: «потипоти-потипоти». Мужик очень похоже имитировал все эти сигналы, просто здорово. И понеслось: «пепе-пепе-джююююю-потипоти-бииии-ип»… все быстрее и быстрее, казалось, что мы находимся в центре Милана, в самой гуще машин. Мужчина весь побагровел, распалился, а в самый кульминационный момент вдруг поднял руки и издал самый настоящий паровозный гудок. Так громко и похоже, что все в панике повыскакивали из своих комнат.
Все громко хохотали, даже скромная Джузи рассмеялась.
— А знаете историю про братьев-близнецов? — начала третья девушка. — Я тогда работала в Болонье, в одном из самых дорогих борделей. А мадам у нас была француженка, цветущая, решительная дама, на пяти языках говорила, даже на русском. Так вот, как-то вечером приходит один клиент, мужчина молодой, лет тридцати, собою видный. Посидел минут десять и сразу ко мне. Недолго выбирал. И на следующий день опять пришел. Я смотрю: он, да не он. Одет по-другому, но галстук тот же. И за кончик носа себя двумя пальцами щиплет, в точности как вчера. Опять взял меня. А назавтра опять пришел, тот, первый. И снова меня выбрал. Я его спросила, нет ли у него брата-близнеца. Он ответил, что, мол, есть, по имени Марко, но они с ним не видятся и не общаются. Давняя история: Марко отбил у него невесту. Невеста та давно уж сбежала с одним богатым англичанином, но вот они с братом с тех пор во вражде. Так эти двое и ходили, через день. Других девушек не выбирали, только меня.
Второго брата звали Марио, и он мне поплакался, что жена его, мол, бросила, а брата он и знать не желает. А в последний вечер пятнадцатидневки братья заявились одновременно — и оба ко мне. Спор стоит, ругань — кто первый подошел. Ну, мадам и предложила: без ссоры, без спору, бросьте, мол, жребий. Один бросил монетку — орел выпал. Марко схватил меня за руку и наверх потащил, а Марио орет, нет, мол, нечестно, опять Марко у него девушку уводит! А мадам ему говорит, что все честно, жребий так выпал. Тогда Марио достает тысячу лир и кричит, что готов перекупить девушку у этого негодяя. А мадам ему и заявляет, что если мсье не жалко тысячи лир, то она обслужит его самолично и предложит специальную программу, дабы компенсировать неудачный жребий.
Синьор в отчаянии махнул рукой, я встала за кассу, а мадам увела его в личные апартаменты. Через сорок минут они потребовали в номер шампанское, фрукты и мороженое. Еще через сорок минут мадам затребовала кучерский хлыст, бельевую веревку и корзину куриных яиц. Через час они заказали гитару, молоток и двенадцать маленьких гвоздиков. Еще через час из соседнего ресторана им доставили огромного живого судака, а рассыльный принес рыболовные снасти и большие резиновые сапоги. Потом еще жареных перепелов, шампанского и русской водки. Потом дюжину свечей, охотничье ружье и барабан. Потом не помню что. Уж и не знаю, что за специальную программу предложила ему мадам, а только вышел он из борделя к закрытию, вернее, его вынесли на руках охранники и посадили в вызванный мадам лимузин. Такого изумленного и блаженного выражения лица у мужчин я никогда в жизни не видела.
