Иван Козлов - В крымском подполье
Но моряки прыгали в ледяную воду, под немецким огнем выходили на берег и, мокрые, на десятиградусном морозе вступали в бой.
27 декабря шторм продолжал свирепствовать. Десантные группы в Камыш-Буруне, ожидая подкрепления, засели в развалинах железорудного комбината и заняли оборону. Перешли к обороне и части, высадившиеся в районе Ене-Кале, по другую сторону Керчи.
Немцы воспользовались временным ослаблением нажима, пустили провокационный слух, будто десант уничтожен. Под угрозой расстрела они запретили жителям выходить из домов не только ночью, но и днем. Запретили подходить к окнам. Расстреливали тут же на улицах. Был убит вместе со своей женой старейший врач города Керчи — семидесятилетний Серетенский.
28 декабря немцы обстреляли из минометов поселок Самострой, расположенный на берегу Керченского пролива, подожгли его и начали расправу с мирным населением.
К счастью, шторм стал стихать, возобновилась высадка десантных частей, и снова разгорелись ожесточенные бои.
К моменту высадки десанта немцам удалось зацементировать и заминировать все входы и выходы в старокарантинских каменоломнях. Партизанский отряд был полностью изолирован и не мог оказать помощь десанту.
Лучше обстояло с партизанским отрядом в аджи-мушкайских каменоломнях. Как я и предполагал, Пахомов сумел сохранить несколько тайных выходов.
26 декабря партизаны услышали стрельбу. Боясь провокации, штаб отряда ночью выслал разведку во главе с комиссаром отряда Сергеем Черкезом. Разведка добралась до крайних домов, но вернулась, ничего не выяснив.
На другой день бои на берегу пролива продолжались. Услышав канонаду с моря, штаб решил выйти всем отрядом на помощь десанту.
Партизаны выбрались из каменоломни и стали действовать вдоль шоссе, срывая немцам доставку боеприпасов.
29 декабря партизаны вели бои целый день, уничтожили до сотни немцев, шесть автомашин, две радиостанции, захватили много оружия, заняли деревню Аджи-Мушкай, захватили ценные документы и освободили двадцать заложников — жителей Аджи-Мушкая, которых немцы не успели расстрелять.
Немецкое командование поспешно стянуло на Керченский полуостров резервы из ближайших районов, в том числе из Феодосии. Советское командование только этого и ждало. В ночь с 28 на 29 декабря был высажен десант в Феодосии. Для немцев создалась угроза быть отрезанными на Керченском полуострове, и они в панике бежали.
* * *На рассвете 30 декабря стрельба прекратилась. Наступила тишина. Я вышел на улицу. Город казался пустым. Немецких солдат не видно, даже жандармы исчезли с постов. Я решил пойти к зданию горкома партии, где помещалось гестапо: если и там нет немцев, значит они все удрали.
Из-за угла пустынной улицы выехал всадник — моряк в бушлате, с автоматом за спиной.
— Вы кто будете, милый человек? — Я попросил его остановиться.
— Моряк из десанта.
— А куда же немцы девались?
— Удрали, дедушка.
— Значит, город свободен, ходить можно?
— Свободен! Ходи, дедуля, куда хочешь. Город наш!
Из калитки соседнего дома к нам подошла сгорбленная седая старушка. Она жадно прислушивалась к нашему разговору.
— Батюшка, неужто этих аспидов больше нету? — Оглядываясь, она перекрестилась.
— Нет, бабушка, нет, не бойся больше никого.
Старушка бросилась к краснофлотцу, обхватила его ногу, начала целовать и не своим голосом закричала:
— Феня! Люди! Выходите, наши тут! Наши! Немцев больше нету!
На ее крики из домов начали выбегать люди. Они обнимали, целовали моряка и его лошадь. Женщины от радости рыдали и смеялись.
Я насилу выбрался из толпы и пошел дальше. У здания, где прежде был штаб военно-морской базы Черноморского флота, опираясь на винтовку, стоял пожилой, давно не бритый красноармеец в полушубке, в ушанке. Около него тоже собрался народ, Спрашивали наперебой:
— А Москва наша?
— Наша. Стоит, как всегда.
— А Ленинград?
— Тоже наш.
— А не знаете, где мой муж? Он во флоте служит, на крейсере «Красный Кавказ».
— «Красный Кавказ»? Постой. А-а, знаю! Он в Новороссийске стоит.
Каких только вопросов не задавали, и он терпеливо старался каждому ответить как мог.
На здании гестапо каким-то чудом уцелела вывеска горкома партии. Я вошел во двор и через черный ход поднялся на второй этаж. Обошел все комнаты, заглянул в ящики с голов, в шкафы. Гестаповцы удрали поспешно, оставив мною документов. В папке начальника гестапо, палача Фельдмана, сохранились последние доносы.
Собрав документы, я запрятал их в кладовку под разный хлам и вышел. Во дворе уже шуровали какие-то подозрительные типы.
По дороге домой я узнал, что всех политических заключенных гитлеровцы перед уходом расстреляли, а уголовников выпустили из тюрьмы. В городе начались грабежи, а красноармейцев на улицах почти не было видно.
Дома я рассказал обо всем «Семену» и «Маше», и мы решили переговорить с командованием десанта об обстановке, узнать, прибыл ли кто-нибудь из партийных и советских работников. Если срок их прибытия неизвестен, нам придется самим выходить из подполья и браться немедленно за работу.
Я пошел в город разыскивать командира десантников.
Вокруг красноармейца в полушубке попрежнему толпился народ, и я с трудом к нему протиснулся. Мне пришлось долго уговаривать его, пока он сказал, где найти старшего.
В одной из комнат я нашел моряка, осматривающего трофейное оружие.
— Вам что, папаша?
— Начальника ищу.
— Командира пока нет. Я заменяю. А вы по какому делу?
Я объяснился и представился.
— Очень приятно познакомиться. — Моряк встал и, одернув бушлат, крепко сжал мне руку. — Я — Калинин, комиссар десантной группы моряков.
Выяснилось, что никто из гражданских с ними не прибыл.
— В Керчь вошла только моя группа — восемнадцать человек, — с гордостью сказал Калинин. — Пятнадцать моряков и три красноармейца. Из Камыш-Буруна мы ждем десантные части. Но тут надо раненых устроить, выпечку хлеба наладить. Хорошо, если бы вы сами за это взялись.
Так и решился наш выход из подполья.
* * *В то же утро в помещении горкома партии я собрал подпольщиков. Туда же скоро приехали Пахомов и члены штаба аджи-мушкайского отряда — Сергей Черкез и Андрей Бандыш.
На заседании подпольного комитета было организовано оргбюро обкома партии по городу Керчи: Козлов — секретарь, Ефимова — секретарь по кадрам, Колесниченко — председатель оргкомитета городского Совета депутатов трудящихся, Скворцов — заместитель председателя и Пахомов — начальник милиции. Мы создали также оргбюро районных комитетов партии по Маяк-Салынскому и Ленинскому сельским районам. В городе Керчи были организованы оргбюро райкомов партии по Кировскому, Сталинскому и Орджоникидзенскому районам.
Партийные и советские органы, партизаны и подпольщики энергично взялись устанавливать революционный порядок, налаживали хозяйственную и культурную жизнь города и районов.
Директором завода Войкова был назначен партизан — инженер Андрей Кущенко. За очень короткий, срок он сумел восстановить, ремонтный цех, и одним из первых выстрелов с бронепоезда, отремонтированного в этом цехе, был сбит немецкий «юнкерс».
Мы все ходили, совершенно опьяненные ощущением свободы.
Пахомов приехал грязный, оборванный, прямо из каменоломни. Он очень похудел, черты лица его еще больше заострились.
После заседания комитета мы долго сидели вдвоем и никак не могли наговориться. Пахомов кашлял. Когда он сплюнул, я заметал, что мокрота совершенно черная.
— Почему черная? — усмехнулся он. — Друг, ты не знаешь, чем мы там дышали. Ведь почти все замуровано, коптилка постоянно чадит, ни глотка чистого воздуха. Нам теперь, наверное, до смерти не выплевать эту сажу!
Пахомову было поручено немедленно разминировать входы в старо-карантинские каменоломни и освободить замурованных там партизан. Командование выделило минеров.
Освободить партизан помог их же разведчик, пионер Володя Дубинин, который из последней разведки не смог вернуться в каменоломни и остался в городе. Партизанский отряд в тот же день был освобожден из своего подземного заключения. Все партизаны оказались живы. Когда немцы их замуровали, партизаны не упали духом и сразу начали прокладывать новый выход в таком месте, о котором оккупанты и не догадывались. К моменту освобождения до поверхности оставалось не больше трех метров.
Но радость освобождения партизанского отряда омрачилась большим несчастьем. При разминировании погиб Володя Дубинин. Советское правительство оценило его самоотверженность и храбрость. Володя был посмертно награжден орденом Красного Знамени. В городе Керчи его именем названа школа № 11, где он учился, и бывшая Крестьянская улица, где он жил со своей матерью.