Петр Елисеев - Привал на Эльбе
Немец опустил голову. «Какая дьявольская участь! — думал он. — Командование считает меня перебежчиком, семья просит посылок, а русские допрашивают».
— Вам жалко своих детей? — спросил его Пермяков.
— Странный вопрос, кому не жалко детей? — Лицо Заундерна дрогнуло.
— Почему же вы убиваете наших детей? — спросил Пермяков и привел несколько примеров детоубийства.
— Это вызывается государственной целесообразностью, — неуверенно отвечал обер-лейтенант.
— А не скажете ли, господин офицер, сколько миллионов жизней стоит Европе эта гитлеровская «государственная целесообразность»?
Вопрос Пермякова задел за живое пленного. Он вскочил, резко повернулся к русскому командиру.
— Господин майор, прошу защитить меня от комиссарской агитации. Я не желаю слушать, когда критикуют фюрера.
— Что ж, — произнес командир полка, — не слушайте, для вас это бесполезно. Скажите лучше, чем оснащена ваша дивизия?
— Это может сказать только трус или предатель, — вскинул голову Заундерн и опять без спроса закурил.
— Сколько танков было в вашем полку?
— Это военная тайна, — вызывающе сказал гитлеровец.
«Ответишь, прохвост, — подумал Пермяков. — Раскусили твой характер. Ты педантичный честолюбец». Пермяков действительно раскусил характер нациста. Своенравное упрямство хранил Заундерн не потому, что он большой души человек, а потому, что советские офицеры оказались чрезвычайно мягкосердечны.
Пермяков, набив трубку желтым табаком, вразумительно внушал пленному:
— Мы знаем, что немецкий офицер — автомат. Мыслить самостоятельно ему не дано. Разрешается мыслить только от и до… Вот вам, командиру роты, можно думать только от взвода до батальона. О вооружении полка запрещено рассуждать, и вы педантично придерживаетесь этой буквы, — продолжал Пермяков, перебирая штабные документы. — Товарищ майор, код! — воскликнул он. — Где шифровка?
— Отправил в штаб дивизии. Идем!
Дорожкин и Пермяков вышли. Вскоре они вернулись. С ними пришли командир дивизии полковник Якутин и комиссар Свиркин.
— Да, обер-лейтенант Заундерн, ваш Гильмут прав: вы струсили и предали своих, — сказал Якутин. — Переведите ему шифровку.
Пермяков начал читать: «Командир бронетанковой роты обер-лейтенант Заундерн за два дня боев потерял пять танков. А при налете казаков на батальон девять танков бросил и сам позорно бежал». Заундерн вздрогнул. Он вскочил, хотел схватить шифровку. Пермяков прикрикнул:
— Руки по швам! Теперь смотрите, чья подпись под шифровкой?
— «Подполковник Гильмут», — прочитал Заундерн и воскликнул надорванным голосом: — Ложь! Гильмут врет. В полку всего было потеряно десять танков.
— Напишите протест и пошлите Гитлеру, — сострил командир дивизии Якутин.
— Гитлер узнает — расстреляет! — шутя сказал Пермяков.
— Мы уж вас не дадим в обиду, — лукаво проговорил Якутин.
— А ведь вы сами теперь сказали, сколько потеряно танков, — заметил Пермяков. — Вы же только что уверяли: это может сообщить лишь трус или предатель.
Заундерн понял, что сгоряча проболтался, но честь мундира не ронял:
— Эта частность ничего не значит. И напрасно вы считаете невеждами офицеров Гитлера.
— О нет, — произнес Якутин, — гитлеровских офицеров мы считаем цивилизованными хищниками. В завоеванных странах вы бросаете детям конфеты, только ядовитые, или мажете им губы сладкой помадой, от которой они тоже умирают.
Обер-лейтенант ничего не ответил.
— Товарищ полковник, разрешите задать вопрос пленному, — обратился Пермяков к Якутину.
— Задавайте.
— Обер-лейтенант, вы знали содержание шифровки? Нет. Слушайте дальше. «Считаю своей обязанностью откомандировать обер-лейтенанта Заундерна в ваше распоряжение для привлечения к ответственности».
— Вот как? — сощурился Якутин. — Вы, значит, везли свой смертный приговор. Вам повезло, обер-лейтенант, что попали в плен. А то расстреляли бы вас.
— Не расстреляли бы, — возразил пленный. — Наш батальон не первая жертва. В тылу у нас свирепствует сто тысяч казаков. Надо бы нам сосредоточиваться дивизиями, а не оставлять в населенных пунктах мелкие гарнизоны.
— А как вы подсчитали, сколько у нас казаков?
— Когда все леса и болота кишат партизанами и казаками, этого не скроешь. Есть у вас казачьи генералы Белов и Доватор. Они с конниками залетают к нам в тыл на сто километров и рубят все, захватывают даже аэродромы. Об этом наше командование докладывало самому фюреру.
— Закурите, — протянул папиросы Якутин. — Какое же спасение от наших казаков и партизан указал Гитлер?
— Фюрер приказал выделить специальные корпуса. А кто захватит Доватора или Белова, тот получит сто тысяч марок.
— Вы не пытались подзаработать? — насмешливо спросил Якутин.
— Пытался, только не руками, а ногами, — подметил Пермяков и спросил:
— А что такое «широкая стратегия Гитлера», о которой хочет получить информацию ваш командир полка? — указал он на шифровку.
— Не знаю, а если и знал бы, тоже не выдал бы тайну, — опять заупрямился пленный.
— Это уже не тайна, — заметил Якутин и пояснил: — Гитлер посылает группировку Листа через Кавказ. Армию Роммеля — через Ливию, Египет, Аравию. Роммель и Лист должны образовать гигантские клещи и сомкнуть их у Персидского залива.
— В этом фюрер ваш настолько уверен, что заказал специальный фильм «Встреча у Персидского залива», — добавил Свиркин.
Заундерн молчал. Он слышал про такой план, но это была тайна, святая святых. И вот замыслы фюрера стали известны этим русским офицерам… Откуда? У Заундерна чувство пренебрежения к советским офицерам сменилось удивлением. «Не такие они простые азиаты, как говорили о них в училище», — подумал пленный.
Якутин перебил тягостные размышления гитлеровского офицера:
— Скажите, господин обер-лейтенант, почему Гитлер решил закончить военный поход у предгорий Урала?
Заундерну был знаком этот вопрос. Гитлеровцы на всех перекрестках кричали об этом, и он ответил без запинки:
— Для покорения уральских азиатов достаточно будет полицейских средств.
— Вам еще не приходилось принимать морфий и землю грызть зубами после залпов наших «катюш»? А ведь их делают «уральские азиаты».
— Это красноречие. Азиаты есть азиаты, — усмехнулся Заундерн.
— Вам хорошо известна дивизия «Мертвая голова», в которой вы имели честь служить. А ведь этой имперской дивизии разбили зубы «уральские азиаты», к числу которых принадлежит и ваш собеседник, — указал Пермяков на себя.
Долго допрашивали самоуверенного гитлеровца. Отпираясь и отбиваясь, он все же раскрывал свою нацистскую душу, выкладывал то, что нужно было русским офицерам.
В избу вошли старшина эскадрона и Вера. Они принесли обед, положили на стол хлеб, поставили ведро дымящейся вермишели, сваренной со свининой.
— Просим вас пообедать с нами, — обратилась Вера к командиру и комиссару дивизии.
— Спасибо, с удовольствием, — сказал Якутин.
Вошли Элвадзе и Елизаров. Они развернули боевой листок и прибили к стене.
— О, свежий номер, — произнес комиссар дивизии. — Почитаем. «Поединок». Интересный заголовок. «Сегодня Михаил Елизаров налетел на вражеское боевое охранение и представил двух фашистов к березовому кресту…» Написал С. Элвадзе. Хорошо написал. А это литературная страничка? Стихи М. Елизарова. Это вы автор? Так прочтите сами свои стихи, — предложил Свиркин.
Михаил смутился, но отказаться не мог — стали просить и другие. Он поправил чуб и начал читать наизусть:
Ты в своей родной избушке
У врага была в плену,
Ночью по кривой речушке
Ты бежала на войну.
Убегала, покидала
Мать старушку, отчий дом,
Тыл, покой ты променяла
На винтовку со штыком.
Грозовая ночь, засада,
Хлещет дождь как из ведра.
Вместе с нами ты, отрада,
Всем родная, как сестра.
Все посмотрели на Веру, до слез растроганную стихотворением, и догадались, что оно посвящено ей.
Пермяков подошел к поэту и сказал:
— Спасибо, товарищ Елизаров, за стихи. Вы хорошо передали настроение девушки и наших казаков. Это подтверждает и Вера Федоровна: у нее глаза стали мокрые…
Пришли к казакам девчата и парни. С ними был и Костюшка. В руках у него — бандура. Свиркин, здороваясь с молодежью, сказал:
— Что же музыку прячете? Повеселите бойцов.
— Лезгинку! — заказал Элвадзе, выскочил из-за стола и хлопнул в ладоши.
Зазвенела бандура в руках Костюшки.
— Асса! — крикнул грузин и пустился плясать. Красиво изгибая руки к плечам, он плавно очерчивал круг, подбадривая себя веселым словом «асса».
