Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Оглянулся, посмотрел на знакомые сосны. Совсем светло: апрель, длинными стали дни. Дятел пробежал по стволу сосны, стукнул клювом — это с ним когда-то здоровалась Майола, как с добрым знакомым. Прилетел жучков выискивать из-под коры, значит, весна. До переезда ещё две-недели, дважды придёт сюда Лука Лихобор. Потом никогда больше не заглянет в этот сосновый бор. А инвалиды понемногу вымрут, как мастодонты, в своём новом сверкающем дворце. Страшная штука — война, долго, нестерпимо долго болят нанесённые ею раны.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В понедельник в цехе Феропонт встретил Луку громким смехом, будто бог знает, какое весёлое событие случилось в жизни парня.
В душе его царило, расцветая, как пышный пунцовый пион, радостное чувство дружбы с Лукой Лихобором, очень похожее на влюблённость, и оттого всё на свете казалось прекрасным, и простой случай вырастал чуть ли не в событие мирового масштаба.
— Смехота, — говорил парень, сияя своим персиковонежным лицом, — к новому самолёту забыли сделать самую главную гайку!
— Какую гайку? — удивился Лука.
— Не знаю, какую, но забыли, и на сборке полная паника!
— Что же ты смеёшься?
— Потому что смешно: забыли сделать одну гайку — и всё, нет машины! Чепуха, конечно, гайку сделаем, а всё-таки смешно. За тобой уже присылал Гостев, беги скорей, потому что без этой гайки позор нам на весь свет! — Феропонт смеялся от ощущения полноты жизни, своей полезности людям, дружбы, ясности и уверенности в выбранном пути. Пусть он сложный и нелёгкий, этот путь, но ведёт он туда, куда хочется идти Феропонту, — к славе. И всё будет так, как запланировано.
Лука пошёл к Гостеву, всё оказалось именно так, как говорил Феропонт. О гайках к болтам, которыми крепят киль и стабилизаторы, всё хвостовое оперение к фюзеляжу, конечно, не забыли, но когда-то, с полгода назад, кто-то из инженеров заметил ошибку в расчётах, чертежи выправили, но из потока они выпали, выбились из привычной колеи. На это не обратили внимания и вспомнили только теперь, когда готовый киль и стабилизаторы уже привезли на сборку, а прикреплять их к фюзеляжу было нечем. Конечно, катастрофичного в этом ничего не было: когда идут тысячи новых деталей, могут произойти разные случайности. Но и приятного было мало.
— Не давали мне такого указания, — с чувством своей абсолютной правоты говорил в телефонную трубку Гостев. — Пожалуйста, присылайте, сделаем. Моментально? Нет, моментально не выйдет. Вы же сами знаете, какая это гайка. Думаю, дня через два будет готова. Задерживается вся сборка? А куда вы раньше смотрели? Хорошо, присылайте документацию. — Положил трубку и засмеялся. — Гайку забыли, растяпы! Трофим Семёнович, вам делать.
— Хорошо. — Горегляд кивнул. — Лихобор сделает.
Лука отметил, что впервые слышит, как смеётся Гостев. Всё время приходилось видеть начальника цеха хмурым, раздражённым, сердитым, а тут — на тебе! — умеет смеяться.
— Доложите о результатах соревнования за вчерашний день, — приказал Гостев своему заместителю, и только тогда Лука всё понял.
Окончилось «землетрясение». Как богатырь, расправив плечи, работал, не жалея сил, всю зиму сорок первый цех, теперь реже и реже задерживались станочники на сверхурочные работы, входил в свои права спокойный, как дыхание здорового человека, ритм хорошо отлаженного производства. Ничего не скажешь, нелёгкая была работа, но в душе теплилось чувство удовлетворения и своими товарищами, и собой. Сделали, одолели!
И только эта смешная гайка где-то затерялась. Ничего, найдётся!
Кажется, нет ничего на свете проще гайки. Обыкновенный шестигранный кусок железа, стали или меди, посредине — дырка с резьбой. Вот и всё. Но гайка, которой крепят киль и стабилизаторы, на это описание ни кпельки не похожа. Начнём с того, что она не шестигранник, а небольшой цилиндр, отверстие которого имеет три различных диаметра. Наименьший — с резьбой, именно эта резьба и зажимает болт, прикрепляя стабилизатор к фюзеляжу, по бокам второго, с более широким диаметром, просверливают двадцать отверстий, через них пройдут шплинты, крепления, фиксирующие гайку, чтобы она ни на микрон не могла сдвинуться с места. В третьем, самом широком диаметре, долбёжный станок прорежет канавки, в них сборщик просунет тарированный ключ, которым после того, как эту мудрёную гайку закалят, он и привернёт её на положенное место.
В машине ОК-42 таких гаек двадцать четыре. Лихобор с Феропонтом должны будут сделать для двух самолётов пятьдесят; две про запас, на всякий случай.
— Сейчас оба идите домой, отдыхайте, — сказал Горегляд, когда они вышли из кабинета Гостева. — Пока найдём эту сталь, выпишем, получим, привезём, смена и кончится. Приходите во вторую смену, может, и ночь прихватить придётся. Между прочим, для тебя, — он обратился к Феропонту, — это будет испытание, одну гайку покажем комиссии, она присвоит тебе разряд, хватит ходить в учениках, не маленький, вырос.
— Сделаем, — пряча за удалью свою неуверенность, сказал Феропонт. — Идиоты, раньше подумать не могли. Люди самолёту жизнь свою доверяют, а они… — И покраснел, вспомнив, как совсем недавно сам подшучивал над такими словами, и, чтобы Лука не заметил его смущения, добавил: — Может, на ночь бутербродами запастись? Вдруг есть захотим…
— Великолепная идея, — похвалил Лихобор парня.
Когда они пришли на завод во вторую смену, заготовки уже лежали около станков.
— Спланируем и распределим работу, — сказал Лихобор. — Режем заготовки вместе. Потом ты центруешь и сверлишь, а я растачиваю первый диаметр, ты зачищаешь поверхность, делаем оправки, я растачиваю второй диаметр, ты нарезаешь резьбу, я растачиваю третий диаметр, ты выбираешь канавку, фаски снимаем и обтачиваем торцы по ходу дела. Ясно?
Феропонт только кивнул, не в силах вымолвить слова от волнения. Он думал, что ответственную работу Лука возьмёт на себя, выходило же всё по справедливости: нарезать резьбу и глубоко в середине гайки вынимать канавку выпало на его долю.
— Ну. начали, — сказал Лука, отрезая от стального штыба первый цилиндрик. — Чем скорее отдадим их на долбёжный станок, тем быстрее пойдём по домам.
— А я не спешу домой, — сказал Феропонт.
Есть огромный подъём и наслаждение от работы, которую ты умеешь не просто хорошо, а отлично делать. А если к тому же она ещё и важная, эта работа, если от тебя зависит своевременный выпуск самолёта, то волнение охватывает твою душу и воспоминания об этих счастливых минутах всегда будут жить с тобой. Особенно остро это чувство, когда рождается оно впервые, тогда твои силы кажутся богатырскими — горы можно свернуть, реки перекрыть, пустыни в сады обратить, на Марс взлететь, а не то, чтобы сделать за две смены каких-нибудь пятьдесят гаек.
За свою недолгую жизнь Феропонт Тимченко впервые почувствовал себя сильным, гордым, а главное, равноправным со всеми. Странно, обычная работа, а кажется героической. И ещё никогда в жизни не приходило к нему такое понимание абсолютной свободы. Может, только теперь осознал он подлинное значение этого слова — свобода, это право работать в полную силу, как ты хочешь, как ты можешь, с наслаждением, подъёмом, вдохновением, чувствуя важность своей жизни и своей работы.
Феропонт работал, не оглядываясь, а Лука нет-нет да и посматривал в его сторону. Всё идёт нормально, пусть почувствует парень радость от настоящей ответственности.
— Стоп! Перерыв, — сказал Лука, подходя к Феропонту. — Давай проверим друг друга.
Все пятьдесят цилиндров уже стояли на стеллаже, выстроились, как снаряды для пушки.
— Ты мне не доверяешь?
— Давай-ка без глупостей. Проверять и перепроверять нужно не только других, но и себя. Бери штангенциркуль. Определим в первую очередь точность работы. Смотри, эта гайка на пятнадцать сотых миллиметра длиннее. Чья работа? Моя. Сейчас снимем этот излишек.
— Не понимаю. Какое значение могут иметь эти сотые доли миллиметра? Гайка же, простая гайка!..
— Верно. Если она одна, то сотая миллиметра не имеет серьёзного значения, но все пятьдесят должны быть непременно одинаковы. Обязательно! Вот мы с тобой пойдём посмотрим потом, как будут монтировать хвостовое оперение, тогда поймёшь. Ну, думается, всё в порядке.
— Давай перекусим, мне живот подтянуло с голодухи. — Феропонт сменил гнев на милость. — А ну, чем порадовала нас мама?
В пластмассовой сумке лежали десяток бутербродов и термос с горячим кофе.
— Не очень-то роскошно, — пожаловался парень. — Мать никогда не умеет приноровиться к возможностям моего аппетита.
— Ты ешь, мне что-то не хочется, — сказал Лука.
— Вот ещё! Так я и буду есть один. Бери с икрой, говорят, отлично восстанавливает силы.
Лука взял бутерброд, откусил: правда, вкусно.
