Владимир Рыбин - Непобежденные
Командарм посмотрел на начальника разведки. И тот понял немой вопрос.
— Данные, полученные от пленных, пока противоречивы. Но узнаем точно, обязательно узнаем, — сказал Потапов и машинально потер живот. Старая язва желудка отзывалась новыми болями.
II
Странное дело: в разведке всю ночь лежишь, — и ни в одном глазу, а тут, в землянке, четыре часа продневалит — мука. Одно слою — «собачья вахта», предутренняя маета.
Кольцов тряхнул головой, чтобы отогнать дремоту, встал. Фитилек на столе заморгал, шевельнулись в углах неподвижные тени. Люди, спавшие на нарах, вдруг все разом перестали сопеть, храпеть и вообще издавать какие-либо звуки, словно дрогнувший огонек заставил их насторожиться. Впрочем, так, наверное, и было: разведчики и во сне реагируют на малейшее изменение обстановки.
Он потянулся, хрустнув суставами, огляделся. Все было на своих местах. Давно неодеванные плащ-накидки копной висели на столбе. Накат землянки был крепок — из рельсов, но подпорку посередине разведчики все-таки поставили. «Для уюта» — говорили одни. «Для гардероба» — говорили другие. Вначале на нее вешали оружие, но потом командир взвода разведки капитан Еремин велел сделать пирамиду, и освободившуюся подпорку тут же увешали шинелями, куртками, а потом, когда потеплело, и шинели да куртки легли на нары в изголовья, — пересохшими от летней сухоты плащ-накидками.
Оружейная пирамида была их гордостью — ни у кого в батальоне не имелось такой пирамиды, аккуратной, струганной, крашеной. Кольцов потрогал стоявшие в пирамиде карабины и автоматы. Пять мест пустовало. Прошлой ночью группа разведчиков ушла за языком и не вернулась. «Пока не вернулась», — суеверно поправил себя Кольцов. Он поглядел в дальний угол, где в закутке, за загородкой, когда-то спала Клавка. Теперь там было пусто. Клавку, по слухам, эвакуировали на Большую землю, но место ее разведчики не занимали, берегли.
Рядом с загородкой, неловко свесив руку, спал на топчане капитан Еремин, хмурился во сне. Подумав, что рука у командира онемела и ему снится черт те что, Кольцов подошел, осторожно, чтобы не разбудить, приподнял руку, положил на топчан. Еремин проснулся, встревоженными глазами обвел землянку, сказал не понятное: «Утром не прозевай», и уставился на дневального неподвижным взглядом.
— Спите, все в порядке, — тихо сказал Кольцов, и командир послушно закрыл глаза, задышал размеренно.
У входа в землянку послышалась какая-то возня. Вскинув автомат, Кольцов приоткрыл дверь. Часовой сидел на дне окопа на корточках.
— Ты чего?
— Да эти! — Часовой вскочил. — Смех прямо.
В углу траншеи, ощетинившись, стояли друг против друга прижившиеся у разведчиков кошка с собакой. Непрерывные бомбежки последних дней выгнали кошек и собак из города, и они подались к передовой, где в это время было потише.
— Кусок не поделили, — пояснил часовой.
— Немцев, гляди, не прозевай.
Часовой был из новеньких, и Кольцов считал себя вправе поучать его.
— Дак тихо.
— А ты думал, они громко полезут? Не успеешь чихнуть — возьмут за сопатку.
— Дак светло уже. На свету кто полезет?
— Полезут, — проворчал Кольцов и посмотрел на небо. Чистое, безоблачное, оно уже розовело над темной грядой холмов, где были немцы. — Какое сегодня число?
— Второе июня.
— Вот и снова июнь. Скоро год войне.
Замолчали оба, задумались, вглядываясь каждый в свое прошлое, которое казалось таким лучезарно-счастливым. Тишина была на передовой, необычная глухая тишина — ни ракет, ни выстрелов. Только далеко-далеко, где-то за краем неба, шебуршился монотонный звук.
— Неужто все дрыхнут? — с нескрываемой завистью в голосе спросил часовой, кивнув на дверь землянки.
Кольцов не ответил. Привыкший настороженно относиться ко всему непонятному, он прислушивался, вытягивая шею, оглядывая серую траву за бруствером.
— Эх, даванул бы я сейчас…
— Тихо!
Звук явно усиливался, и теперь можно было разобрать, что доносился он с той стороны, где были немцы.
Внезапно обрушившийся близкий грохот заставил присесть.
— Вот тебе и поспал бы…
Договорить не дали частые трескучие разрывы. Снаряды били один за другим, то далеко, то близко, запахло пылью и дымом, со стенок окопа потекли струйки песка, незапятнанную чистоту неба вмиг затянуло серыми полосами, клубками и бог знает какими еще чудовищными образованиями.
Из землянки выскочил капитан Еремин, взъерошенный, без фуражки.
— Началось? — спросил он. Глянул на часы и повторил уверенно: — Вот оно и началось немецкое наступление. Ровно пять часов. Фрицы любят круглые цифры…
— Гляди, командир! — крикнул Кольцов, показывая вдаль. Розовое полотнище зари над темными еще высотами было усыпано силуэтами самолетов. Было их, на взгляд, не меньше сорока. За этой группой шла другая, такая же. А дальше самую кромку светлеющего неба сплошь устилала сыпь, и сколько там их было — не сосчитать.
Они смотрели на эту массу бомбардировщиков и не могли оторваться от невиданного зрелища. Над передовой самолеты начали один за другим заваливаться на крыло, другая группа стала пикировать, как показалась, прямо на землянку, и Еремин с Кольцовым быстро нырнули в низкую дверь.
Бомбы с сухим треском рвали землю то вдалеке, то совсем близко, разрывы становились все плотнее и скоро слились в сплошной гул, низкий, оглушающий, с корнями выдирающий нервы. Иногда этот гул ослабевал, и тогда были слышны знакомые удары наших орудий, включившихся в контрбатарейную борьбу, частое татакание зениток. Но тут же эти обнадеживающие звуки вновь заглушал грохот близких разрывов.
Землянка вздрагивала, с потолка сыпалась мелкая крошка. Разведчики с оружием в руках неподвижно сидели на нарах, на земляном полу, не отрываясь, глядели на мерцающий огонек коптилки, на пылящий потолок, и каждый мысленно ругал себя за то, что когда строили землянку, поленились подложить лишний накат, если не из рельсов, так хоть из бревен.
Еремин поглядывал на часы, готовый в ту же минуту, как прекратится обработка снарядами и бомбами переднего края, подать команду «К бою!» Ни у него, да и ни у кого другого не было сомнений, что давно ожидавшийся штурм, — вот он, начинается, что сейчас затихнет канонада и вражеская пехота, может и с танками, полезет на нейтралку. Но прошло полчаса, час, а гул разрывов не утихал, все так же, выворачивая душу, гремел, катался гигантский жернов смерти.
Кошка и собака, неведомо когда проскочившие в землянку, забились в угол, скуля от страха, лезли друг под друга.
— Сколько же долбить будут?! — сказал Еремин, очередной раз глянув на часы, и мотнул головой телефонисту: — Как связь?
— Связь есть! — Голос телефониста за гулом бомбежки был еле слышен.
Люди сидели, не шевелясь, с отрешенными лицами смотрели в потолок, ждали: вот сейчас, вот сию минуту…
«Как на концерте, — подумалось вдруг Кольцову. — Там тоже сидят, как обалдевшие, и никто ни на кого не глядит».
— Командир! — крикнул, подавшись к самому уху Еремина. — Вон, сколько дневальных, — повел рукой по землянке. — Чего мне-то сидеть? Можно я посплю пока?
Еремин кивнул, и вдруг оживился, потянулся, вытер ладонью лоб.
— Надо же, третий час бомбят. Как там братва в окопах?!.
— А мы не в окопе? — нервно спросили из темноты.
Мы в своей землянке.
— А, конечно, в землянке — другое дело…
Еремин ничего не ответил, шагнул к двери, приоткрыл ее. В щель сразу дохнуло пылью и гарью. Часовой с побелевшими скулами сидел на дне окопа и даже не попытался встать.
— Ты тут поглядывай, когда ослабевает! — крикнул Еремин, и вышел, закрыл за собой дверь.
— А я смотрю, ей богу смотрю, — зашебуршился часовой. Было видно, как неохота ему выгребаться из своего угла.
Пространство вокруг застилала серо-черная пелена, пузырящаяся дымами, вспыхивающая неслышными в общем гуле разрывами. Одинокая зенитка, стоявшая неподалеку, дергалась, выплескивала короткие языки беззвучного пламени. Бело-голубое, словно затянутое туманом, небо все было испещрено черными крестами самолетов, белыми клубками разрывов, серыми полосами дымов, там и тут поднимавшихся от каких-то больших пожаров. Такой массы самолетов и такой бомбежки Еремин еще не видал ни разу.
Часовой что-то закричал, глядя в небо. Еремин проследил за его взглядом, увидел над самой головой разваливающийся на части «юнкерс». Отбросив крыло, будто оно ему мешало, самолет на мгновение замер в неподвижности и закувыркался, падая куда-то в расположение зенитчиков. Другой «юнкерс», как заснувший на ходу солдат, вышел из строя и так и продолжал лететь, снижаясь, но, не сворачивая, пока не скрылся за дымами.
Самолетов в небе не убывало, одни улетали, отбомбившись, другие прилетали. Аэродромы рядом, долго ли слетать и взять бомбы. Это походило на конвейер, заведенный с немецкой педантичностью. Надолго ли завод?…
