Владимир Рыбин - Непобежденные
Он пошел по древнему булыжнику, ступая осторожно, как по музейному паркету.
— Я вот все думаю, — заговорил старшина, — хорошо было этим древним, освоил свое копье или там саблю…
— Мечи тогда были, акинаки назывались.
— Вот я и говорю: мечи, луки, стрелы там всякие, накопил силенки и, глядишь, уже герой, Геракл.
— И храбрости, — не оглядываясь бросил Бочаров, подумывая не отослать ли этого словоохотливого моряка назад.
— Ну, и храбрости, и ходи кум королю, никого не бойся. А тут герой не герой, а на брюхе ползай. Какой-нибудь сопливый ефрейтор нажмет на спусковой крючок и — привет маме.
— Ползать не хочется?
— Унизительно как-то.
— Эк вас, флотских, заедает, — засмеялся Бочаров. — Хочется, чтобы ленточки развевались?
— А что — красиво.
— Сколько уж вашего брата, не переодевшихся в пехотное, за свой форс головой поплатились.
— Дураки были, вот и поплатились…
— Красота нужна на параде да еще в самодеятельности, — сердито сказал Бочаров. — А в бою требуется умение. Умение сейчас и есть красота.
— И мужество, — как ни в чем не бывало, возразил старшина.
Бочаров заинтересованно посмотрел на него, спросил:
— Как ваше имя?
— Старшина первой статьи Кольцов.
— Говорун вы хороший, товарищ Кольцов. Может вас к политработе приспособить?
— Не гожусь я для этого.
— Почему же?
— Да я ж разведчик, товарищ бригадный комиссар.
— Ага, — догадался Бочаров. — Из госпиталя попал сюда на работы, как выздоравливающий?
— Так точно, — заулыбался старшина. — Похлопочите, а, товарищ бригадный комиссар? Чтобы не держали тут боевого разведчика.
— Это не по моей части. А вот поговорить с вами — пожалуйста. Как вы сказали? В бою нужны умение и мужество? Так вот, вы забыли упомянуть еще верность присяге, любовь к родине, готовность умереть за свой народ. Историю делают люди, каждый без исключения. И от того, как ее делают сегодня, зависит, какой она будет завтра. Вы меня поняли?
— Я-то понял…
— Веру в будущее народы находят в величии своего прошлого. Так что давайте-ка, поглядим на эти камни. Вернетесь к своим разведчикам, расскажете.
За разговором они подошли к обрыву, над которым на толстых квадратных опорах висел колокол с замысловатой надпись по ободу: «Сей колокол вылит в Таганр… из турецкой артиллерии… 1778 года…»
Старшина ударил по колоколу камнем, и тяжелая обвисающая масса его отозвалась высоким чистым голосом. Слушая долго не замирающий звук, Бочаров думал о символах, которыми переполнена жизнь и которые, похоже, только и остаются в истории. Быта эта медь убивающими пушками, стала спасительным колоколом, подающим голос со скалы морякам, заблудившимся в тумане. В Крымскую войну колокол этот увезли в Париж. Почти 60 лет висел он на одной из колоколен Нотр-Дама, а в 1913-м вернулся в Севастополь на свое место…
По непонятной ассоциации вдруг подумалось Бочарову, что и вся оборона Севастополя в ту, Крымскую, войну имела больше символический характер, убеждая многоязыкое воинство агрессоров в бессмысленности вести с Россией серьезную войну. Недаром же сразу после оставления русскими войсками южной части Севастополя, война по существу прекратилась. Численно превосходящий корпус интервентов вести маневренную войну в Крыму не решился…
«А эта оборона?» — всплыл неожиданный вопрос, чем-то сразу не понравившийся Бочарову. Рассердившись на себя за неуместное мудрствование, он повернулся, чтобы идти назад. Но своевольный старшина еще раз ударил по колоколу, и снова Бочаров застыл на месте, зачарованный волшебным пением. И опять всплыл тот же вопрос. Он с удивлением обнаружил, что вопрос этот не нов для него, в той или иной форме и прежде вставал перед ним, беспокоил. Какой смысл в этой долгой, кровавой, такой тяжелой обороне? Сначала считалось: оборона главной базы Черноморского флота. Но очень скоро Севастополь такой базой перестал быть. Возникло другое объяснение: Севастополь отвлекает на себя крупные силы врага. Рассеивать вражеские армии по многочисленным очагам сопротивления, не давать им сосредоточиться — важнейшая стратегическая задача. Но еще и тем важен Севастополь, что стал он символом несгибаемости, непобедимости народа. Кто-то где-то оставляет города, а перед ним, как укор, Севастополь, удерживаемый в более трудных условиях. Англо-американцы жалуются на невозможность открыть второй фронт, потому что Ла-Манш слишком широк и опасен. А им в пример Севастополь, расстояние до которого в десять раз больше, чем от берегов Англии до французских пляжей.
Символ! Не он ли — главное оружие политработника? И даже если все мы поляжем на Мекензиевых горах, на Федюхиных высотах, на скалах Балаклавы, на голых просторах этого древнего Гераклейского полуострова, останется великое вдохновляющее начало, символ беспримерного героизма. И кто знает, сколь значительна будет его роль в великой окончательной победе над врагом?!
Огромное море расстилалось перед глазами, огромное, к счастью пустынное в этот час, небо было над головой. А колокол все пел величаво и завораживающе о связи времен, о людях, живых и ушедших, о героизме и бессмертии. Хотелось слушать и слушать. И думать о великом и славном.
XIII
«Красноармейцу т. Зародову И.Т.
Военный совет Приморской армии, отмечая Ваши боевые заслуги в боях с ненавистным врагом — немецкими фашистами, вручает Вам, бойцу-приморцу, настоящую грамоту, как свидетельство высокой боевой доблести, храбрости, ненависти к врагу и горячей преданности своему народу, проявленные Вами в Великую Отечественную войну…
Военный совет выражает полную уверенность в том, что Вы и впредь покажете образцы мужества, доблести и отваги в дальнейших боях за независимость и свободу нашей Родины, за счастье нашего советского народа».
И подписи, подписи.
Нина почувствовала, как сжалось сердце. «И впредь…» Во имя этого-то «И впредь» и выдана Ивану грамота, а не только как итог былых заслуг. Но таково женское сердце: просветленное, обласканное, оно не желает видеть впереди никаких грозных «И впредь», а только покой и радость.
Нина прижалась щекой к плечу Ивана, сказала еле слышно:
— Ваня, у нас с тобой знаешь что будет?
— Знаю, — весело отозвался он. Снял пилотку, подставил солнцу стриженую голову, зажмурился: — Хорошая жизнь будет.
— Я не о том…
— Конечно, не у одних у нас. У всех… После такой войны… Он почему-то задыхался от ее близости. Непослушными руками взял у Нины листок Почетной грамоты, сложил, принялся осторожно засовывать в карман, чтобы не помять.
— Товарищ боец!
Он вздрогнул, так неожиданен был этот строгий голос. Молоденький младший лейтенант, — сразу видно: только с курсов, — стоял перед ним, держа руку у фуражки. Патруль.
— Почему без головного убора?
Застучало в висках. Таким тоном?! При Нине?!. Взял бы этого петушка одной рукой, да сдерживали полоски тельняшки, выглядывавшие из-под расстегнутого ворота.
Иван надел пилотку и расстегнул ворот, показав полоски своей тельняшки. Уловил новый блеск в глазах патрульного, спросил:
— Браток, не знаешь, где тут…
— Туалет что ли?
— Сам ты туалет!…
Младший лейтенант оглянулся на двоих своих бойцов, стоявших поодаль, соображая, что теперь делать: обидеться и исполнить обязанность патрульного или наплевать на нее, поскольку свой брат, флотский.
— В комендатуре у нас туалет хороший.
— Вот и ходи, раз хороший.
— Комендант майор Старушкин очень любит водить туда таких бойких, как ты.
— Некогда мне по туалетам расхаживать. Сам видишь. — Он покосился на напрягшуюся в ожидании Нину.
— Нашел время на свиданки ходить, — ничуть не обиделся младший лейтенант. У него было хорошее настроение по случаю вчерашнего выпуска, по случаю сегодняшнего первомайского и такого спокойного солнечного дня.
— Другого времени, может, и не будет. Сам знаешь. Сегодня в город пустили по случаю праздника. А завтра…
— Да, завтра, — поскучнел патрульный. Поднял глаза к небу, в синей глубине которого беззвучно висел одинокий крестик «юнкерса». Последнее время они повадились летать ежедневно. Зенитчики по одиночкам не стреляли, жалели снаряды.
— Кто знает, что будет завтра, — повторил Иван, решив, что патрульный такой уж тугодум, не соображает.
— Я знаю, что вам надо, — сказал младший лейтенант. — Шагайте прямо по этой улице. Дойдете до Приморского бульвара, увидите там павильончик такой каменный. У него еще угол отбит снарядом. Найдете…
Иван хотел спросить, что там такое, в павильончике, да подумал: лучше без расспросов отвалить поскорей.
— Там вывеска есть, разберетесь, — напутствовал младший лейтенант, озорным глазом косясь на Нину. — Все честь по чести.
