Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
— Твоя борода требует трансформации, — сказал Лука.
— Извини, но этот вопрос касается только лично меня, — высокомерно ответил парень.
— Конечно, за пределами цеха или на расстоянии нескольких метров от станка. Здесь же, у своего рабочего места, борода далеко не безопасна для твоей жизни. Если наклониться над суппортом, кулачок патрона, или заготовка, или винт хомутика зацепит её, и, как говорят, с приветом… Тогда уж будет не до шуток.
— Убьёт на месте. — Феропонт снисходительно усмехнулся.
— Может и покалечить, и ударить о станину или о суппорт, и убить, это же мотор, он не разбирает, по какому иностранному журналу ты оформлен… Тебе не приходилось заглядывать на текстильную фабрику?
— Когда-то в школе была экскурсия на Дарницкий комбинат искусственного волокна. Грандиозная штука!
— Ты заметил, что девушки-работницы прячут свои косы под платочки? А всё потому, чтобы волосы не попали в машину. С ней шутки плохи. История знает немало печальных случаев…
— Прости, но из-за твоих прихотей менять свой облик я не собираюсь. — В голосе ученика послышалось раздражение.
— Это не прихоть. Это техника безопасности, и я за неё полностью отвечаю. Случись несчастье, с меня же спросят. У тебя есть три возможности: во-первых, подстричь бороду, чтобы она не болталась этакой мочалкой.
— Ни за что на свете!
— Во-вторых, — Лука не обратил внимания на отчаянный возглас своего ученика, — заплести бороду в косичку и заправить её за воротник…
— Ты что, посмешище из меня хочешь сделать?
— И не думаю. В-третьих, можно пойти в медпункт, попросить бинтик и подвязать им бороду.
Лука взглянул на своего ученика. Лицо Феропонта, нежно-розовое, медленно наливалось краской, тёмные прищуренные глаза зло нацелились на наставника.
— Я здесь совсем не для того, чтобы надо мной издевались, — хрипло проговорил Феропонт. — Очень сожалею, но мне придётся попросить другого инструктора.
— Пожалуйста, однако и тот, другой повторит мои рекомендации.
Глядя на покрасневшее от возмущения лицо юноши, на его напряжённо стиснутые губы, Лука отметил, каких усилий стоило этому пареньку сдержаться, не выдать своей обиды.
— Послушай, наставник. — Феропонт не смотрел в глаза Лихобору. — Мне кажется, ты не такой уж болван, за какого себя выдаёшь. Сказочки твои о смертельной опасности, которые будто бы подстерегают меня, гроша ломаного не стоят!
Борис Лавочка, услышав громкий голос Феропонта, посмотрел в их сторону и, заинтересовавшись, выключил мотор.
— Нет, не сказочки. — Лука ответил спокойно, уверенно, никакая сила на свете не могла принудить его изменить своё решение. — К станку ты с такой бородой не подойдёшь!
— Хотел бы я взглянуть на того, кто меня не допустит к станку! — уже не владея собой, выкрикнул Феропонт. — Смотри!
И он мгновенно наклонился к кулачковому патрону… В ту же секунду раздался крик. Кулачок зацепил прядь бороды Феропонта, рванул, ударив лицом о суппорт, и, пока Лука выключал мотор, патрон успел ещё раз обернуться и грохнуть несчастного парня головой о станину…
Лука вырвал зажатую кулачком и патроном бороду Феропонта, подхватил его обмякшее тело. Кровь, сочившаяся из вырванного на подбородке куска кожи, заливала синевато-бледное лицо и, стекая по бороде, капала на серый бетонный пол.
— Неси его скорей в медпункт! — закричал Борис Лавочка. Пижон чёртов, бородой ему играться вздумалось!
— Носилки, носилки давай! — раздался в мгновенно возникшей тишине цеха чей-то испуганный голос.
Прижимая к груди большое, мёртво-тяжёлое тело Феропонга и не чувствуя его тяжести, Лука бежал к медпункту, сопровождаемый взволнованной толпой.
Молоденькая сестра в белом халате чуть сама не потеряла сознание, когда Лука Лихобор, распахнув ногой дверь, показался на пороге.
— Клади сюда! — Девушка преодолела испуг, бросилась к Феропонту, распростёртому на лежаке, покрытом белой простынёй, схватила запястье и сразу почувствовала слабое, но ровное биение пульса. Ещё ничего не потеряно, пока бьётся сердце.
— Живой, — сказала она и, схватив телефонную трубку, набрала две цифры, подождала секунду и тогда приказала категорично: — В сорок первый цех. Немедленно. Тяжёлая травма. — Положила трубку и уже авторитетно, чувствуя себя хозяйкой положения, распорядилась: — Товарищи, прошу всех выйти! Это несчастный случай, а не спектакль. Да, да, и вы тоже, — обратилась она к Луке,
— Он мой ученик, — глухо проговорил Лихобор.
— Хорошо же вы его обучили технике безопасности! — Сестричка стрельнула на Луку сердитыми глазами, набирая в шприц прозрачную жидкость. — Выйдите!
В комнатку торопливо вошли начальник цеха Гостев и мастер Горегляд.
— Ну что? Опасно? — Их взгляды остановились на бледном, осунувшемся лице Феропонта.
— Надеюсь, будет жить, — ответила сестра, — Простите, товарищи, вам тоже здесь делать нечего. Прошу выйти.
Лихобор, Горегляд и Гостев вышли из медпункта. Возле дверей, ожидая, толпились десятка два рабочих. Событие требовало немедленной и исчерпывающей информации. Гостев понимал это очень хорошо. Если не будет полной ясности, то половина рабочего дня уйдёт на разговоры и догадки. Поэтому он приказал:
— Товарищи, расходитесь по своим рабочим местам! Ничего особенного не случилось.
— Будет жить бородач?
— Будет. — Сам Гостев только что видел прозрачную бледность лица Феропонта, его беспомощно распростёртое тело и далеко не был уверен в этом, но голос прозвучал твёрдо. — Для жизни опасности нет.
От ворот цеха, отчаянно сигналя, промчалась санитарная машина, доктор спешно прошёл в медпункт. Вскоре пострадавшего вынесли из цеха на носилках, всунули вместе с носилками в открытую заднюю дверцу автомобиля, как сажают хлеб в печку; и тут же взвыла сирена тронувшейся машины.
— Зайдите ко мне, — сказал Гостев, обращаясь к Лихобору и Горегляду.
Плотно затворив за собой дверь кабинета, Гостев присел к столу и, взглянув на вошедших, жестом указал на стулья, приглашая сесть.
— Как же всё это случилось? Рассказывай.
Лука начал говорить, поглядывая в лицо Гостева, худое, потемневшее, на его сухие, плотно сжатые губы, не сулившие сейчас Луке ничего доброго.
— И ты, конечно, ни в чём не виноват? — спросил Гостев, когда Лука закончил рассказ.
— Почему же? Я и виноват. Не успел остановить.
— Поверить невозможно. — Гостев покачал головой. — Чтобы человек сунул свою собственную бороду в кулачковый патрон — уму непостижимо!
— Он ещё не человек, он мальчишка, — сказал Горегляд.
— Ты что, оправдываешь товарища Лихобора?
— Не собираюсь.
— И правильно делаешь! Позор! — Гостев вдруг словно взорвался. — Одному из лучших рабочих, и не какому-нибудь там рядовому станочнику, а председателю цехкома даём ученика, а. он вместо того, чтобы думать о будущем пополнении рабочего класса, суёт его бородой в кулачковый патрон! Ещё неизвестно, чем всё это закончится… Не пришлось бы нам произносить речей на кладбище.
Голос Гостева прозвучал сурово, а у Горегляда под усами мелькнула улыбка и тут же исчезла, спрятавшись в крепко сжатых губах.
— Я думаю так. — Гостев рубил рукою воздух, подчёркивая значительность своих слов. — Такой случай злостной невнимательности и расхлябанности не может остаться безнаказанным. Поэтому, во-первых, необходимо лишить токаря Лихобора права иметь учеников, во-вторых, лишить его премии и тринадцатой зарплаты, в-третьих, понизить Лихобора по тарифной сетке на один разряд, потому что он оказался недостойным высокого звания токаря высшего, шестого разряда, в-четвёртых, это моё решение довести до сведения всех рабочих цеха, и, в-пятых, просить партбюро рассмотреть вопрос о коммунисте Лихоборе со всеми вытекающими из этого выводами.
— В-шестых, повесить его при входе в цех вниз головой, чтобы другим неповадно было, — серьёзно сказал Горегляд.
— Ты со мной не согласен? — Гостев не понял иронии.
— Отчего же? Полностью согласен, только сначала хотелось бы разобраться во всей этой истории.
— В-седьмых, создать комиссию в составе моего заместителя, тебя и представителя отдела технической безопасности.
— Что касается меня, — сказал Лихобор, — то важным остаётся только одно — жизнь Феропонта. Как мне быть дальше, если он не выживет? Представить невозможно. А накажете меня или под суд отдадите — всё справедливо, заслужил. Поделом мне.
— И об этом подумаем, — проговорил Гостев, — ты прав. Выживет или нет — это главное.
И вдруг слова Горегляда о шестом пункте дошли До сознания начальника цеха, он взглянул на парторга с раздражением и сказал:
— А ирония некоторых товарищей в подобном трагическом случае просто неуместна и бестактна.
