Виктор Васильев - Зарубки на сердце
– Как же она себя не могла вылечить?! – удивился я.
– Знать, так Богу было угодно. Призвал он ее к себе.
Бабушка достала платок, протерла очки. И опять отложила их в сторону.
– Слышь-ко, ведь скоро и я помру. Просила твою маму перенять от меня дар Божий, – обратилась она ко мне, как будто жалуясь, – да у нее смехоньки токмо. Говорит, время друго. С детьми хлопот полон рот. И грамоты нет записать за мной.
Бабушка грустно вздохнула, подперла щеку рукой:
– Время, конешно, друго. Сичас в больницах рожают. А в деревнях-то нету больниц! Там повитухи – что дар Божий. Почитай, вся Реполка моими руками принята. И Тоню, и тебя примала, не помнишь разве? – пошутила она.
– Куда принимала? Зачем принимала?
– На свет Божий души ангельски примала.
– Значит, и у меня душа ангельская?! – удивился я.
– Дык ведомо! Именины твои сентября двадцать девятого. В день святых Виктора и Людмилы. Этот святой и вложил в тебя душу ангела Виктора. Потому день именин днем ангела зовется.
Но я уже дальше не слушал. Я был поражен тем, что святые Людмила и Виктор в один день родились! Двойняшки, значит! Как моя мама и крестный. Так вот почему мне так нравится Люся!
Значит, сам Боженька повелел мне влюбиться в нее.
КОЛЬКИНА ШКОЛА
Незаметно подкралась осень. Первого сентября 1940 года тетя Нюра провожала Кольку в школу, в первый класс. Мы с Тоней завидовали. И было чему завидовать. Новая куртка с карманами, белая рубашка, новые скрипучие ботинки. И не короткие штанишки на лямочках, а настоящие темно-синие брюки с отглаженными стрелочками. Колька весь светился от гордости, когда показывал нам пахнущий кожей коричневый портфель с железными уголками и приятно щелкающим замком. А в портфеле был деревянный пенал с выдвижной крышкой. В нем было много отделений: для карандашей и вставочек, для металлических перьев, для стирательной резинки, карандашной точилки и двадцати счетных палочек.
Еще в портфеле были букварь с красивыми картинками и новенькие тетрадки: в клеточку – для арифметики, в косую линейку – для правописания. Всех этих вещей мы раньше не видели и руками не трогали. Мне оставалось только мечтать, чтобы еще один год скорее прошел до моих сборов в школу.
За окном накрапывал дождик. Тетя Нюра под зонтиком пошла провожать Кольку до школы. На улице увидели еще один зонтик – это Люсина мама провожала дочку в школу. Люся тоже была очень нарядная и горделивая.
Очень долго тянулись несколько часов до возвращения Кольки. Мы с Тоней потолкались по кухне, по комнате. Сели за стол играть в транспортное домино. Там на каждой половинке двадцати восьми дощечек была наклеена картинка с трамваем, троллейбусом, автобусом, самолетом, паровозом или пароходом. Но игра нам тоже быстро наскучила. Я все чаще поглядывал на часы-ходики, торопил ужасно ленивую часовую стрелку. Наконец она подошла к цифре один на циферблате. Тетя Нюра опять взяла зонтик и вскоре привела Кольку домой.
В честь первоклассника был устроен праздник. Тетя Нюра меня и Тоню тоже пригласила к себе в комнату. На столе были арбуз, яблоки и чай с печеньем. Когда Колька переоделся в домашнее, я спросил у него:
– Ну, как там в школе?
Колька хихикнул, свысока взглянул на меня и молча принялся за арбуз. Он и раньше любил важничать, а сейчас тем более: повод был. Но когда мы все поели арбуза, я опять спросил у него:
– Как там в школе?
– Да ничего хорошего. Сиди смирно целый час, не вертись, не ерзай. По сторонам не поглядывай, а смотри на учительницу. Она строгая. Чуть что, так указкой стучит по столу.
– Что же вы делали в школе? – не унимался я.
– Учились карандаши затачивать, рисовать ими палочки да закорючки разные.
– А домашние уроки вам задали?
– Да отстань ты, ничего не задали, – отмахнулся Колька.
Попили чаю с печеньем, съели по яблоку. Колька устало откинулся к спинке стула и как бы нехотя сам стал говорить, не дожидаясь вопроса:
– Еще учительница рассказала, что наша страна – самая большая на всем свете. Если на одном краю десять часов утра, то на другом краю страны уже восемь вечера. Говорила, что в какой-то Сибири лес называют тайгой, а самую длинную реку Леной зовут. Представляешь? Реку назвали девчоночьим именем! И кто это придумал только!
Колька встал, подошел к окну. Потом повернулся ко мне:
– Дождик перестал. Айда на улицу! Там с мальчишками во что-нибудь поиграем.
***Прошел месяц. Я часто видел, как Колька корпит над уроками.
Однажды я спросил у него:
– Коля, покажи, как ты делаешь уроки. Может быть, и я научусь?
– Тебе-то зачем? – удивился он.
– Как зачем? Я читать и считать умею, а писать еще не пробовал.
– Какое там! Письмом и не пахнет. Одни крючки да закорючки разные. Морока одна без всякого толку. Хочешь, попробуй – сам убедишься.
И он показал мне свою тетрадь в косую линейку. На каждой странице в верхнем левом углу стояли образцовые закорючки, написанные учительницей. А дальше уже шли неровные, с разным наклоном и разной длины, Колькины закорючки. Я взял карандаш, попробовал аккуратно вывести несколько штук. Получилось даже лучше, чем у Кольки. Он удивился:
– Да у тебя талант! Может быть, ты весь урок за меня напишешь?
Я старательно, не торопясь написал все десять строчек. Колька остался доволен. На другой день он сам позвал меня писать вновь заданные закорючки. Колька повеселел и важничать перестал.
А через неделю он сказал мне:
– Может быть, ты и арифметику за меня хочешь делать?
– Хочу, – ответил я.
Так и пошло-поехало: Колька ходит в школу, а я учусь на домашних заданиях. Тетя Нюра знала об этом, но не обращала внимания. Только когда дядя Ваня, Колькин отец, был дома, Колька боялся его и делал уроки сам.
***В конце ноября первоклассники стали писать чернилами. Понадобились чернильницы-непроливайки, вставочки, перышки. Писать надо было с нажимом – для этого лучше подходило перышко № 86. Кольке стало еще труднее справляться с письменными заданиями, а я как-то быстро освоился и с удовольствием продолжал трудиться за Кольку.
Но в марте, перед каникулами, произошло непредвиденное – к тете Нюре домой пришла Колькина учительница с упреком:
– Я прошу вас не делать за Колю уроки. Это ему сильно вредит.
– Что вы, что вы! – замахала рукой тетя Нюра. – Я безграмотная! Не смогу сыну помочь!
Мы с Колькой быстро прошмыгнули на кухню и дальше слушали через приоткрытую дверь в его комнату.
– Тогда, может быть, отец за него старается? – продолжала учительница.
– Отец тоже малограмотный, всего две зимы ходил в деревенскую школу. И строгий он, никогда не станет что-то делать за сына.
– Ну, не знаю, – озадаченно сказала учительница. – Ведь кто-то же делает за него уроки! Домашние задания всегда выполнены старательно, чисто. А в классной тетрадке он пишет небрежно, с помарками и с ошибками. Может быть, кто-то из друзей ему помогает? – напоследок спросила она.
Тетя Нюра, конечно же, поняла, в чем дело. Но промолчала, не выдала нашей тайны. Учительница тяжело вздохнула, махнула рукой и стала прощаться. Когда она ушла, тетя Нюра сказала Кольке:
– Видишь, что ты наделал? Заставил меня краснеть. С этого часу все будешь сам выполнять. Иначе отцу пожалуюсь.
ГЛАВА 3.
ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ!
ДОМ У ДОРОГИ
Весна 1941 года выдалась холодная, затяжная. В майские праздники еще снег лежал местами. Тепло пришло только к середине июня. Вовсю зацвели сирень и шиповник.
В тот жаркий воскресный день, 22 июня 1941 года, мы всей семьей решили пойти на пляж реки Оредеж. Пока взрослые в доме готовились к походу на речку, я в палисаднике качал в гамаке шестилетнюю Тоню. Накануне я показал ей, как просто и ловко можно спуститься с крыльца задом наперед, да еще с закрытыми глазами. Она, конечно, упала, ударилась головой о камень. Кровавая ссадина была глубокая, мне тогда крепко попало. И вот теперь, чтобы загладить свою вину, я собрался тысячу раз качнуть ее. Тоня вела счет, а я, чтобы не скучно было, громко пел:
Если завтра война,
Если враг нападет,
Если темная сила нагрянет…
С нами Сталин родной,
Он с железной рукой,
Нас к победе ведет Ворошилов…
Вышел папа и почему-то испуганным голосом строго сказал мне:
– Не смей так петь! Нельзя! Вместо слов «он с железной рукой» надо петь: «И железной рукой». У Сталина не железные руки, а нормальные. Он может обидеться. Это Ворошилов железной рукой поведет нас к победе.
Я хотел спросить у папы, а как Сталин узнает, что я неправильно песню пою. Но не успел. В открытое окно позвала мама: «Коля, Коля, иди скорее! Война! Молотов говорит».
Пляж и гамак отменялись. Все уставились в черный круг репродуктора.
Взрослые встревожились, засуетились. Папа почему-то быстро собрался и уехал в Ленинград, на работу. Как будто забыл, что был выходной. Сердитая мама стала стирать замоченное белье. А бабушка все шептала молитвы да крестилась на передний угол, где висела икона. «И чего они так испугались? – думал я.
