Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия
— Пробовал, — виновато оправдывался Карпентер. — Ничего не получается. Язык и горло болят после этого. Такие варварские языки — слушать и то невмоготу.
Свенсон задал несколько вопросов.
Карпентер, не заглядывая в бумаги, ибо в его мозгу был такой же порядок, как и вокруг, перечислил, сколько и какого пушного товара имеется на складе.
От Карпентера на побережье торговали еще несколько мелких агентов. Из них он особенно отметил деятельность Магомета Гулиева, бывшего аляскинского золотоискателя.
— Вам должно понравиться, — с некоторым сарказмом сказал Карпентер, — что Магомет, прозванный чукчами Купкылином-тощим, прекрасно овладел чукотским и эскимосским языками, родил кучу детей и ведет такой образ жизни, словно он родом отсюда. Но в торговых делах излишне жесток и алчен, иной раз норовит и меня обсчитать.
— Весь товар, который вы получите, немедленно рассредоточьте среди агентов, не скупитесь давать- в долг, откройте широкий кредит, — наставлял Свенсон Карпентера.
Свенсон принялся за еду.
— Как быть с Караевыми? — после долгого молчания спросил Карпентер.
Свенсон не сразу ответил.
— По всей видимости, они сами будут искать со мной встречи, — задумчиво проронил он. — Из-за этой революции они остались с пустыми складами… Послушайте, если они будут обращаться к вам — можете и их ссудить товарами. На любых условиях…
Плотно поужинав, Карпентер и Свенсон вышли из дома-яранги поглядеть, как идет разгрузка.
— После еды необходимо движение, — поучал Свенсон Карпентера. — Это способствует пищеварению. В нашем возрасте надо думать об этом.
На берегу уже выросли кучи ящиков, мешков и тюков. Между ними в прятки играли кэнискунские ребятишки и вместе с ними дети Чарльза Карпентера, голубоглазые и светловолосые, одетые в летние кухлянки, нерпичьи торбаса.
— Много огнестрельного оружия, — заметил Карпентер, наблюдая, как матросы с корабля тащили на берег продолговатые тяжелые ящики.
— Там, где война или пахнет ею, мой друг, оружие становится самым дорогим и ходким товаром, — улыбнулся Свенсон и добавил: — Магляльыт! Рэмкыльыт! [Нарты! Гости!]
На границе галечной косы показались собаки. Они остановились — дальше им не пройти: полозья по камням не пойдут.
Двое мужчин в хорошо выдубленных кухлянках подошли и учтиво поздоровались.
— Я рад вас видеть! — громко приветствовал их Свенсон. — Как дела?
— Наши охотники сообщили о вашем прибытии, — строго сказал старший Караев. — Почему вы сначала не зашли в Уэлен? У нас ведь договоренность. В противном случае все это, — Караев показал на кучу выгруженных товаров, — будет считаться контрабандой.
— Извините меня, господа, — улыбнулся в ответ Свенсон. — Но наш корабль сначала сделал заход в Ново-Мариинск. Надеюсь, что вы в курсе — в России новая власть. В Ново-Мариинске создан Комитет общественного спасения, и этот комитет любезно просил меня заняться снабжением побережья Чукотки.
Братья Караевы переглянулись.
— У нас никаких известий об этом нет, — сказал старший.
— Я вам передал то, что мне известно, — повторил Свенсон. — Мы обсудили и такой вопрос: если русским коммерсантам будет угодно, то "Гудзон бей компани", от чьего имени я веду торговлю, готова на приемлемых условиях снабжать вас нужными товарами.
— Вы считаете, чго в этом году из Владивостока не будет парохода?
— Если и будет пароход, то отнюдь не с товарами, — улыбнулся Свенсон. — Я собирался зайти завтра утром в Уэлен. Буду рад, если вы мне составите компанию и проделаете этот путь на моем корабле.
Свенсон стоял на мостике вместе с братьями Караевыми.
Вчера проговорили до поздней ночи, обсуждая торговое и экономическое положение края. Говорить о политике Олаф Свенсон категорически отказался.
— Политическое положение России — это внутреннее дело вашего государства, — повторил он несколько раз, добавив при этом, однако, что он готов сотрудничать с любой властью, соблюдающей интересы взаимовыгодной торговли.
Уэленцы встретили Свенсона громогласно. Каждый считал своим долгом протиснуться вперед, пожать ему руку. Многие довольно свободно говорили по-английски.
— Хэлоу! Хэлоу! Ии! Ии! — раскланивался Олаф Свенсон.
Караевы повели гостя в свой домик, возле которого в полицейской фуражке стоял исправник Хренов.
На возвышении сияла стеклами больших окон школа. Она была поставлена два года назад по распоряжению губернатора. Собирал эту школу Петр Каширин вместе со своим дружком Иваном Лариным.
— Школа работает? — спросил Свенсон.
— Учителя нет, — ответил старший Караев. — Приезжала одна дама, попробовала, но ничего у нее не вышло: ее не понимают и она не понимает.
— Может быть, новое правительство энергично возьмется за это, — сказал младший Караев, и лицом и голосом копия старшего брата. — У нас много надежд, но мы не имеем никаких известий о характере перемен и не знаем, что делать.
— Я встретил в стойбище Армагиргина Петра Каширина, бывшего вашего приказчика, — с улыбкой сообщил Свенсон. — Он ехал в Петропавловск вместе с двумя делегатами на какое-то учредительное собрание.
— Петька Каширин? — удивился Караев-старший. — Хотя он всегда отличался весьма вольным и смелым образом мыслей.
— По-моему, он даже член этого самого Анадырского комитета, — добавил Свенсон. — Правда, должен вам сказать, что делегаты… сбежали от него, отказавшись от политической деятельности.
Свенсон широко улыбался, как бы приглашая собеседников посмеяться над этим забавным происшествием.
Но братья Караевы не улыбались.
Пришлось не только взять товар у Свенсона, но и дать обязательство расплатиться. пушниной или, как было записано в соглашении, "эквивалентным товаром, валютой или же золотом".
Петр Васильевич Каширин добрался до Ново-Мариинска в самый разгар ожесточенных споров и раздоров в комитете.
— А где же делегаты? — с ехидцей спросил Каширина Желтухин. — Где представители народа?
— Они уполномочили меня, — сердито ответил Каширин и сам удивился тому, что сказал — В настоящий момент представители местного населения еще не готовы принять участие в съезде, — продолжал, смелея, Каширин. — По причине незнания языка, а также невозможности отлучиться: пасут оленей.
Желтухин пытливо смотрел на загорелого и похудевшего Каширина, подавляя поднимающуюся в душе неприязнь к этому непонятному мужику, вечно готовому заступиться за обиженного и обделенного.
— Первым пароходом поедешь в Петропавловск!
— Ну, это мы еще посмотрим! Надо сначала здесь оглядеться.
У дома Треневых Милюнэ развешивала белье. Девушка была в платье, аккуратно причесанная, совсем иная, чем в яранге Тымнэро, когда Каширин впервые увидел ее.
— Кыкэ вай! Я вас не узнала, — смутилась Милюнэ, путая чукотские и русские слова. — Вы стали совсем черный и худой. Однако лицо веселое.
— Скорее сердитое, — усмехнулся Каширин.; — Ну, как тебе живется у Тренева? Не обижают хозяин с хозяйкой?
— Не обижают.
В Ново-Мариинске, который чаще называли Анадырем по имени реки, на которой стоял центр Чукотского уезда, все было по-прежнему.
На рыбалках Сооне и Грушецкого готовились к путине, и первые рыбины уже попались в сети, свидетельствуя о близком подходе косяков красной тихоокеанской кеты. Остальным рыбакам были отведены места даже худшие, чем в прошлые годы. Местные жители — чуванцы и чукчи — ходили жаловаться в комитет, но их не стали слушать, сославшись на решение комитета. Вдобавок ко всему по предложению Царегородцева были учреждены специальные билеты на право лова рыбы для рабочих каменноугольных копей и всех остальных "инородцев".
Обо всем этом Каширин узнал от Аренса Вол-тера, который так же подпадал под определение "прочие инородцы".
— Видишь ли, Арене, — угрюмо сказал Каширин, — людской род делится на сытых и голодных. Это самое главное различие. И объединение людей должно идти по этому признаку — по одну сторону сытобрюхие, по другую — те, у которых пусто в желудках.
Прежняя нищета и голод и в яранге Тымнэро. Грязная и исхудавшая Тынатваль сидела у погасшего очага и, раскачиваясь, с закрытыми глазами, напевала. Она даже не подняла головы, когда Каширин вошел в чоттагин.
Каширин потоптался у входа, давая знать о своем приходе, и громко кашлянул.
Тынатваль все тянула свою песню. Зашевелилась меховая занавесь полога, и в чоттагин высунулся взлохмаченный Тымнэро.
— Етти, Кассира, — хрипло сказал он. — Эт-ки [Плохо] наша жизнь. Заболел я, жена тоже нездорова, и сын вот лежит рядом без памяти. Еды нет, огня нет" Глаза закрою — вижу путь сквозь облака…
Каширин выскочил из мрачного чоттагина. Почти бегом он добрался до домика Аренса Вол-тера.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
