Мария Чепурина - Гечевара
– Кру-у-уто, – протянул Алёша.
Он слегка робел перед Артёмом. Авторы тех книг, что продаются в магазине и, тем паче, что лежат в библиотеке, для Алёши всегда были чуть ли не богами. Он не мог критиковать их и не мог им что-либо советовать. Спросил лишь только:
– А тебя опубликуют?
Автор в качестве ответа разразился длинной, впрочем, дьявольски правдивой речью на тот счёт, что нынче, в буржуазном мире, напечатать книгу, где вся правда, где такая критика, призывы к революции и честный, большевистский мат – почти что невозможно! Все издательства боятся – только и всего – боятся, что спустя день после выхода шедевра к ним нагрянут люди в чёрных масках с «плановой проверкой». Потому по телефону и сказали: «Не возьмём, мол, даже и смотреть не будем, потому что маленький объём».
– Объём! Ха! – возмущался автор. – Мне сказали, что не хватает ещё каких-то сорока тысяч знаков. Это просто отговорки! Я-то знаю, в чём причина!
И он нервно закурил.
– А что-нибудь добавить? – спросил Лёша. – Может, ещё мату?
– Нет, – сказал Артемий обречённо. – Больше там не влезет.
Пять минут они шли молча. Наконец, на горизонте возник книжный магазин.
– Зайдём? – спросил Артём. Потом добавил для чего-то: – А кто знает, может быть, в последний раз?
Алёша содрогнулся, но на книжки посмотреть он был не против. Парни вошли внутрь, сдали сумки в камеру хранения, и Артём тотчас куда-то испарился.
Лёша стал бродить меж полок, с любопытством глядя на большие разноцветные тома с красивыми рисунками. Однообразие серий почему-то породило у Алёши в голове вид батареи центрального отопления. Яркие цветные книжки с удовольствием разглядывал субъект профессорского вида. На полу присел патлатый парень («Не патлатый, а наш, контркультурный человек», – поправил себя Лёша). Парень, судя по всему, держал в руках часть третью первой книги восемнадцатого тома саги «Жизнь семи вампиров». Вероятно, денег у собрата по протесту не имелось, так что он читал сей труд, минуя буржуазный акт покупки.
Алексей от скуки и от любопытства взял с одной из полок первый опус, что попался под руку. Раскрыл посередине:
«Они ехали уже четыре леммы, то есть с самого восхода Эрны, а до Эпистемы оставалось ещё минимум пятнадцать арпуанов. Дивная Агладрфадрмадриэль достала из седельной сумки кробру жареной кидагзы, флягу гейлюссака, предложила их августиклавию Зарзару. «Матримона, – отвечал августиклавий, – если помнишь, Кавинтон нам запрещает вкушать пищу до восшествия Кефирра, а непослушание грозит ужасной Парадигмой». Дивная вздохнула и, воззвав ко всем жирондам на старинном гигильянском диалекте, положила вещи в седельную сумку вместе с ывщем и грпрздром. И они двинулись дальше, к Бамбарбейшей Пеларгонии».
Алексей раскрыл форзац и обнаружил карту западной Европы, только чуть-чуть искажённую: вместо Парижей и Мадридов были Бунды, Кунигунды и всё те же Эпистемы; Англия к тому же почему-то вдруг пришвартовалась к берегу Голландии, подписанной «Аргентум».
«Слишком сложно для меня», – решил Алёша и пошёл смотреть что-нибудь другое.
Послонявшись между «Дневниками одержимого Виагрой» и «Мучениями Минти Милоун», поболтавшись, как корабль без вёсел, от «Рассказиков под кайфом» к «Мести жареной свиньи», пройдя мимо книжек «Декоратор», «Аниматор», «Имитатор», «Дегустатор» и «Эвакуатор», он прибился к стойке, где толпилась куча тётенек учительского вида. Милые пастельные обложки в стиле Барби явно привлекали их к себе. «Гламур!» – гласила серия. Морщинистые руки пролетарок с жадностью листали книги «о богатых и успешных». Алексей достал одну из них, опять же наугад, и прочитал:
«До клуба было офигенно далеко, к тому же из-за пробок Porshe Лилианы ехал жутко медленно. «Послушай! – предложила Крис, сверкнув своей улыбкой с зубом с вделанным кристалликом Svarovski, – может, перекусим?». Она вынула из сумочки от Gucci пищевой бокс фирмы Vollrath и пакетик сока Rich. Лилиана возмутилась: «Ты что, хочешь, чтоб я снова стала толстой!? И к тому же, я испорчу макияж, а мы вот-вот приедем». «Я-то пользуюсь устойчивой MaxFactor, – отвечала Крис. – И думала, ты тоже». Лилиана удивилась этой фразе, так как видела недавно у подруги лак Rimmel. «Зачем она мне лжёт?». А Крис, тем временем, достала сигаретку Vogue, раскрыв «DaVinchicode» от DanBrown. Пробка еле-еле стала продвигаться…»
Алексею показался этот текст не очень интересным. Каково же было его удивление, когда во второй книге он нашёл всё то же самое! Ещё сильней Алеша удивился, обнаружив, что вторая книга вовсе не из этой серии. Напротив, на обложке значилось: «Антигламур!». Но продавцы, должно быть, не ошиблись, положив две серии с такими разными названиями на один стенд… Грустная училка вскоре унесла с собой «гламурный» том, а дива с голой поясницей и на шпильках избрала вещицу из противной серии.
Первой книгой в магазине, где Алёша понял все слова, являлась вещь с названием «Этикет для стервы».
«Стерва, – говорилось там, – не ковыряет в зубах вилкой, держит её в левой, а нож в правой, никогда не чавкает и не кладёт костей на скатерть. Если стерва настоящая, то ей вообще не придёт в голову пить чай, не вынув ложки!».
Это, без сомнения, было очень любопытно. Стремясь узнать побольше в женской психологии, Алёша проглядел труды «Стерва на кухне», «Стервы на работе», «Стерва и постель» и «Гороскоп для стервы». Оказалось, что в бабулькины рассказы, что, мол, «только после свадьбы» стерва никогда не верит. Верит она только в вещи прогрессивные, стервозные, такие, как фен-шуй, китайский гороскоп и магия друидов. «Интересно, есть ли в этих странных книгах что-нибудь насчёт Снежаны?» – рассуждал Алёша.
Его созерцание было прервано Артёмом, вышедшим внезапно из-за полки с кипой книг.
– А-а, вот ты где! – сказал писатель.
И тотчас же предъявил Алёше свой «улов»:
– Гляди! Вот это лучший автор в наше время! Я открыл его недавно… Но ты знаешь… – тут Артём понизил голос. – Это рупор Революции. Вождь. Гений. Просветитель. Если что…
Алёша понял: если что, – точней, не «если», а «когда» – когда начнётся Революция, писатель будет с ними. Он – один из Светочей прогресса, тех, кто борется бок о бок с ним, с Аркадием, с Артёмом…
Алоизий Омлетов.
– Что, стёбное имечко, да? А он постмодернист!
На обложке было нарисовано чего-то походящее одновременно на помойку, мужской член, труп шахида, унитаз и красную звезду.
– Нехило, – сказал Лёша. – А я это… я гламур смотрел… Там полкниги из названий брендов состоит.
– Полкниги? – вдруг задумался Артемий.
И внезапно закричал:
– Блин! Эврика! Придумал, мать твою!
Схватил Алёшу за рукав и поволок его из магазина:
– Всё домой, быстрей!
Спустя пару минут отчаянного бега в сторону общаги, он помиловал Двуколкина, который наконец-то смог понять, откуда спешка:
– Блин, Лёха, я придумал! Я придумал, где взять эти грёбаные тыщи! Напихаю в книгу всяких брендов! Надо торопиться, чтоб сегодня же закончить! Чтобы к вечеру… Блин, Лёха! Это ж, мать, ирония такая!
Спустя несколько минут два антиглобалиста уже ехали в трамвае, попрощавшись с мыслью добираться до общаги на своих двоих. Двуколкин с удовольствием подметил, что вагон весь грязный, что кондуктор зол, сиденья порваны, а пассажиры крайне недовольны. Увидеть эти вещи, как их обнаруживал Артём в своём романе, как давили на них все писатели, художники, все авторы любимой контркультуры, Алексей теперь считал изрядным революционным актом. «Всюду грязь, дерьмо, ложь», – произнёс он про себя. И поразился глубине сей мысли. Раньше, в бытность жителем Игыза, никаких подобных социальных обобщений он не делал!..
Артём молчал, всё думал о романе. Алексей смотрел в окно на город, почти ставший для него родным, на бессмысленно спешащие машины, мрачные дома, до половины скрытые рекламными щитами, и от скуки читал надписи на них: «Жажда подскажет», «Скушай Твикс», «Будь на связи». Возле светофора чей-то нездоровый ум додумался поставить банку колы в человечий рост. Невольно лезли мысли о том, как хорош, как чист, как честен был бы мир без всей этой рекламной ерунды, безмерных транспарантов («Сколько бы вышло портянок для ребят!»), без призывов днём и ночью купить Нечто, чтоб от этого стать Кем-то…
Алексеев глаз внезапно зацепился за довольно симпатичную особу. Она шла по тротуару мимо мега-банки с колой, отрешённая, духовная, протестная, с огромной рыжей шевелюрой. За спиной рюкзак с лицом одного символа Свободы, на ногах – решительные берцы, в руке – тубус. Алексей приник к стеклу. А вдруг это судьба?! И вот она уходит… Из трамвая к ней не прыгнуть, не подать сигнала, не позвать… Трамвай шёл быстро, девушка осталась позади. У Лёши защемило сердце. Кто она? Художница, наверно? И бунтарка… Девушка Аркадия? Двуколкин представлял её не раз. В той даме, без сомнения, красавице, чьё сердце отдалось соседу и чьего лица он даже не увидел (даже голос слышал только искажённым от волнения) для Алёши мысленно слились все правды, доблести, прикрасы… И образ самой Революции…
