Мария Чепурина - Гечевара
Дождь стал тише, но не прекратился. Почему-то не горели фонари: Чубайс, вестимо. В десять вечера Алёша шёл на ощупь, то и дело попадая в лужи. Ноги промокли, ветер нашёл щели в Лёшиной одежде, дождь старался просочиться в тот ценнейший груз, который нёс двойной отступник. А внутри, в душе, было противно, страшно, стыдно, отвратительно.
Теперь Двуколкину казалось, что вся его логика поимки «сникерсовых террористов» была полным бредом. Каждая мысль, каждый поступок, связанный с «невидимой» запиской, явно представали Алексею бредом сумасшедшего. Да, он бы до такого не додумался, имея хоть одну извилину! Дурак, дурак, дурак!
– Дурак! – сказал Алёша вслух, надеясь заглушить этим словом гамму мерзких чувств. Не помогало.
В голове вертелись фразы «Мы найдём» и «Покараем!». Сам себе Алёша оказался вынужден признаться, что страх беспокоит его более стыда. Если вся ячейка может опасаться только Государства, то Двуколкин, абсолютно так же могущий попасться в руки ФСБ или милиции, ещё и вынужден скрываться от своих же. Он уже однажды обманул: устроился в «Мак-Пинк». Возможно, надо было рассказать это ребятам. Ведь не знал, не знал же, чёрт возьми, тогда ещё великой Правды! А теперь… Если узнают, что он стюарт в этом заведении, – сомнений не возникнет.
Интересно, а Евгений не узнал Алёшу?
…Светофор показывал цвет Революции.
Что же, не узнал сейчас, а если вспомнит позже?
…Волна грязи весело взлетела из-под импортных колёс буржуйской тачки.
А Артём? Он тоже был там. Спустя час. Чуть меньше. А зачем?
…Зелёный.
Ну, возможно, Алексей сумеет как-то избежать раскрытия.
Возможно, что его вину не установят.
И, как знать, а может быть, ребята ошибутся, покарают не Алёшу?
Хорошо бы…
Нет, долой дурные мысли! Гнусный ренегат, слабак, трус, доноситель! В «Мак-Пинк», живо! Сделай хоть раз что-нибудь полезное товарищам, мерзавец!
Между тем, «Мак-Пинк» ещё работал.
Алексей прошёл сквозь серые ворота, миновал входную дверь. Показал охраннику свой пропуск. Бык устало разлепил глаза и важно поинтересовался у Двуколкина:
– Зачем идём?
– Зачем! – сказал Алёша. – Ясно дело: на работу!
– Что, на работу за час до закрытия? Гы! Вот сейчас мы выясним…
Охранничья рука коснулась телефона.
– Стой, не надо! – попросил Алёша, догадавшись, что на том конце Снежана. – Ты же знаешь, что я здешний, не чужой. Работаю я тут. Пусти, а?
– Так! Зачем идём? – спросил опять охранник тупо, властно, с нескрываемым удовольствием.
– Чувак… – замямлил Лёша. – Блин, ну что ты как нерусский! Ну… К девчонке я иду. К работнице одной. Влюбился, понимаешь. Вот, хочу сюрприз ей сделать.
– Не канает! – заявил охранник.
Снова потянулся к телефону.
– Да чего звонить-то сразу?! – возмутился Лёша.
– Слушай, дуй давай отсюда, – отвечал бычара. – Я сейчас Снежане позвоню. Реально позвоню. Вали давай.
Двуколкин решил было ещё чуть попрепираться, но вдруг понял, что так может вызвать подозрения. Навредить ребятам. Лучше пусть охранник думает, что Лёша заявился на работу так, от скуки или ради хулиганства – чтоб скорей забыл об инциденте.
Возвратившись вновь во двор, откуда начинался ход для персонала, Лёша понял, что осуществить задуманное посложнее, чем он думал. Если по служебке не пройти, то остаётся только вход сквозь зал. Но там его, во-первых, могут опознать. И даже если не опознают, то, конечно, остановят человека в куртке и ботинках, открывающего дверь «служебный вход». Ходьба в верхней одежде из подсобки в зал, как и обратно, – строго воспрещается. Затем… Пускай он даже и не будет засечён Снежаной – но ведь персонал заметит человека «в штатском». Где взять униформу? Только в прачечной. Туда Алёше хода нет, поскольку от неё до двери в зал идти сквозь всю подсобку, а в подвал охранник не пускает. Надо отыскать хотя бы что-нибудь похожее? Но что и где? На Лёше синяя рубаха. Курка – чёрная. А больше…
Осенило!
Алексей открыл пакет, который ему дали, чтобы спрятать. Там лежала пара книг – Лимонов и Дебор, какие-то бумаги, кажется, Аркадиевы рукописи, Мао в виде трубочки и красная фуфайка с «Гечеварой». Как Виктор долго не хотел с ней расставаться! Хором еле-еле упросили ради общей безопасности. Не зря. Теперь она послужит Лёше.
Наплевав на холод, Алексей снял с себя куртку, а потом и синюю рубашку. Вынул революционную фуфайку из пакета, вывернул, надел. Теперь издалека, тем более со спины, его можно принять за стюарта «Мак-Пинка». Спрятав шмотки во дворе, Алёша припустил бежать ко входу в зал – пока его лже-униформа не промокла под дождём.
В «Мак-Пинк» Алёша попытался заявиться с максимально «свойским» и расслабленным лицом. Народу здесь по вечерам тусило много больше, чем во время Лёшиной работы: молодёжь «культурно отдыхала», расслаблялась в «ресторане», наслаждалась суперской возможностью хлебнуть пивка, жевнуть картошки и куснуть котлету в булке. В кассы была очередь, и Лёша быстро разглядел Снежану, взявшую на себя роль кассира. Добрый знак! По крайней мере, он с ней не столкнётся там, в подсобке. Уловив момент, когда возле двери в служебное помещение народу совсем не было, Алёша подлетел к ней, взял на тумбе карточку, провёл ей по магнитному замку и быстро просочился внутрь.
…Прямо перед ним стояла тётя Маша, жарщица котлеток.
От испуга Алексей так и застыл на месте.
– Ну, чего? – противно пробурчала пролетарка. – Чего встал-то как колода? Дай пройти! Гляди, вон, кофту наизнанку нацепил. Быть тебе битым!
С этими словами Маша гордо прошагала в туалет.
Алёша кое-как очнулся. Убедился: в раздевалке пусто. Прошмыгнул туда, надел бейсболку, чтоб быть более похожим на работника. Затем, дождавшись, когда стихнут чьи-то шаги, вернулся, поглядел по сторонам. В башке стучало. Пульс, наверно, был под двести. Мысленно воззвав ко всем богам, Алёша прикоснулся к ручке двери в кабинет Снежаны…
…Там никого не было.
У входа стоял столик с маленьким компьютером. Всё прочее пространство было убрано газетами. Тут шёл ремонт. Поэтому Алёша и решился выбрать это место. Между банок с краской на полу валялись папки, канцелярские бумаги, тоже защищённые от порчи новостной продукцией. Алёша вынул из пакета «революционный компромат», замаскированный газетой «SPEED-инфо» и быстро закопал в Снежаниных бумагах.
Не найдёт. По крайней мере, не должна. Ребята говорили, это ненадолго. Если вдруг Снежана обнаружит эти вещи, то не факт, что сообразит, чьё это и вообще…
Шаги за дверью.
Надо выбираться.
А фуфайка?
Как он не подумал про фуфайку!? Да её ведь тоже надо спрятать! По идее – здесь же, в кабинете. Быстро снять и «топлесс» пробежаться через зал? Не стоит.
– Лена, почему не вымыт пол? – внезапно донеслось из коридора.
Чёрт, Снежана!!! Он попал!
От ужаса Алёшины мозги стали работать по режиму «максимум».
За полсекунды он стянул с себя фуфайку и пристроился за дверью. Спустя несколько мгновений дверь открылась. Голова в искусственных кудрях… Гевару – на неё! Бежать! Алёша пролетел по залу полуголый, слыша сзади визг Снежаны, перепуганной второй раз, заблудившейся в фуфайке.
Быстро, как только сумел, он прибежал во двор, взял вещи и помчался дальше, без рубашки, как и был. Пока не понял, что надёжно оторвался. Прямо посредине улицы оделся. Сел на лавку. Начал думать: «Интересно, что случится с Витиной фуфайкой, когда менеджер Снежана снимет её с головы? Мне, кстати, повезло, что охранники в зале тупее, чем тот бык на чёрном ходе. И еще, что бык сидит внутри, а не снаружи».
11.
– «Чёрт читает «Правду»»! – сообщил Артём. – Неплохо, да? Что скажешь?
– А? – Алёша не расслышал.
– «Чёрт читает «Правду»»!
– Это что такое?
– Ты, что, спишь? Вот чёрт!
Нет, Алексей не спал. Он шёл из института за компанию с Артёмом, но о чём тот говорил, не слышал совершенно. Рассуждал о сегодняшнем собрании, о подвиге, который намечается… конечно, о своём предательстве. Всю ночь Двуколкин думал, как его накажут, если станет вдруг известно о «доносе». В голову шли всякие кошмары…
– Извини, Артём.
– Так ты проснулся? «Чёрт читает «Правду»» – так назвал я свой роман!
– Ого! Я где-то уже слышал… Что-то есть похожее…
– Конечно! – и лицо Артёма засияло. – Это есть такая буржуазная книжонка для гламурных шлюшек.
– И зачем тебе это название?
– Как зачем? Во-первых, моя книга суть протест! Здесь критика, пародия! Здесь всё! Ведь это тонкая ирония – я иронизирую над «гламуром», над собой, над жизнью… Ирония тонкая и горькая.
Алёша верил на слово.
– Ну, а потом, – продолжал автор в упоении, – пространство моего романа – это ад для обывателя! Кошмар! Роман о красных дьяволах! О дьяволах, которые за бунт, за 68-й, за смерть капитализма!
– Кру-у-уто, – протянул Алёша.
Он слегка робел перед Артёмом. Авторы тех книг, что продаются в магазине и, тем паче, что лежат в библиотеке, для Алёши всегда были чуть ли не богами. Он не мог критиковать их и не мог им что-либо советовать. Спросил лишь только:
