Стив Айлетт - Атом (Atom)
– Думаете, он сдастся, Шеф? – спрашивает Бенни Танкист, искоса поглядывая на Блинка.
– Если есть на свете правосудие, Бенни. Фиаско дышит сквозь трещину в законе.
– Убивает людей, и всё в таком роде, да, Шеф?
– Спорю на твою шоколадную жизнь, что его никто не принуждал. Однажды он делал выставку в куртке из парашютного шёлка. Использовал мима как живой щит. Помогал принимать болтающиеся позы, когда били пули. Бенни, ты там был?
– Отпуск, Шеф. Гавайи.
– Это где местные заранее надавали тебе венков? Так себе приветствие.
– Там их всем дают, Шеф. У них пессимистическая культура. Придумали серфинг.
– К слову сказать, у рыб бывает кессонная болезнь? Эта мысль всё ноет и ноет в моём замученном мозгу – я хочу сказать, когда рассматриваешь жизнь на таких глубинах, у них нет никакой пигментации.
– Вроде бы некоторые из этих прозрачных дутиков могут взрываться, Шеф, – неуверенно бормочет Бенни, отводя взгляд, – если слишком быстро всплывают.
– Ты настоящий светоч мудрости, Бенни, дай спрошу кой-чего ещё. Если нам придётся врываться в эту оживлённую недвижимость, ты пошёл бы внутрь через ворота или через крышу?
– Я не слишком рвусь нападать на банду с патронами второй свежести, Шеф. – Бенни только что снабдили Интелом «Итака», с отдачей как на игровом автомате.
– Постреляешь из него, ещё понравится, танкист. Сияющая истина в том, что Термидор вряд ли выдаст своего головореза. У него типа такой кодекс, безупречная смесь фактов и вымысла. Начинал у Коровы с расстрела четырёх сотен имитаторов Элвиса из муниципальной башни. Выстрелы и унизительное сквернословие. Рекс Камп тогда только начинал работать коронером, он по уши погряз в работе. Этот расстрел и сопутствующий эмоциональный багаж принесли ему всеобщее уважение. Пока мы стоим здесь, избитые и оплёванные, Термидор, небось, ржёт при свете разгульной лампы.
– Так почему мы здесь, Шеф?
– Потому что мы копы, Бенни. Хорошо устроились в круговороте углерода. И так красным крыльям наших сердец проще махать.
– Смотрите – Фиаско, Шеф.
Щель в бронированных воротах с грохотом захлопнулась за спиной Гарри Фиаско, пока он шёл вперёд с поднятыми руками.
– Ты арестован за разбрасывание по общественной магистрали мозгов, подобно крабам, ползущим размножаться на пляж, – объявил Блинк, когда тот подошёл. – Ты честно заработал смертную казнь.
– Благодарю, мистер Блинк.
– Зачитай ему эти как-их-там права, Бенни.
– «Миранда», Шеф.
– Как ты зовёшь себя в свободное время, принесёт тебе больше авторитета, чем мне, танкист.
ДНЕВНИК АТОМА
Не могу перестать думать о суровых чертах пантер, хомяках с жирными щеками, тупоголовых черепахах, колышущихся в океане. Печальный начальник метро, усики пушатся, как чертополох. Кошка – создаётся ощущение, что у неё в морде взорвалась сигара. Отец города, недоверчиво сбитый в канаву. Пчёлы не слышат, но, похоже, знают, когда подниматься в воздух.
Туров разваливается, как промокший батон. Прогуливаясь по Валентайн, в штанах уличной ценой в пять долларов, он вспоминает другую улицу в Танжере, по которой он брёл в тех же самых штанах. Торговец даже попытался продать ему платье, начался спор, в ходе которого он, хотя и прорываясь через иностранный язык, недвусмысленно разъяснил, что Турову явно не хватит мужества доказать свою мужественность. Туров задыхался от негодования, когда на сцене впервые появился Кэндимен.
– Я буквально был вынужден подслушать твою дискуссию с сим негодяем, сэр. Только неисправимый ли цемер мог попытаться продать платье человеку столь однозначной целостности.
– Да что ты об этом знаешь?
– Большое дело, сэр, и я говорю это во всех возможных смыслах. Объекты истинной и постоянной ценности часто оказываются незамеченными этими коммер-сантами, пока ими не завладеет кто-нибудь вроде меня или тебя. Моё имя Кэндимен, сэр, и ты поймёшь лучше меня, что я восхищаюсь человеком, который знает, как говорить о человеке, который знает, как восхищаться человеком, который знает, как восхищаться человеком…
Память булькает нелепицами, когда Туров входит в «Бар Задержанной Реакции». Он жаждет ясности – ради стабильности.
– Что будем? – спрашивает бармен. – Белый плащ? Жёлтую птицу? Могучий Вурлитцер?
– Знаешь, как делать Рутинное Бытие?
– Естественно. Еды? Похоже, ты при последнем издыхании.
Туров разглядывает исходящую паром тарелку на стойке бара, содержащую большое ракообразное, возможно, внеземного происхождения; острый аромат, поднимающийся над ним, затуманивает всякую надежду на диалог. Туров подносит ко рту надушенный платок. – Если вы извините меня за такие слова, вот это конкретное блюдо ставит больше вопросов, чем даёт ответов.
– Я зову его «Последний Побег Шульца». Кстати, это мне напомнило, слышал новости? Фиаско поджаривают с рыбой.
– Чего? – говорит Туров, будто постепенно просыпаясь.
– Для Фиаско примеривают урну. Антиамериканские склонности.
Туров переживает:
– Когда это было?
– Только что слышал. – Тото запускает миксер. – В бронированном городе происходит десять миллионов историй. Это ты тогда расспрашивал Блоху о Фиаско?
– Атом! – многозначительно шепчет Туров. – Из-за этого времяжора я буду истекать топливом при температурах ниже нуля. – И он утыкается лицом в стойку, пока на поверхности не сгущается озеро слёз.
– Да, Атмен – тёмная лошадка, – продолжает Тото, рассеянно натирая стакан. – Модальность ЧД. Отец работал поваром в крепости мэра в центре города. Даже в те времена мэр не то чтобы полнился специями, скажу я тебе. Если бы у него был неразменный пенни, он бы потратил его на парикмахера. У каждого ублюдка вокруг больше воображения в лацкане, чем у придурка, про которого я говорю. Общественность оплакала его и переключилась с толстых намёков на беглый огонь. Старик Атома оказался одним из основных врагов на стороне мэра. В те времена – молодой человек, конечно. Известен ударами в спину. Душа редкая, как двойной кокос. Мораль и острая сила духа. Юноша в современном ключе. Ощущал скорее тысячелетнюю усталость, нежели тысячелетнюю мудрость – постоянная боль меняет приоритеты человека, знаешь ли. И что особенно потрясло его, это то, что в кабинете мэра всегда мешался болван, похожий на рыбу-барабанщика в длинном шарфе. Так что он решил убить мэра и занять его место. «Я знаю необходимые лживые конструкции», – подумал он. Всё, что нужно – чистая рубашка и комплект глаз, которые в закрытом состоянии похожи на открытые.
Далеко позади Турова мрак бара зашевелился, как оркестровая яма гигантских насекомых.
– Прозрачные веки, – бурчит кто-то, – как у совы.
– Точно, Молотила. Так что повар знал, что заподозрят его, если он отравит мэра, поэтому решил столкнуть его с балкона во время выступления. Мэру хватило чутья осознать, что он в опасности, но не хватило богатства воображения, чтобы отвратить удар – он посчитал, что его долг выше его прав. А мы все знаем разницу между правами и долгом.
– Ты, конечно, не ждёшь, что я прокомментирую, – говорит Туров с места аварии.
– Право – это то, что мы хотим делать, и за что нас не благодарят, – продолжает бармен, – тогда как долг – это то, что мы не хотим делать, и за что нас не благодарят. Мэр пошёл надувать народ, и классика использования возможностей: повар столкнул продажного чиновника в толпу, где его растоптали, как грецкий орех во франкировальной машине. Повара избрали мэром, и он восхвалял небеса своим хохотом.
Дон Тото на мгновение прекращает натирать стакан, прихмуривается на среднюю дистанцию, потом продолжает.
– Однако городские жители начали болтать о странной юркой твари, которую видели мельком, и папка Атома – теперь уже мэр – заразился вспучивающимся страхом. Сопоставив определённые факты, он понял, что прямо перед убийством мэр выжег превентивное обвинение повара на панцире земляного краба, которого повар оставил абсолютно живым на блюде, как сейчас французы оставляют омаров полежать-похихикать пару часов перед тем, как зажарить. Потом мэр его выпустил.
– Извините, я правильно вас расслышал? – вяло говорит Туров, поднимая взгляд, в котором зарождалось мучительное изумление. – Вы говорите, что опре делённые факты привели его к подобному выводу? Земляной краб? Какие факты помогли ему, и я бы добавил, вам, поверить в эту байку?
– Не в последнюю очередь – любимое замечание мэра повару, мол, он в курсе, что тот хочет его отравить, последующие сношения мэра с бутановым факелом и тот факт, что краб после убийства исчез. На самом деле, вероятно, мэр считал, что краб сам по себе содержит яд и потому обеспечит однозначную улику, когда его поймают.
– Ну конечно. И как я сам не догадался?
– Так что гигантский земляной краб носился по тёмным переулкам, – подводит итог Тото, – и на нём накарябано убийственное доказательство. Мэра постоянно преследовали мысли о чудовище. И в итоге он сошёл с ума, и удовольствие от этого было таким сильным, что все выразили одобрение по поводу его продвинутого духа. Чтобы избежать грядущего суда, он решил вести себя так, что когда ракообразное поймают, его собственную смерть припишут новому повару, парню, которого он справедливо подозревал. По ходу дела новый повар всё-таки его перфорировал и оформил всё как суицид, заняв его пост мэра.
