Кальман Миксат - Том 2. Повести
Под убаюкивающий мотив песни почтеннейший Апро заснул, правда не очень глубоко (для этого нужен хотя бы церковный псалом). Лёринцу, по крайней мере, казалось, что сон мастера неглубок, потому что перед хозяином стоял кувшинчик с вином, и Лёринца все больше и больше занимала мысль, как бы незаметно подкрасться к столу и глотнуть винца; но всякий раз, как только он приближался к столу, старик приоткрывал глаза. Лёринц недоумевал: отчего это? Вероятно, дело все было в том, что он переставал молоть мак и наступившая тишина будила его милость, господина Апро. Изучив этот вопрос, Лёринц решил, что первым делом нужно приучить спящего хозяина к тишине. Он прекратил на определенное время молоть мак и наблюдал за господином Апро, выжидая момента, когда веки его снова сомкнутся и он начнет всхрапывать.
Ну, вот сейчас! Лёринц поднялся и на цыпочках стал приближаться к столу с заветным кувшином; он уже протянул к нему руку, как вдруг старик неожиданно раскрыл глаза, встрепенулся на стуле и громко зевнул.
— Эх, сон плохой приснился, — проворчал он. — Кати уже легла?
— Да она еще и домой не вернулась.
Старик взглянул на часы: уже половина одиннадцатого. Испуганный, он вскочил с кресла, глаза у него широко раскрылись — всякий сон слетел с них.
— И чего она так долго болтает? А ну-ка, дружище Лёринц, сбегай туда побыстрее, не нравится мне что-то эта история. — И Апро озабоченно покрутил головой.
Лёринц поспешно убежал, а через четверть часа вернулся, запыхавшийся и бледный от волнения.
Беда, сударь, барышни там сегодня вовсе и не было.
— Проклятье! — заорал старик. — Вот что мы наделали! Ты с кем разговаривал?
— С самою госпожой Апро, с вашей свояченицей.
— Ну, Лёринц, веселенькое вышло дельце! — с искаженным лицом проговорил Апро и ухватился за стол, чтобы не упасть.
Этот удар сломил его. Сильные люди как раз и склонны к крайностям. Он заплакал. Он, Иштван Апро, — заплакал навзрыд, как старуха!
— О дорогое мое дитятко, что ты наделала?! — припав к столу, запричитал он. — Чем ты задумала наказать отца?!
Потом он обратился к своему старому верному подмастерью и, ломая руки, стал заклинать его землей и небом сделать что-нибудь, разыскать Катицу и вернуть ему дочь хотя бы из-под земли.
Старый Лёринц лишь смотрел на него во все глаза, дивясь тому, что сталось с его кремнем-хозяином, который до сего времени умел только приказывать.
— Как ты думаешь, мой дорогой, славный Лёринц, что нам делать, что делать? — беспомощно бормотал сокрушенный старик и жадно ловил ответные слова Лёринца, словно то были откровения мудреца. (Он, один из умнейших отцов города, жаждал услышать мнение простодушного Лёринца!)
— Мне кажется, нужно бы поднять тревогу, — с трудом вымолвил Лёринц, сам разразившись слезами.
Именно этим он и придал силу своему хозяину. Пока Апро плакал сам, он был как ребенок и считал настоящим мужчиной того, кто крепился, но стоило пролиться и роднику Лёринца, как почтеннейший Апро вскочил, будто вдруг спали путы, связавшие его разум и силу, вытер глаза и повелительным тоном бросил Лёринцу:
— Ты глупец! Бери шляпу и пойдем. Лёринц безмолвно последовал за ним.
Старик снял со стены ружье (Лёринц в ужасе содрогнулся: «Что-то теперь будет?»), и они отправились.
Выйдя на улицу, старый Апро поднял ружье и прицелился в небо.
«Ну, это снова обойдется в пару сапог», — подумал Лёринц.
Апро спустил курок, прогремел выстрел. Старик несколько мгновений спокойно прислушивался, словно ожидая, не упадет ли то, что он подстрелил; как раз в эту минуту по небу пролетела падающая звезда. («Батюшки, попал ведь!» — ужаснулся Лёринц.) Затем господин Апро разрядил и второе дуло, после чего по всей улице стали одно за другим распахиваться окна.
Только этого и хотел сапожных дел мастер.
Разбуженные ото сна соседи, женщины в ночных чепцах, напуганные звуками выстрелов, выглядывали на улицу: «Что случилось? Где стреляли? Кто стрелял? Почему стрелял?» — Все это было очень интересно.
— Люди добрые! — воскликнул сапожник громовым голосом, так что его было слышно от дома Ковачей до Бетленских ворот. — Дочь моя, Каталина Апро, ушла сегодня в восемь часов вечера из дома к своей тетке и до сих пор не вернулась. Есть основания полагать, что с ней случилось какое-нибудь несчастье. Видел ли кто-либо из вас ее сегодня, в это время или позже, кто смог бы помочь мне в розысках?
Сразу же объявились три человека. Один из них видел Катицу на улице Чапо приблизительно четверть девятого, другой повстречался с нею недалеко от порохового погреба — она поспешно шла, да, очень поспешно, прикрыв лицо шалью. Напрасная уловка: по изящной походке, по манере держаться ее можно узнать среди тысяч и тысяч. Третий — стряпчий Михай Фанда Шанта — сообщил, что сегодня он наблюдал за варкой варенья на своей вилле на берегу Мароша; возвращаясь поздно вечером домой и проходя мимо Рекеттеша, он видел, как красивая стройная девушка тенью прошмыгнула к реке. Он еще крикнул ей вдогонку, но она не ответила и бросилась бежать.
— Ясно, она бросилась в Марош… — глухо проговорил Апро. — Добрые люди, христиане, молю вас, возьмите багры и пойдемте со мной.
Вокруг Апро вскоре выросла большая толпа, тут же появились и багры, и веревки, и фонари. Его милость Гергей Надь поспешно запряг лошадей в телегу и погрузил на нее две свои лодки, после чего весь печальный кортеж тронулся в путь по улице Чапо в направлении к Рекеттешу. Ночь была тихой и спокойной. Звезды весело мерцали на темном покрове неба и смотрели на свое отражение в безмятежных марошских водах.
* * *Все спешили. Расстроенный отец шел впереди всех, он почти бежал, позабыв даже о своей астме. Остальные, к которым присоединилась и служанка Жужа, еле поспевали за ним. Жуже не нравилась такая спешка: у нее так и чесался язык поговорить о событиях первой половины дня, но беседовать на бегу было невозможно. Она уже, наверное, раза два принималась рассказывать историю с письмом, но никто не слушал ее, хотя, как знать, не здесь ли ключ ко всему случившемуся?
Так они шли-шли, а когда поравнялись с амбаром Гергея для просушки кукурузы, навстречу им попалась старуха, шедшая со стороны реки.
— Плохая примета, — проговорил Янош Капор, здоровяк-сапожник. — Первой нам повстречалась старуха.
Луна ярко светила, озаряя людей с пучками соломы в руках.[82]
Казалось, дело происходило днем, и можно было хорошо разглядеть старуху: она была безобразна и морщиниста, как ведьма.
Старуха не обратила никакого внимания на множество людей, — более того, она постаралась избежать встречи, поспешно двигаясь к окраине города напрямик, через капустное поле Керешкени.
Никто, собственно говоря, не заинтересовался ею, только Жужа вдруг громко воскликнула:
— Пусть меня назовут драной кошкой, если на этой старой карге не шаль нашей Катицы!
Восклицание служанки дошло до слуха шорника Йожефа Боди, который сразу смекнул, что это вполне может быть, и крикнул вдогонку старухе:
— Эй, мамаша, мамаша! Остановитесь на одно слово! Старуха обернулась и прокричала в ответ:
— Я спешу, мне некогда!
И, как заяц, побежала дальше.
— Остановитесь, ведь я все равно догоню вас!
— Отстаньте, тут человека спасать надо! — отозвалась женщина, продолжая свой путь.
— Мы тоже спешим спасать человека! — загремел Боди. — И если вы сию секунду не остановитесь, я вас застрелю.
Ружье, правда, было у господина Апро, но что за беда! Боди счел, что это все равно.
Тут уж старуха остановилась, и, несмотря на большое расстояние, между ними завязались переговоры.
— Где вы, мамаша, взяли эту теплую шаль?
— Полюбовник подарил.
— Любовник у такой старой женщины!
— Мой полюбовник еще старше, ему, верно, уж не одна тысчонка лет!
— Кто же это такой?
— Марош. Он дает мне питье и пищу, а иногда приносит даже и одежду.
— Это как же так, мамаша?
— А так, что я законная жена рыбака Морги.
— И куда же вы, мамаша, путь держите?
— Спешу в город за врачом: муж мой выловил из Мароша красивую молодую девицу; она еще жива.
— Аллилуя! Это наша барышня! — заорал во всю глотку Лёринц. — Господин мастер, господин мастер! — Он сложил ладони воронкой вокруг рта и громко, как в трубу, прокричал: — Нашлась Кати! Жива еще Кати!
Почтеннейший Апро был уже далеко, но те, что двигались позади него, поняли и передали дальше. Старый Самош, верный пес семьи Апро, казалось, тоже сообразил, о чем шла речь, и побежал во всю прыть, как, бывало, бегал в молодости, и, будто загоняя далеко ушедшее стадо овец, забежав вперед, вернул всех обратно; попутно он поднял из лежанок двух зайцев, но даже не обратил на них внимания — пусть себе бегут по жнивью, не до них сейчас!
Люди стали возвращаться: «Эгей! Эге-гей! Есть вести о девушке! Рассказала старуха, с которой мы только что повстречались».
