Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
— Как не понять! Бедный крошка…
— Нет, я понимаю. Я обещала не видеться с Хоресом.
— Такая терпимость греховна, мой друг. Какое право у твоего бабуина решать, кого тебе видеть, кого не видеть?
— Он страшно кричал.
— После бала он тоже кричал, ты его умаслила.
— А сейчас — нет.
— Хоть пыталась?
— Нет, я тоже кричала.
— Это хорошо.
— Это очень плохо. Теперь он меня ненавидит.
— А ты?
— Я его люблю!
— Хотя он кричит?
— Конечно.
— Удивительные вы созданья! Ничего, я все улажу. Как раз собирался с ним потолковать.
— Какой смысл?
— Именно это говорили Колумбу. Не волнуйся, дорогая. Я знаю, на что способен, и порой удивляюсь. Неужели, думаю я, ему подвластно все? Зачем тебе нужен этот субъект, не совсем понятно, но если нужен — будет.
С этими словами лорд Икенхем направился дальше и, подойдя к воротам, увидел машину. Неподалеку, словно тигр перед обедом, ходил взад-вперед молодой человек.
— Если не ошибаюсь, — обратился к нему граф, — мистер Гилпин?
Глава XVI
В этот апрельский день с Рикки столько случилось, что мы не удивимся его печали. Когда мир кишит Пудингами, герцогами, Давенпортами и неверными Полли, только очень философский человек сохранит приветливость. Рикки ее не сохранил. Ему не понравился изящный незнакомец.
— Кто вы такой? — угрюмо спросил он.
— Лорд Икенхем.
— О!
— Вижу, вы меня знаете. Полли говорила?
— Да.
— Ну а я поговорю о Полли.
Могучее тело Алариха-младшего горестно содрогнулось.
— Нет, — отвечал он, — не надо. Между нами все кончено.
— Не скажите!
— Скажу.
Лорд Икенхем вздохнул:
— Ах, молодость, молодость! Она играет счастьем, как безумное дитя… — он поразмыслил немного в поисках образа, — мыльными пузырями. Прискорбно, весьма прискорбно. Рассказать вам одну историю?
— Нет.
— Давным-давно я любил одну девушку…
— Вы, часом, не видели Хореса Давенпорта?
— …нежно и пылко.
— Увидите, передайте, что я буду ждать хоть месяц.
— Мы поссорились из-за пустяка. Слово за слово, и она стала женой плантатора.
— Рано или поздно он явится, а я его растерзаю.
— Через много лет пришел букетик фиалок и записка в несколько слов: «Мы могли быть счастливы». Трагедия, а? Я страдал, мистер Гилпин, и я вам вправе сказать: не бросайтесь счастьем из гордости!
Раздался звон. По-видимому, Рикки пнул ногой машину.
— Вот что, — сказал он, — не теряйте попусту время. Полли вас послала…
— Меня? Ну что вы! Разве вы не знаете, как она горда?
Граф помолчал. Рикки впервые вышел в круг света, и он его разглядывал.
— А вот, скажите, — спросил он, — ваш отец не Билл Гилпин из ирландского полка?
— Его звали Уильям, он служил в армии. А что?
— Так я и думал. Вы очень похожи на него, мой дорогой. Теперь я не удивляюсь, что вы себя глупо ведете. Хотел бы я получить пять фунтов за каждую попытку его образумить! И в барах, и в ресторанах… ах, что там! Такого обидчивого осла…
— Если разрешите, об отце мы потолкуем в другой раз. По-вашему, можно крутить с этим Давенпортом, когда ты обещала…
— Мой дорогой! Как же вы не поняли? Вот послушайте, а если и потом вы не сгорите со стыда, вам неведомы чувства. Начнем с того, что на бал она пошла из-за вас. Приятно, чтобы тебя видели с очкастым зулусом? То-то и оно. Полли пошла на бал, чтобы защитить ваши интересы. Она хотела, невзирая на муки, попросить у Хореса денег.
— Что?!
— Неделями готовила она почву, обучая его танцам, и в эту ночь собиралась нанести удар. Она надеялась прийти к вам и сказать, что все в порядке, можно пожениться, а там — и кормить супом тех, кто выжил после ночных возлияний. Но ваши неразумные поступки разрушили ее план. Нельзя занять деньги у человека, которого тащат в участок: как-то чувствуешь, что он их не даст. Полли решила ждать другого случая. Узнав, что Хорес едет сюда, она приехала, встретилась с ним, получила деньги…
— Что?!
— Деньги. И собиралась отдать их вам.
— Откуда она знала, что я здесь?
— Чутье, — ответил граф, растерявшись на малую долю секунды.
— Но…
— Да и важно ли это? — продолжал лорд Икенхем. — Она знала. И бежала к вам, как дитя, которое спешит показать свое сокровище. А вы? Вы вели себя как трус и подлец. Не удивляюсь, что она благодарит небеса за избавление.
— Благодарит?
— Конечно. Она мне только что сказала, и я ее не виню. Нет любви, если нет доверия.
Если бы Хорес Давенпорт увидел сейчас Рикки Гилпина, он бы не поверил, что грозный взгляд может стать таким овечьим, железная челюсть — похожей на недомерзшее бланманже. Будущий Король супа выглядел так, словно его ударили по затылку мешочком мокрого песка.
— Да, я не прав, — сказал он, и голос его напоминал писк полупроснувшейся птицы.
— Вот именно.
— Я все запутал.
— Не без того.
— Где Полли? Нам надо повидаться.
— Не советую. Она не в духе. Когда вы собирались уехать?
— Вечерним поездом.
— Правильно. Полли скоро вернется. Тогда купите ей шоколада и пошлите, вложив записку.
— Хорошо, пошлю.
— А уж после этого ищите встречи. Просите, умоляйте.
— Да-да.
— При должном сокрушении все уладится. Она вас любила, значит — может снова полюбить. Я с ней поговорю, похлопочу…
— Спасибо вам большое!
— Не за что. Рад услужить сыну старого друга. До свидания, мой дорогой. Помните — шоколад. Шоколад и сокрушение.
Вероятно, мы обрадуемся, что Мартышка не видел, как дядя его докладывает об этой беседе. Если бы он видел, он бы огорчился.
— Почему вы его ко мне не пустили? — горевала Полли.
— Моя дорогая, все пошло бы насмарку. Ты бы бросилась в его объятия. А сейчас — ест из рук. Прими шоколад как можно холоднее. Пусть твой Рикки побегает, похудеет, сменит власяницу-другую — вот тогда ты его простишь. Мужчинам такого типа нельзя давать поблажки.
Полли нахмурилась:
— Так что ж нам, бороться за власть?
— Конечно. Брак — битва, а не ложе из цветов[97]. Кто же это сказал? Неужели я? Нет, какой афоризм! Обычно они приходят в голову, когда купаешься.
— Я его люблю.
— Очень хорошо. Но в браке надо прежде всего показать, кто главный. Моя дорогая жена показала очень скоро, а посмотри, как мы счастливы!
— Чепуха. Не надо. Пойду поищу его.
— Будешь жалеть.
— Пожалуйста.
— Ты подумай, как я старался!
— Спасибо вам, дядя Фред, вы меня просто спасли. Но я не хочу бороться с Рикки. Ну и пусть будет главный. Мне это нравится.
Граф глубоко вздохнул:
— Что ж, дело твое. Спорить бесполезно. Швыряешься дарами судьбы — Бог тебе в помощь. А Рикки ты не найдешь, он уехал. Потерпи до завтра.
— Это очень долго! Может, послать телеграмму?
— Нет, — сказал лорд Икенхем, — всему есть пределы. Где твое достоинство? Ну хоть притворись. Почему бы Хоресу не отвезти тебя вечером в Лондон?
— Вы думаете, он согласится? Он же ехал сюда, устал.
— И с удовольствием поедет обратно, тем более с тобой. А мы с Мартышкой отправимся этим хваленым 8.25.
— Разве вы тоже уезжаете?
— Да. Спроси Хореса, он расскажет. Если сразу не увидишь, не уходи, загляни в шкаф. Я пока что пойду сообщу новости Мартышке. Он обрадуется. Ему не понравилось в Бландингском замке. Кстати, ты его не встречала?
— Встречала. После Рикки.
— Это хорошо. А то я беспокоился насчет денег.
— Да, он предлагал, я не взяла.
— Не взяла?
— Нет. На что они мне?
— Дорогая моя, на суп! На свадьбу, если хочешь.
— Да, он что-то такое говорил, но я поссорилась с Рикки и собиралась утопиться. Какие свадьбы! А теперь… Передайте ему, пожалуйста, что я их возьму.
Лорд Икенхем застонал, хотя и негромко:
— Легко сказать! Конечно, щипцами, под наркозом, деньги я вырву. Ради тебя готов на все. Принесу к вам домой завтра часа в два. А теперь — беги ищи Хореса. Он будет рад поскорей уехать.
— Бегу. Дядя Фред, вы ангел.
— Спасибо, моя дорогая.
— Если бы не вы…
Пятый граф снова ощутил, что его обнимают, и ответил на это много теплее, чем хотелось бы строгому Мартышке. Но еще минута — и нежный голос Полли уже звучал в темноте, распевая на ходу.
А через десять минут, по пути в Маркет-Бландинг, лорд Икенхем услышал другой голос. Мартышка редко пел, тем более как жаворонок, и граф содрогнулся, подумав о том, что сейчас нанесет удар любимому племяннику.
— Мартышка?
— А, дядя Фред! Какой вечер!
— Приятный.
— Воздух! Звезды! Цветы!
— Да-да. Кстати, насчет этих денег…
— Для мисс Плум? Я как раз хотел сказать. Она не взяла.
