Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны
— Не знаю, Пабло, какие у тебя основания так говорить. Мы никогда… Ты нас обижаешь.
Она несколько раз прошлась по комнате. Потом снова остановилась перед Пабло.
— И по совести говоря, — кто дал тебе право вмешиваться в наши дела?.. Ты сам виноват во всей этой истории, отправился в какие-то грязные хижины рисовать… Мне претит всякое позерство, ты прекрасно знаешь. И вообще, будет намного лучше, если ты пойдешь переоденешься и побреешься. У тебя вид настоящего бродяги.
Даниэль пробормотал что-то насчет неважного самочувствия и апельсинового отвара и вышел из комнаты.
Они остались втроем. Матильда была в глубоком волнении; Пабло продолжал улыбаться, казалось, он не собирался уходить, пока все не устроится, а Марта была I настолько тронута его поддержкой, что даже забыла о своем страхе. Матильда опустилась в кресло у письменного стола и, подперев голову рукой, уставилась в пол. Тут зазвонил телефон. Пабло схватил трубку. Матильда подскочила как ужаленная, но тут же успокоилась, видя, что он протягивает трубку ей.
— Это твой племянник Хосе. Он хочет узнать, как вы съездили.
Матильда взяла трубку, нахмурилась и изменила тон.
— Да… Мы ездили в Асуахе… Послушай, мне кажется, мы не обязаны сообщать тебе о всех наших поездках! Ах, Марта! — Матильда заколебалась. — Марта… да, это нехорошо… Только записку? Да, очень нехорошо. Кто бы мог подумать… Да, она здесь, жива и здорова… Значит, Пино… Бедняжка Пино! Позвони ей и успокой ее. Если хочешь, я сама позвоню… Да. Марта собирается в школу, как всегда, если ты не возражаешь… Даниэль? Как обычно. После обеда он будет в конторе… До свидания.
Пока Матильда разговаривала, лицо ее постепенно смягчилось, с него сбежали тени, оно стало добрым и даже ласковым. Словно сдавшись наконец, она со вздохом повесила трубку.
Пабло переводил глаза с Матильды на Марту, которая, казалось, не слышала разговора и сидела очень тихая и серьезная.
Он рассмеялся:
— Матильда, ты неподражаема!
В дверях появился Даниэль.
— Скажите, пожалуйста, что здесь происходит?.. Вы только послушайте, как у меня в животе урчит.
Марта, не выдержав нервного напряжения, тоже засмеялась, и Матильда, вместо того, чтобы рассердиться, присоединилась к ним.
Вскоре художник распрощался, и Марта, провожая его до двери, тихо и горячо поблагодарила.
— Оставь. Давно уже я так не смеялся… Да, послушай, что я тебе скажу. Не вздумай в эти дни приходить ко мне. Это не годится. Но если тебе удастся осуществить твои планы, ты знаешь…
Он ласково улыбался. Он был в превосходном настроении, как человек, посмеявшийся от души. Зеленые, узкие глаза Марты горячо блестели. Когда она смотрела художнику вслед, она, конечно, не знала, что эти слова были последними между ними.
В продолжении двух следующих дней Пабло вспоминал о Марте с улыбкой. Он даже хотел, чтобы ее побег удался и она попала на пароход, ибо предвкушал, сколько удовольствия доставят ему Камино, когда на борту появится их племянница со своим наивным, взволнованным личиком, которое всегда обезоруживает. Но эти мысли возникали у Пабло только изредка. Его поглощали собственные заботы и тревоги.
В пятницу пятого мая Пабло проснулся весь в испарине. В окне он увидел абсолютно спокойное красноватое море, небо казалось грязным и пыльным.
Полное безветрие. Хозяйка сообщила ему, что пришел левант, время, когда стихают ветры архипелага и до островов доносится только дыхание африканской пустыни. Она добавила, что, к счастью, левант длится недолго. Может быть, к следующему утру все пройдет.
— Хоть бы господь уберег нас от саранчи, она налетает иногда в такую пору.
Этот невыносимый день наполнил Пабло отвращением ко всему на свете. Он злился на себя. Ему казалось идиотизмом приехать на Гран-Канарию и провести тут столько бессмысленных месяцев. Прожить несколько дней в рыбачьих, хижинах — тоже глупая, никчемная затея. Это паясничание перед самим собой. Ему нечего делать с кистями в руках. Никогда, никогда не стать ему большим художником… Город представлялся ему скучным, маленьким, жалким, омерзительным. Его связь с Онестой Камино — самой дурацкой историей в его жизни. И, наконец, он не видел, когда же сможет убраться из этого захолустья.
Вечером позвонили Камино, приглашая на ужин, и его настроение внезапно переменилось. Он принял приглашение. Стены старинного дома Камино надежно защищали от зноя. Онеста была достаточно хорошей хозяйкой, чтобы сделать ужин приятным и красиво сервировать его, а вина из погребов Хосе были превосходны. И, сидя за накрытым столом, среди друзей, Пабло подумал, что лучшего и желать нельзя.
Несмотря на гнетущую жару, разговор шел оживленно: все радовались концу войны и скорому возвращению в Мадрид, город, которого они не видели столько лет.
Пабло подумал, что его в Мадриде никто не ждет и что там ему нечего делать. Под влиянием таких мыслей он начал подливать себе слишком много вина. Он почувствовал, как Онеста под столом коснулась его ногой.
Когда ужин подходил к концу, случилось событие, взволновавшее всех. Внизу неожиданно зазвонил телефон, и Матильда, спустившись, услышала голос доктора дона Хуана. По-видимому, он звонил из усадьбы.
— Произошло большое несчастье… Умерла Тереса. Внезапно… Да, бедняжка Тереса, мама Марты…
Дон Хуан просил, чтобы все они были так любезны приехать в усадьбу. Кроме того, он просил, чтобы они привезли его экономку, мать Пино: бедная Пино очень тяжело переживает случившееся и нуждается в помощи матери.
Когда Матильда вернулась в столовую с этими новостями, Пабло почувствовал, как Онеста прижимается к нему, делая вид, будто вот-вот упадет в обморок.
— Поедем с нами, Паблито, ради бога…
Пабло подумал, что и в самом деле в подобных обстоятельствах да еще в такую ночь, как эта, правильнее всего будет поехать со своими друзьями. Но голова его была затуманена, окружающее казалось странным сном, и потому он поразился, внезапно обнаружив, что сидит в такси вместе со всеми Камино и экономкой дона Хуана, беспрестанно вздыхающей толстухой, и едет за город, посреди ночи — самой душной из всех за время его пребывания на острове Гран-Канария.
Часть третья
С верхней площадки лестницы Марта видела всю столовую, убранную для ночного бдения над покойницей. Отсюда, спрятавшись в тени, девочка смотрела на лицо умершей матери, на ее тело в саване, почти скрытое цветами.
Все окна были распахнуты настежь, но в комнату не проникало ни малейшего дуновения ветерка. Пламя больших восковых свечей тянулось кверху, и кверху поднимался ропот заупокойных молитв.
Со своего места Марта видела ноги Онесты, чуть расставленные, вызывающие — такие, какими когда-то нарисовал их Пабло. Иногда ее платье вздергивалось на коленях, и белая, полная, пожалуй, слишком крупная рука спешила исправить беспорядок.
Видела Марта и Висенту, сидящую рядом с покойной, очень тихую, в темном, надвинутом на глаза платке. Видела сухопарую высокую Матильду — она нервничала и уже несколько раз выходила в сад выкурить сигарету. Кроме них, внизу сидели еще две женщины, старинные подруги Тересы, приехавшие проститься с покойной в эту последнюю ночь.
В общем, в столовой собрались одни женщины. Мужчины расположились в музыкальной комнате. Уже не раз молодые служанки подавали туда кофе. Там были Даниэль и Хосе, доктор дон Хуан и Пабло. Сейчас Марта их не видела, но знала, что Пабло уже несколько часов находится в доме. Она издали заметила его, когда пришла машина из города.
Внизу дочитывали последние молитвы. Наконец негромкое бормотание умолкло. Наступила долгая тишина, слышалось лишь потрескивание свечей. Аромат цветов в раскаленном воздухе делался удушающим. Подруги Тересы, одетые в черное, стали прощаться. Они пожали руки Онесте и Матильде и подошли посмотреть еще раз на лицо покойной.
— Как будто спит… А на себя не похожа… Мы-то ведь знали, какая она была в молодости…
Обе женщины простились также и с матерью Пино, появившейся теперь в поле зрения Марты. По случаю траура толстуха надела черное облегающее платье с длинными рукавами, такими узкими, что, казалось, они вот-вот лопнут. Марта услышала свое имя, произнесенное шепотом, и отступила еще дальше в сумрак площадки.
— Легла, бедняжка, — измучилась.
— А я бы не сказала, что она проявляет чрезмерное огорчение.
Они направились к дверям.
— Совсем убита, — говорила мать Пино, отвечая на какой-то их вопрос. — Я так боюсь за нее… Столько лет ходить за больной!
Мать Пино бегло, опасливо взглянула туда, где неподвижно сидела Висента. Марта вслушивалась в этот тревожный шепот и мало-помалу проникалась царившей вокруг атмосферой нервного напряжения. Подруги Тересы спрашивали о Пино, которая в этот вечер заболела по-настоящему и слегла в постель. Все женщины, кроме махореры, проводили гостий до машины.
