Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны
Через несколько минут в саду послышался шум мотора. Подруги Тересы уехали… Мать Пино вернулась в дом раньше всех и с усталым недовольным лицом стала подниматься по лестнице. Без сомнения, она направлялась в спальню дочери.
Марта испуганно прошмыгнула по коридору к своей комнате. Там, стоя за дверью, она прислушивалась к приближающимся шагам. Вот они замерли возле ее комнаты. Затаив дыхание, Марта слушала, как женщина переводит дух. Потом в дверь осторожно постучали, и стук отдался у девочки в ушах… Тишина. Марта не хотела видеть мать Пино. Снова постучали.
Наконец Марта решила открыть. Она так стремительно распахнула дверь, что женщина вздрогнула от неожиданности.
— Ты не спала, детка?
— Нет.
— Дай передохну чуток… Ах, боже мой, до чего же мы все устали!
Она тяжело опустилась на стул. Луна ярко освещала комнату. Можно было не зажигать света.
Марте противна была эта темная фигура, от которой по комнате распространялся резкий запах пота, пропитавшего под мышками черное шерстяное платье. У девочки не было черных платьев. Она стояла, одетая в белое, и при свете луны походила на призрак. Наверное, белое платье Марты поразило женщину.
— Мне обещали, что назавтра, к похоронам, нам с тобой покрасят платья.
Марта содрогнулась.
— Я пришла сюда, детка, потому что знала тебя еще совсем маленькой и любила всегда. Я все вспоминаю, как дедушка приводил тебя к дону Хуану, а я звала в кладовую и угощала разными лакомствами… Ты была такая беленькая, точно куколка. Пино всегда так и говорила. Всякий раз, как увидит тебя, бывало, непременно скажет, что ей хотелось бы иметь дочку, похожую на тебя… Что, что?
Голос Марты прозвучал словно откуда-то издалека:
— Не знаю… Как странно!
— Что же странного, детка? А ты разве никогда не думала, какого ребенка тебе бы хотелось?
— Думала.
Марта удивилась, потому что действительно она об этом думала.
— Вот видишь, тут нет ничего странного. Все молоденькие девушки иногда думают об этом. Пино не повезло, что у нее нет детей. Правда, еще не поздно… Кто знает! Тут дело не в ней; нехорошо говорить тебе об этом, но твой брат пока не хочет…
В ярком свете луны лицо Марты было усталым, похудевшим и удивленным.
Толстуха наклонилась к ней и фамильярно похлопала по бедру потной рукой.
— Ты ведь не желаешь зла моей бедной Пино, правда, детка?
— Нет…
— Она всегда любила тебя. Разве ты не помнишь, что после свадьбы она первым делом попросила Хосе взять тебя из интерната? Другая бы об этом и не подумала.
— Это правда.
При упоминании об интернате виски у Марты стиснуло точно клещами, головная боль стала невыносимой. Казалось просто невероятным, что когда-то она жила за монастырскими стенами… И, однако, с тех пор не прошло еще и года.
— Конечно, правда! Теперь бедняжке совсем плохо после всех сегодняшних огорчений… Мало того что твоя бедная мама умерла, да покоится она в мире, так еще Висента, эта ведьма, чтоб ее бог наказал, болтает невесть что… Чтоб ее…
Теперь эта громадина плакала. Из неведомых тайников своей одежды она извлекла белый платок и всхлипывала, звучно сморкаясь.
Марта живо представила себе Висенту с ее свирепым взглядом и плотно сжатым ртом, припомнила ее вызывающе вздернутый подбородок, когда она произносила свои проклятия…
За эти часы произошло немало ужасных событий. Марта еще не могла разобраться в происшедшем. Она знала только, что после небывалого душевного подъема она очутилась в ледяной бездне отчаянья, из которой не в силах выбраться. В последние дни Марта была клубком нервов, самой энергией. Она жила так напряженно, с такой отдачей духовных и физических сил, что в этот вечер, когда она полями возвращалась домой, ей казалось, что в душном и тяжелом воздухе ее похудевшее тело стало невесомым, легким, словно пушинка. Порой она останавливалась посреди дороги — сердце ее бешено колотилось, настолько она была взволнована.
Она сумела-таки осуществить то, что прежде представлялось невозможным. В ее ученическом портфеле лежал пропуск и билет до Кадиса. Дорогой она думала, что надо следить за собой, иначе дома лицо выдаст ее. Но мельком остановившись на этих мелочах, она сразу же принималась обдумывать более важные вопросы. Она уже воображала себе, каким образом попадет на пароход… Вероятнее всего, что в день отъезда родных Пино и Хосе вместе отправятся в Лас-Пальмас, чтобы проводить их. Марта рассчитывала прикинуться больной и остаться в усадьбе. Как только брат и невестка уедут из дому, она возьмет маленький узелок с одеждой и сбежит. У нее будет достаточно времени, чтобы приехать в порт раньше родственников, войти на пароход и спрятаться там… Все это легче было придумать, чем сделать… Но при одной только мысли об этом она уже ясно видела перед собой пароход и огни порта в ночь ее бегства… И это свершится всего через несколько дней!.. Ее охватило безумное, исступленное нетерпение, в сердце кипела почти невыносимая радость. Она уже слышала шум порта, чувствовала запах смолы и жар, пышущий из низких окон пароходного камбуза, за которыми мелькают белые поварские колпаки, — все это столько раз она видела и слышала с пристани. Круглые, освещенные изнутри иллюминаторы, целый мир на воде, дышащий, многолюдный — он ждет ее, точно ворота в новую жизнь…
Подходя к усадьбе, возбужденная, взволнованная, вся поглощенная своей тайной, она и представить не могла, что ее там ожидает.
Весь дом был погружен в темноту, освещена была только столовая. Озабоченная своими мыслями, Марта все же заметила в темном саду несколько автомобилей и очень этому удивилась.
Еще не входя в дом, Марта случайно заглянула в одно из окон столовой. Она увидела куски черной материи и нескольких рабочих, которые под присмотром Хосе и какого-то маленького, незнакомого ей человека несли огромные свечи. Комната была полна людей и тем не менее казалась печальной. Кроме ее брата и дона Хуана, там сидели еще две дамы, которых Марта едва знала. Она не сразу поняла, что в столовой готовят помост для катафалка. Когда же наконец все сообразила, удар оказался настолько сильным и жестоким, что она утратила всякую способность мыслить.
Марта едва помнила, как вошла в дом, как женщины обнимали и целовали ее. Бегом она бросилась в свою комнату, оглушенная, отупевшая.
Долгое время Марта пролежала на кровати в полной темноте. За эти часы подруги ее матери не раз садились рядом с ней и что-то говорили, поглаживая по голове. Она переносила эти знаки внимания как неизбежную пытку, лицо ее окаменело, глаза были закрыты — в эти минуты она очень напоминала Тересу в ее последние годы.
Одна мысль сверлила мозг Марты: она была твердо, убеждена, что это несчастье, эта смерть ниспослана ей как небесная кара, чтобы разрушить ее планы, чтобы предупредить ее бегство. Мысль эта превратилась в наваждение.
В конце концов подруги Тересы оставили девочку в покое, убедившись в бесполезности своих попыток растрогать ее и вызвать у нее слезы. Одна, в темноте, Марта слышала, как тело Тересы снесли вниз. Позже раздались шаги дона Хуана и Хосе, поднявшихся наверх. Они говорили о Пино.
— Меня беспокоит ее состояние… Это…
Потом по коридору пробежала служанка… Марта услышала, как она постучала в дверь спальни Хосе и Пино.
— Дон Хосе… Приехали сеньоры из Лас-Пальмас.
Снова раздались шаги дона Хуана и Хосе. Они возвращались. Дон Хуан сказал:
— Кармела, останься с хозяйкой.
И голос Кармелы издалека:
— Да, сеньор.
В этот миг Марта встала, подошла к двери и прислушалась к голосам внизу. До нее донесся голос Пабло, и хоть она подумала, что ей — почудилось, все же этот звук настойчиво манил ее; она поспешила к лестнице, но остановилась наверху, полускрытая темнотой, полная робости и ужаса, который охватывает душу в присутствии смерти.
Мадридские родственники, Пабло и мать Пино вошли в столовую; там уже находились Хосе и дон Хуан. Женщины, крестясь, окружили катафалк. Они тихо спрашивали что-то у дона Хуана, и он отрицательно качал головой в ответ.
И тут среди приглушенного, тихого говора поднялась Висента, стоявшая на коленях рядом с телом Тересы.
Громко, отчетливо она произнесла:
— Я знаю, почему умерла моя госпожа. Я клянусь перед господом богом, что ее отравили, и я знаю, кто эта сделал.
На секунду все замерли, потом разом заговорили, почти закричали.
— За такие слова, Висента, вас посадят в тюрьму. Вы что, не соображаете…
— Какая чепуха! Вы не понимаете, что говорите!
Это были голоса Хосе и дона Хуана. Но и остальные тоже что-то кричали, возмущаясь и негодуя. Поднялся невообразимый гвалт. Похоже было, что все сошли с ума. Однако голос Висенты снова перекрыл шум, она стояла прямая, точно скала среди набегающих волн.
