Эмиль Золя - Западня
Право, в мастерской Нана только пополняла полученное ею воспитание. Ничего не скажешь, дурные наклонности у нее уже были, но общение с кучей девиц, развращенных нуждой и пороком, лишь подливало масла в огонь. И потом они постоянно были вместе, в тесноте, и заражали друг дружку, как одно гнилое яблоко заражает всю корзину. На людях, разумеется, девушки держались прилично: они старались не показывать свою грубость и не болтать непристойностей, — словом, разыгрывали воспитанных барышень. Зато по углам они шептали на ушко приятельницам всякие гадости. Стоило сойтись двум подружкам, как они начинали смеяться и молоть черт знает что. По вечерам они провожали друг друга; и тут начинались такие признания, что у кого угодно волосы встали бы дыбом; цветочницы подолгу простаивали на тротуаре среди уличной сутолоки, возбужденные собственными словами. А девушек вроде Нана, которые еще не сбились с пути, развращал самый воздух мастерской, запах попоек и веселых ночей, принесенный гуляющими работницами в их наскоро заколотых волосах и в юбках, до того измятых, словно они всю ночь провалялись одетые. Томная вялость после бурной ночи, запавшие глаза, обведенные темными кругами, — г-жа Лера возвышенно называла их «фонарями любви», — развинченная походка и охрипшие голоса — все это говорило о пороке, дыхание которого проносилось над рабочим столом и над хрупкими яркими венчиками искусственных цветов. Нана впитывала в себя этот воздух и с наслаждением терлась возле видавших виды девушек. Она давно уже подсаживалась к долговязой Лизе, о которой говорили, будто она беременна, — и девчонка украдкой посматривала на свою соседку блестящими глазами, как бы ожидая, что та вот-вот раздуется и лопнет. Просветить Нана было довольно трудно: негодница все уже знала, все видела, болтаясь на улице Гут-д’Ор. В мастерской она лишь наблюдала за тем, как поступают подруги, и ее все сильнее подмывало пойти по той же дорожке.
— Здесь можно задохнуться, — прошептала Нана, подходя к окну, словно для того, чтобы поднять жалюзи.
Но она снова высунулась и посмотрела вправо и влево. Тут Леони, наблюдавшая за мужчиной на противоположном тротуаре, воскликнула:
— Взгляните на этого старика! Что ему здесь нужно? Вот уже четверть часа, как он шпионит за нами.
— Какой-нибудь старый волокита, — сказала г-жа Лера. — Нана, сейчас же ступай на свое место! Я запретила тебе стоять у окна.
Нана вновь принялась крутить стебельки фиалок, а вся мастерская занялась стариком. Это был хорошо одетый господин лет пятидесяти, в светлом пальто, с очень бледным, серьезным, благообразным лицом и аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Он битый час простоял у магазина лекарственных трав, поглядывая на спущенные жалюзи мастерской. Цветочницы хихикали, но уличный шум заглушал их смех; прилежно склонившись над работой, они искоса посматривали в окно, чтобы не потерять из виду старого господина.
— Ишь ты, да у него лорнет, — заметила Леони. — Шикарный мужчина! Он, верно, поджидает Огюстину.
Но Огюстина, высокая некрасивая блондинка, с досадой ответила, что она терпеть не может стариков. Г-жа Лера покачала головой и игриво улыбнулась.
— Вы не правы, милочка. Старики ласковее молодых, — прошептала она, как всегда, с каким-то двусмысленным намеком.
В эту минуту соседка Леони, толстенькая коротышка, сказала ей что-то на ухо; Леони откинулась на спинку стула, корчась от смеха, и стоило ей теперь взглянуть на старика, как она заливалась еще сильнее.
— Да, да, в самую точку попала!.. Ох, уж эта Софи, ну и бесстыдница! — бормотала она.
— Что она сказала? Что она сказала? — наперебой спрашивали работницы, сгорая от любопытства.
Леони молча вытирала слезы, а потом, немного успокоившись, опять принялась за работу.
— Этого нельзя повторить, — заявила она.
Девушки стали приставать к Леони, но она только отрицательно мотала головой и прыскала со смеху. Тогда Огюстина, ее соседка слева, стала просить подружку потихоньку сказать ей, в чем дело. Наконец Леони сдалась и что-то прошептала ей в самое ухо. Огюстина в свою очередь откинулась на спинку стула, покатываясь со смеху. Затем она повторила соседке ту же фразу, которая стала переходить из уст в уста среди негромких восклицаний и смешков. Когда непристойное словцо Софи обошло весь стол, девушки переглянулись и расхохотались все разом, красные и смущенные. Одна только г-жа Лера ничего не знала. Она чувствовала себя оскорбленной.
— Вы плохо себя ведете, барышни, — заявила она. — Неприлично секретничать в обществе… Верно, какая-нибудь сальность, да? Фи, как нехорошо!
Она не решалась попросить, чтобы ей повторили остроту Софи, хотя ей до смерти хотелось знать, в чем дело. Она сидела, опустив голову, — нельзя же было ронять свое достоинство, — и с наслаждением прислушивалась к болтовне девушек. Стоило одной из них сделать самое невинное замечание, скажем, о своей работе, как другие тут же все перетолковывали: они извращали самые обычные слова, придавая им грязный смысл, и во всем видели непристойные намеки. Если одна из девиц говорила: «Мои щипчики лопнули» или «Кто лазил в мой горшочек?» — другие тотчас же относили это к пожилому господину, стоявшему столбом на улице, — все разговоры вертелись вокруг него. Ну и икалось же ему, наверно! Девушкам так хотелось поострить, что они начали болтать всякую чушь. Однако новая игра им очень нравилась; они возбужденно хохотали, глаза у них лихорадочно блестели, а язык уже не знал никакого удержу. И все же у г-жи Лера не было причины сердиться: ни одного грубого слова не было сказано. Да и сама она рассмешила девушек до упаду.
— Лиза, дружочек, у меня огонь погас, — сказала она одной из цветочниц. — Передайте мне огонька.
— У госпожи Лера погас огонь! — закричали девушки в один голос.
Старшая мастерица пустилась было в объяснения.
— Вот когда проживете с мое…
Но ее никто не слушал, работницы наперебой предлагали позвать с улицы старого господина, чтобы он зажег потухший огонь г-жи Лера.
Надо было видеть, как хохотала Нана среди этого повального веселья! Она не пропускала ни одной двусмысленности, откапывала такие словечки, что просто лопалась от гордости, и победоносно встряхивала головой. Среди порока и распущенности она чувствовала себя как рыба в воде. И, корчась от смеха, она ни на минуту не переставала крутить стебельки фиалок. Да еще как здорово — быстрее, чем опытный курильщик свертывает папиросу. Одно ловкое движение руки, и узкая полоска зеленой бумаги как бы сама накручивалась на латунную проволоку; капелька клея падала на ее верхний кончик, и зеленый стебелек был готов, да притом такой свежий, такой изящный, что оставалось лишь приколоть его к корсажу, чтобы украсить дамский наряд. Шик был в самих пальцах Нана, тонких, нежных и гибких, словно бескостных пальцах потаскушки. Только этому она и научилась в мастерской. Зато ей одной поручали делать стебельки — так хорошо они у нее получались.
Между тем пожилой господин, все время стоявший на улице, наконец ушел. Девушки понемногу успокоились и усердно работали, несмотря на удушливую жару. Когда пробило двенадцать и наступил обеденный перерыв, все встрепенулись. Нана подскочила к окну и тут же предложила подругам сбегать за покупками, Леони заказала ей на два су креветок, Огюстина — фунтик жареного картофеля, Лиза — пучок редиски, Софи — сосисок. Нана уже спускалась по лестнице, когда ее нагнала г-жа Лера, широко шагая своими длинными ногами: тетке показалось подозрительным, что девчонку сегодня все время тянет к окну.
Едва они вышли из подъезда, как заметили пожилого господина: он стоял как на часах и, увидя Нана, подмигнул ей. Девчонка залилась краской. Тетка схватила ее под руку и потащила за собой, а незнакомый господин бросился вслед за ними. Так, значит, этот кавалер бегает за Нана! С пятнадцати лет заводить шашни с мужчинами! Ну и поведение! И г-жа Лера тут же приступила к допросу. Бог ты мой, Нана и сама ничего не знает; он преследует ее вот уже пятый день, она носу не может высунуть на улицу, чтобы не наткнуться на него; кажется, он коммерсант; говорят, у него пуговичная фабрика. Эти слова произвели на г-жу Лера сильное впечатление. Она обернулась и украдкой взглянула на господина.
— Да, сразу видно, что он при деньгах, — прошептала она. — Послушай, кошечка, ты должна мне все рассказать. Тебе нечего меня бояться.
Беседуя, они бегали по лавкам, зашли в колбасную, в зеленную, в мясную. Количество свертков в промасленной бумаге все увеличивалось. Нести их было неловко, но тетка и племянница были в прекрасном настроении, они вихляли бедрами, задорно смеялись и посматривали на господина блестящими глазами. Г-жа Лера тоже кокетничала, она разыгрывала из себя молоденькую девушку ради пуговичного фабриканта, который по-прежнему ходил за ними следом.
