Жак Шардон - Эпиталама
Вынимая из кармана зеркальце, он обернулся и заметил вдали зонтик Берты. Словно испугавшись вдруг, смутившись и оробев при мысли о встрече наедине, он поднял велосипед и вошел с ним в парк Фондбо.
Мужчины играли в теннис. Дети бегали по лужайке, поднося играющим мячи.
Андре заметил зонтик Берты сквозь листву дубов; он замедлил шаг и направился к детям Мортюре.
— Куда путь держите? — спросил он у них.
— Мы идем смотреть повозку с виноградом, которая проезжает по дороге.
— А!.. Так сегодня, значит, собирают виноград? — заинтересованно сказал он, следуя за маленьким Марком и поглядывая в сторону аллеи, к которой медленно приближалась Берта, такая простая и светлая в своем платье из белой шерсти.
Берту мигом окружили дети.
— Здравствуйте, Андре, — сказала она, высвобождая руку, которую покрывала поцелуями маленькая Анни.
По первым словам Андре, по его взгляду она почувствовала, что между ними установилось согласие — серьезное и явное.
Он пробормотал:
— Я ожидаю вас, как несчастнейший из несчастных!.. Я просто задыхаюсь. Я ведь никогда не смогу говорить с вами здесь.
К Берте подошли Мари-Луиза и Элен, и Андре, направившись к играющим в теннис, прокричал:
— О! Играют мужчины! Это уже серьезно!
Он опять вернулся к Берте. Подойдя совсем близко к ней, он пробормотал что-то недовольное по поводу соседей, с решительным видом прошел дальше, но тотчас вернулся, словно притянутый к ней невидимой нитью, которая, стоило ему удалиться, тут же возвращала его обратно. Не разговаривая с ним, казалось, даже не слушая его, Берта отвечала ему обращенной ко всем улыбкой; взгляд ее сиял, и вся она, казалось, излучала молодость, радость и вновь обретенную легкость.
— Тебе в этой очаровательной шляпе можно дать не больше пятнадцати лет, — сказала ей госпожа Дюкроке, когда слуга принес чай, который решили пить в саду. — Ты пришла пешком! Тебе не жарко было?.. Ох уж эти мужчины! Прямо не оторвешь их от тенниса! Все сюда!.. К столу!.. — прокричала она резким певучим голосом.
Берта заметила рассеянный жест Андре, взявшего пирожное с тарелки, словно он был один; она заметила его задумчивый вид, его молчание, причина которого ей была известна.
— У тебя очень хорошая учительница, — произнесла вдруг Берта, повернувшись к Мари-Луизе с зачарованным выражением на лице.
Она хотела сказать: «Вы не понимаете. И не смогли бы понять. Вы были бы шокированы. Это мое дело. И мне здесь все ясно».
Подошел Рауль в накинутом на плечи пиджаке, вытирая платком вспотевшую голову и лицо.
Он прикурил сигарету и протянул горящую спичку маленькой Бланш, а та попыталась задуть ее.
— Ну что, последнюю партию? — предложил он.
— Я — пас, — ответил Годе. — Трех партий мне достаточно. А вы, госпожа Пакари, в теннис не играете?
— Уже десять лет не играла.
— Раньше вы очень хорошо играли, — заметил Рауль. — Пойдемте! Сыграете одну партию с нами. Идем, Лоран. Андре, ты будешь в паре с Бертой.
— Уверяю вас, я даже ракетку разучилась держать, — сказала Берта.
— Увидите, мы их побьем, — сказал Андре и побежал за ракеткой Мари-Луизы.
Берта сняла свою украшенную розами шляпу, подтянула юбку и заколола ее булавкой, примерила сандалии и направилась к корту.
— Подавать буду я, — заявила она. — И не старайтесь! Есть! — прокричала Берта в тот момент, когда Рауль побежал к задней линии.
Она вновь обретала свою прежнюю ловкость. Она бегала с неожиданно юной сноровкой, с коротким криком, вроде бы как придется наносила удары и брала все мячи. Охваченная возбуждением, она залезала на сторону Андре, доставала безнадежные подачи, и это ощущение резвости и детской запальчивости возвращали ей ошеломляющий задор совсем юного возраста. Когда Андре приближался, чтобы передать ей мяч, он громко выкрикивал какой-нибудь смелый комплимент, который, однако, растворялся в восклицаниях и общем сумбуре; бегая то туда, то сюда, раскрасневшийся, поглощенный игрой, он рассказывал ей о своей неистовой любви на языке торопливо произнесенных слов и выкриков. Берта молниеносным движением брала мяч в руки и, не отвечая, тут же резко била по нему, словно ей хотелось от него убежать.
Глядя на прыжки Андре, она думала: «Он еще слишком юн, чтобы понимать серьезность того, о чем говорит. Я ему кажусь такой же молодой, как он сам. Он не думает о том, что на мне лежит вина. А виновата ли я? Что вообще можно считать серьезным? Что можно считать истинным? Я верила в священные слова, которые не имеют никакого смысла. Я верила, что можно отдаться мужчине до такой степени, чтобы даже не принадлежать себе. Но два разных существа всегда так и остаются разными существами. Личность же не меняется. Я — то, что я есть».
К корту подошла госпожа Дюкроке с маленьким Абелем.
— Вы выигрываете? — спросила она.
— Берта бесподобна!.. — прокричал Андре, поддев мяч концом ракетки. — Мы выиграли пять геймов подряд.
Рауль и Лоран, игравшие вначале небрежно, стали более внимательными. Андре и Берте противостояла теперь спокойная и неодолимая сила, которая выводила их из себя.
— Это просто какое-то невезение! — воскликнула Берта, бросая ракетку на землю.
Запыхавшаяся, она опустилась на скамейку.
— Нам не хватило всего одного гейма! И все по моей вине! Я уже не успевала следить за мячом.
— Это просто невезение! — подтвердил Андре.
Он присел рядом с Бертой. Откинув руку за спинку скамьи, он схватил ее запястье. Берта резко встала и повернула голову в сторону госпожи Дюкроке, все еще ощущая, как какой-нибудь укус, быстрое пожатие его худых хищных пальцев.
— Ну что, реванш? — подзадоривал Рауль.
— Нет! — ответила Берта. — В другой раз!
Погруженная в свои мысли, она направилась к дому. В вестибюле к ней подошла Мари-Луиза. Отвечая на ее вопросы, Берта думала: «Мне нужно с ним поговорить. Я скажу ему, что мы с ним друзья, что я всегда буду испытывать к нему большую привязанность, привязанность очень нежную, но только дружескую».
Андре стоял возле пруда и любовался кувшинками. Она подошла к нему; пристально глядя на воду, она быстро проговорила:
— Я хочу видеть вас завтра. Мама приглашена на обед к подруге. Эмма составит ей компанию. Я останусь одна. В дом не надо заходить. После дороги на Сент-Илер сверните на проселок. Я буду там в два часа.
* * *Госпожа Дегуи и Эмма сели в открытую коляску, которую одолжили им Кальве, и отправились в путь. Берта осталась в доме одна с детьми.
После завтрака она помогла девочкам собраться в школу, а потом пошла посидеть в саду. Через некоторое время она встала и поглядела, спит ли дочь. Потом опять села и взяла вязание, стараясь этим вернуть себе душевное спокойствие. Она непрерывно думала о том, что вот-вот должен прийти Андре. Эта мысль возникала у нее как бы отдельно от ее остановившегося сознания и потом долго еще оставалась какой-то неясной, но не покидала ее, разливаясь по всему ее существу и настойчиво напоминая о себе, мысль, похожая на пульсацию крови, на что-то вроде лишней тяжести, на обузу, на зуд нетерпения, от которого она тщетно пыталась избавиться, пересаживаясь с места на место или подзывая к себе Селину. Эта встреча приближалась как нечто независящее от чьей-либо воли, как нечто неизбежное, и потому принималась ею. Она уже даже не знала, что собиралась сказать ему, не знала даже, сможет ли вообще говорить. Она совершенно перестала думать.
Берта еще раз поглядела на часы и пересекла гостиную. Мягко ступая по каменным плитам прихожей, она прошла в бильярдную, поправила перед зеркалом шляпу, на мгновение задержалась и прислушалась, стоя у лестницы, затем бесшумно открыла дверь и вышла на дорогу.
Она заметила приближавшегося Андре.
— Пойдемте в сторону Грава, — предложил он.
И тут же добавил:
— Берта! Вы должны простить меня. Вы действуете на меня опьяняюще. Не надо ни о чем сожалеть.
Он говорил быстро, стремясь вовлечь ее в бурную, взволнованную, сбивчивую беседу. Он предпочел бы, чтобы разговор их протекал более спокойно, чтобы можно было просто идти и наслаждаться этой медленной, не требующей усилий прогулкой; а получалось, что он все говорил и говорил, словно торопясь завершить какое-то трудное дело, достичь какой-то цели, словно опасаясь паузы или какого-нибудь слова Берты, и старался не столько высказывать свою мысль, сколько ошеломить, взволновать, польстить. У него был вид возбужденного спорщика.
Идя вдоль луга, они приблизились к небольшой дубовой рощице.
— Взгляните, здесь нам будет очень хорошо, — сказал он, отводя ветку от лица Берты. — Я приходил сюда сегодня утром. И приготовил вот это место для вас.
С рассеянным видом Берта покорно села на толстый, покрытый мхом корень. Он уселся у ее ног, взял руку, жадно прижался к ней губами и замолчал.
