Жак Шардон - Эпиталама
Она встала с постели, сбросила с себя ночную рубашку, подобрала вверх волосы и, еще раз взглянув в зеркало, направилась в ванную.
Потом она надела пеньюар, села перед зеркалом и, откидывая голову вслед за движением руки, стала расчесывать разметавшиеся кудри. Она не думала больше ни о своих страданиях, ни о несправедливости, ни о муже. Она вновь видела перед собой господина Ле Куэ, платье, которого она носила в одну из зим.
Она протянула руку к столу, чтобы взять из-под коробки с почтовой бумагой пролежавшей там уже два месяца роман. Она вспомнила, что собиралась написать письмо Альберу. «Ладно, напишу как-нибудь в другой раз», — решила она, раскрывая недавно купленную книгу и листая самые последние страницы.
Держа в руке пилочку для ногтей, она подошла к окну и увидела сидящую под каштаном Эмму. «Она все время думает о своем горе, — подумала Берта. — Кому это нужно, такое долгое отчаяние? Когда успокаиваешься, появляется ощущение вины; а ведь защищаешься, по сути, от жизни, которая так хорошо исцеляет».
Она вернулась к зеркалу, села, взяла щетку и вновь принялась расчесывать волосы немного усыпляющими движениями; поставив на стол локоть и уставившись в одну точку, она вновь увидела взгляд Андре и услышала его голос.
«Он — настоящий ребенок», — мысленно сказала она себе, пытаясь отогнать видение. Она встала и посмотрела в окно на голубое небо над деревьями. Ей казалось, что приятный утренний воздух наполнил ее сердце смутной радостью. Напевая, она выдвинула один из ящиков, выбрала очень тонкие белые чулки и стала медленно одеваться, придирчиво оценивая мельчайшие детали своего туалета.
— Мне не нравится, Селина, как сделаны эти туфли, — сказала она горничной, когда та вошла в комнату, чтобы забрать поднос.
— Мадам, у вас есть лента для передника малышки? — спросила Селина, поднимая туфли и внимательно разглядывая их со всех сторон.
В самом деле, у нее же есть дочь… Она о ней даже и не думала. Откуда у нее сегодня такая беззаботность, такое ощущение легкости и покоя, такое обновление сердца, обращенное только к себе, все равно как в отрочестве, когда человек занят исключительно собственной персоной? Ей показалось, что сегодня впервые со времен детства она ни о чем не думала.
— Наденьте ей передник с кружевами, — сказала Берта, чтобы отделаться от бонны.
Через приоткрытую дверь в комнату маленькими, семенящими шажками вошла дочка.
— А вот и мы пришли!.. Ну, не стой здесь, — сказала Берта, мягко, кончиками пальцев, дотрагиваясь до детской головки и подталкивая дочь к выходу. — Иди, поиграй с Селиной.
Выходя из дома, Берта почему-то подумала, что сегодня Андре придет в одиннадцать часов. Она пересекла террасу и подошла к Эмме. Детская ватага кричала, что есть мочи: «Белая кошка! Белая кошка!»; маленькая Мари кинулась сначала в юбки Берты, потом покружилась вокруг своей тетки, а затем побежала в дом, преследуемая Рене.
— Я разрешила им поиграть утром, — сказала Эмма, когда Берта усаживалась возле нее на скамейку. — Такая хорошая погода. Позанимаются после обеда. А вот и Андре.
— С самой дороги слышно, как кричат ваши дети… Я проходил мимо и решил заглянуть к вам на минуту, пожелать вам доброго утра… Я не задержусь, — сказал Андре.
Он сел возле Эммы, словно боялся глядеть на Берту.
Маленький Жан принес ему свою тряпичную утку; Андре смущенно держал в руках игрушку и улыбался ребенку.
— Ты уже не играешь со своим поездом?
Лицо Андре было видно Берте, только когда он наклонялся к ребенку. Его замедленные жесты, его немного приглушенный голос, паузы, его мечтательный, какой-то даже зачарованный вид могли вполне свидетельствовать о том, что мысли его сейчас всецело сосредоточены на ней.
— Вы не поедете на этой неделе в Фондбо? — спросил он, впервые взглянув на Берту.
— Я виновата перед ними; скорее всего, я навещу их завтра.
— Хотите, я подвезу вас в своей коляске?
— Спасибо, нет. Я отправлюсь туда, только если будет хорошая погода, и хочу пройтись пешком.
С дерева с шумом, точно брошенный кем-то камень, слетел, пронесся сквозь ветви и разбился о землю плод конского каштана.
— Тут у вас, я смотрю, небезопасно, — заметил Андре.
Видя, что Эмма вроде бы не расположена оставлять их одних, он встал.
— Вы скоро собираетесь возвращаться в Париж? — спросил он.
— Где-то в середине октября, — ответила Берта.
Когда Андре уже отошел на несколько шагов, Берта окликнула его и подошла. Она проводила его до калитки и там вполголоса сказала ему:
— Не приходите больше сюда. Это опасно. Я увижу вас в Фондбо.
— В Фондбо слишком много народу. Я хочу поговорить с вами, — произнес он глухим, прерывающимся голосом.
— Послезавтра, — сказала она с улыбкой.
— Берта! — промолвил он тихо, обнимая ее взглядом.
В этот момент Эмма встала со скамьи, и Андре открыл калитку, быстро пожав руку Берты.
* * *«Бедный Андре! Я попытаюсь его вылечить…», — подумала Берта, вспоминая это прощание с сочувствием и нежностью.
Она вспомнила, как Андре сказал ей: «Я уже давно знаю о вашей печали».
«Сколько доброты и деликатности в его голосе! — подумалось ей. — Благодаря своей чудесной интуиции, которую дают ему молодость и любовь, он разгадал меня лучше, чем тот, кто постоянно жил рядом со мной. Как он мог бы меня понимать! Ему, конечно, не пришло бы в голову укрощать мое неспокойное сердце, мою слишком требовательную молодость! Я щедро одарила бы его всем тем, что отдавала куда-то в пустоту. Я вольна принять его нежную привязанность… Я вольна в своих действиях и в своих чувствах. Человек, которому я отдала свою любовь, отказывается от нее: у него нет нужды в ней. Он взял меня в жены, чтобы изводить меня. Он сломал меня и унизил. Он даже уже не замечает меня. Разве я ему принадлежу? Он может предъявлять требование к своей жене, к бедному страдающему существу. Но я теперь уже не та прежняя жена! Мое сердце независимо, как в первый день, когда я, поверив в любовь, отдала ему себя».
Она вспомнила о полных очарования часах, которые они провели с Андре в Париже. Чтобы поддразнить его, она спорила с ним, но на самом деле они обо всем думали одинаково, потому что оба были молоды. Он слушал ее со слегка удивленным, задумчивым видом, очарованный, готовый внимать ей без конца. Он восхищался ею, подчиняясь голосу любви. Как она была словоохотлива и весела! В такие моменты Альбер переставал узнавать ее, но это и была ее истинная натура, которую она вновь обрела, это и были присущие ей жизнерадостность, обаяние, остроумие — все то, что, как она считала, уже покинуло ее: когда мужчина глядит на тебя с безразличием, то чувствуешь одни только свои недостатки, и кажется, что у тебя отняли все.
Ей вспомнились взгляды Андре, когда-то произнесенные им слова, глубинный смысл которых она начинала понимать только теперь, и его сдержанная любовь, скрывавшаяся под маской дружеской симпатии, стучалась в ее сердце.
«Смогла бы я полюбить его?» — вдруг мысленно спросила она себя. Нет. Любовь дает о себе знать совсем иначе; она переворачивает жизнь; в ней не сомневаешься. Берта продолжала, как и прежде, выходить из дома в сад, приглядывать за дочерью, разговаривать с Эммой. Однако во всем, что она делала, уже не было привкуса тоскливой необходимости. Все казалось более веселым, более простым; она чувствовала себя счастливой, как когда-то давно, когда глядела на все окружающее восторженными глазами первой любви.
«Смогла бы я его полюбить?» — неотвязно крутилось у нее в голове. Как бы желая убедить себя, что это невозможно, она представила красные щеки Андре, его слишком короткий нос и сказала себе: «Я абсолютно уверена, что он мне не нравится». Однако тут же она вспомнила другое лицо Андре: страстное, с пристальным и нежным взглядом.
* * *На вершине косогора, там, где начинаются виноградники Фондбо, Андре остановился и положил велосипед на груду булыжника. Он вытер о траву запылившиеся башмаки, снял пиджак и подставил грудь дыханию легкого ветерка.
Он пролежал в постели до самого обеда, чтобы в дремоте время бежало быстрее. Наступал момент, которого он ждал уже целых два дня. Вот-вот он должен был вновь увидеть Берту. Ему было хорошо знакомо нетерпение желания, но сегодня он ощущал не это чувственное и как бы не зависящее от личности влечение, которое часто испытывал к самым различным женщинам. Тут слились воедино охватившие всю его душу эмоции, восхищение, чистая и вполне конкретная симпатия к одной-единственной женщине; и мысль о том, что эта женщина — Берта, замужняя и такая серьезная, добавляла таинственности событию, которое преображало его жизнь.
Вынимая из кармана зеркальце, он обернулся и заметил вдали зонтик Берты. Словно испугавшись вдруг, смутившись и оробев при мысли о встрече наедине, он поднял велосипед и вошел с ним в парк Фондбо.
