Эрих Ремарк - Триумфальная арка
Она извлекла из выреза платья смятый клочок материи. Цветы на желтом фоне.
— Чудесно, — сказал Равик.
— Купила со скидкой в семьдесят процентов. Прошлогодняя заваль. — Ее глаза излучали тепло и нежность. — На одном кретоне и сэкономила триста семьдесят франков. Разве плохо?
— Великолепно. Ты выйдешь замуж?
— Сразу же.
— Зачем так торопиться? Почему не подождать еще немного и не сделать все, что наметила?
Роланда рассмеялась.
— Ты ничего в этом не смыслишь, Равик. Без мужчины дело не пойдет. Какое может быть кафе без мужчины?
Она встала, крепкая, спокойная, уверенная в себе. Она обдумала все. Какое может быть кафе без мужчины?
— Не торопись переводить деньги на его имя, — сказал Равик. — Подожди, пока все не наладится. Она опять рассмеялась.
— И не подумаю ждать. Мы разумные люди и нужны друг другу для ведения дела. Мужчина — не мужчина, если деньгами распоряжается его жена. Какой-нибудь сопляк мне ни к чему. Я хочу уважать своего мужа. А это невозможно, если он каждую минуту будет приходить ко мне и выпрашивать деньги. Неужели ты не понимаешь?
— Понимаю, — сказал Равик, хотя никак не мог этого понять.
— Вот и хорошо! — Она удовлетворенно кивнула головой. — Хочешь выпить?
— Нет. Мне надо идти. Я случайно проходил мимо и зашел просто так. Завтра с утра я должен работать.
Она удивленно взглянула на него.
— Ты совершенно трезв. Хочешь девушку?
— Нет.
Легким движением руки Роланда приказала двум девицам подойти к посетителю, заснувшему на диване. Лишь очень немногие девушки сидели на мягких пуфиках, расставленных в два ряда посредине зала. Остальные предавались необузданному веселью, катаясь на гладком паркете коридора. Одна присела на корточки, а две другие мчались вприпрыжку, волоча ее за собой. Развевались волосы, тряслись груди, белели плечи, взвивались короткие шелковые юбки. Девушки визжали от удовольствия. Казалось, «Озирис» преобразился в некую Аркадию — обитель классической невинности.
— Ничего не поделаешь, лето! — заметила Роланда. — Приходится смотреть сквозь пальцы. — Она взглянула на него. — В четверг мой прощальный вечер. Мадам дает обед в мою честь. Придешь?
— В четверг?
— Да.
В четверг, подумал Равик. Через семь дней. Семь дней, семь лет. Четверг… Тогда все уже останется позади. Четверг… Можно ли загадывать так далеко?
— Конечно, приду, — сказал он. — Где вы собираетесь?
— Здесь. В шесть часов.
— Хорошо. Непременно приду. Спокойной ночи, Роланда.
— Спокойной ночи, Равик.
Это случилось, когда он ввел ретрактор. Равика словно обдало стремительной, ошеломляющей, горячей волной. Он только что смотрел на открытую красную рану, на прозрачный пар, идущий от нагретых влажных салфеток, на кровь, сочившуюся из мелких сосудов, перехваченных зажимами, — как вдруг увидел перед собой глаза Эжени, с немым вопросом устремленные на него, увидел в резком свете ламп каждую морщинку, каждый волосок усов на крупном лице Вебера… Он с трудом овладел собой и продолжал спокойно работать.
Он накладывал шов. Руки действовали машинально, рана постепенно закрывалась, а он только чувствовал, как от подмышек по рукам и по всему телу течет пот.
— Вы не закончите шов? — спросил он Вебера.
— Хорошо. А что с вами?
— Ничего, просто жарко. Не выспался.
Вебер перехватил взгляд Эжени.
— Это случается, Эжени, — сказал он. — Даже с праведниками.
На мгновение вся операционная закачалась перед глазами. Неимоверная усталость. Вебер продолжал накладывать шов. Равик кое-как помогал ему. Язык распух. Нёбо стало словно вата. Он дышал с трудом и очень медленно. Мак, подумалось ему, и эта мысль была словно чужая. Мак во Фландрии. Открытый, красный живот. Красный, раскрывшийся цветок мака, бесстыдная тайна жизни — прямо под рукой, вооруженной ножом. Судорога, пробежавшая от плеч к кистям, смерть, пришедшая откуда-то издалека, словно внезапно замкнулся какой-то контакт. Я не должен оперировать, подумал он, пока все не останется позади.
Вебер смазал шов йодом.
— Готово.
Эжени тихо выкатила тележку.
— Дать сигарету? — спросил Вебер.
— Нет. Я пойду. Есть дела. Я вам больше не нужен?
— Нет. — Вебер удивленно глядел на Равика. — Куда вы спешите? Выпейте вермута с содовой или что-нибудь прохладительное.
— Не могу. У меня действительно срочное дело. Я не думал, что уже так поздно. До свидания, Вебер.
Он быстро вышел. Такси, подумал он. Скорее такси. Увидев «ситроэн», он остановил его.
— Отель «Принц Уэльский»! Скорее!
Надо сказать Веберу, пусть пока обходится без меня, подумал он. Так дальше продолжаться не может. Стоит только во время операции подумать, что Хааке звонит мне в эту минуту, — и я почти теряю сознание.
Он расплатился с шофером и вошел в холл. Лифт полз бесконечно долго. Поднявшись на свой этаж, он прошел по коридору и открыл дверь в номер. Скорее к телефону. Он медленно, словно тяжелую гирю, поднял трубку.
— Говорит фон Хорн. Мне звонили?
— Минуточку, мсье.
Равик ждал. Снова послышался голос телефонистки.
— Нет. Вам никто не звонил.
— Благодарю.
Морозов пришел под вечер.
— Ты уже обедал? — спросил он.
— Нет. Ждал тебя. Можем поесть у меня в номере.
— Глупости. Это сразу же бросится в глаза. В Париже только больные обедают у себя в номере. Иди вниз. Я побуду здесь. В эту пору вряд ли кто позвонит. Время обеденное. Священная традиция. А если он все же позвонит, скажу, что я твой лакей, и узнаю его телефон. Ты, мол, придешь через полчаса.
Равик колебался.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я вернусь через двадцать минут.
— Зачем такая спешка? Ты достаточно долго ждал. Теперь тебе нельзя нервничать. Пойдешь к «Фуке»?
— Да.
— Спроси «вуврэ» урожая тридцать седьмого года. Я как раз оттуда. Это что-то необыкновенное.
— Хорошо.
Равик спустился вниз в лифте. Он быстро пересек улицу и прошел через террасу ресторана. Затем обошел весь зал: Хааке нигде не было. Равик уселся за свободный столик, стоявший на тротуаре со стороны авеню Георга Пятого, и заказал жаркое, салат, козий сыр и «вуврэ».
Наконец появился официант с подносом. Равик успокоился и не спеша приступил к еде. Он заставил себя попробовать легкое, чуть пенистое вино. Ел медленно, то и дело посматривая по сторонам и взглядывая на небо, голубым шелковым флагом повисшее над Триумфальной аркой. Затем заказал кофе и с удовольствием ощутил его горьковатый вкус. Неторопливо закурил сигарету, посидел еще немого за столиком, разглядывая прохожих, затем встал и, позабыв обо всем, пересек авеню и направился к «Принцу Уэльскому».
— Ну как «вуврэ»? — спросил Морозов.
— Превосходное вино.
Морозов достал карманные шахматы.
— Сыграем партию?
— Согласен.
Они расставили фигурки. Морозов уселся в кресло. Равик расположился на диване.
— Похоже, без паспорта мне не прожить здесь больше трех дней, — сказал он.
— У тебя уже требовали его?
— Пока нет. Иногда они это делают сразу, как только приедешь. Потому я и прибыл сюда ночью. Дежурный не стал меня особенно расспрашивать. Я сказал, что сниму номер на пять суток.
— В дорогих отелях на все это смотрят сквозь пальцы.
— Но если у меня все же потребуют паспорт, может получиться неприятность.
— Пока это тебе не угрожает. Я справлялся в «Георге Пятом» и в «Рице», там тоже не особенно за этим следят. Ты записался как американец?
— Нет. Как голландец из Утрехта. Свою новую фамилию я слегка изменил, чтобы она походила на голландскую: назвал себя Ван Хорн, а не фон Хорн. Звучит, в общем, одинаково; если Хааке спросит меня, он не заметит разницы.
— Правильно. Надеюсь, все сойдет гладко. Ты снял дорогой номер, вряд ли тобой станут интересоваться.
— Я тоже так думаю.
— Жаль, что ты назвал фамилию Хорн. Я мог бы достать безупречное удостоверение личности, действительное еще на целый год. Оно принадлежало моему другу, умершему семь месяцев назад. Звали его Иван Клуге. Фамилия, как видишь, не русская. Когда пришли из полиции, мы заявили, что он беспаспортный немецкий беженец. Таким образом удалось спасти удостоверение. Покойнику не так уж важно, что его похоронили под именем Йозефа Вайса. Зато два эмигранта жили потом с его удостоверением личности. Выцветшая фотография в профиль, печати нет. Фото можно легко заменить.
— Нет, лучше оставить все так, как есть, — сказал Равик. — Когда я выеду отсюда, не останется никаких следов.
— С документами ты обезопасишь себя от полиции. Впрочем, полиция не придет. Она не интересуется отелями, где за апартаменты платят больше ста франков в сутки. Я знаю беженца, который уже целых пять лет живет в «Рице» без документов. И одному только ночному портье известно об этом. А ты подумал, как вести себя, в случае если эти типы все же нагрянут?
