Грэм Грин - Проигравший выручает все
Он загородил мне дорогу:
— Управляющий просил передать вам свое почтение, и не могли бы вы уделить ему несколько минут? У него в кабинете.
Я подумал: ее посадить в тюрьму они не посмеют, посадят только меня. И я подумал: ох, этот Гом, эгоист и сукин сын с восьмого этажа, это же он довел нас до такого ничтожества, потому что слишком велик, чтобы помнить свои обещания. Шесть дней творит мир, а на седьмой отправляется отдыхать — и плевать ему, если его творение горит синим огнем. Попадись он мне в руки хоть на минуту! Вот если бы он зависел от моей памятливости... — но нет, это мне суждено быть плодом его воображения. А я такого, как он, и воображать бы не стал!
— Присядьте, мистер Бертранд, — предложил мне управляющий. Он пододвинул ко мне коробку сигарет. — Курите? — От него так и несло вежливостью человека, который многих казнил на своем веку.
— Спасибо, — сказал я.
— Погода не такая теплая, какую можно ожидать в это время года.
— А все равно лучше, чем в Англии.
— Надеюсь, вам здесь нравится? — Это, по-видимому, был обычный прием: показать, что к тебе не питают никакого зла, просто выполняют свой долг. Мне хотелось, чтобы он поскорее перешел к делу.
— Очень, благодарю вас.
— И жене вашей тоже?
— О да, да.
Он замолчал, и я подумал: ну вот, начинается.
— Кстати, мистер Бертранд, — сказал он, — вы, по-моему, здесь впервые?
— Да.
— Мы в каком-то смысле гордимся нашей кухней. Думаю, что лучше поесть трудно в Европе.
— Не сомневаюсь.
— Я не хочу быть навязчивым, мистер Бертранд, вы уж меня простите, но мы заметили, что вам не нравится наш ресторан, а нам так важно, чтобы и вам, и вашей супруге пришлось по душе Монте-Карло. Может быть, вы чем-нибудь недовольны — обслуживанием, винами?..
— Что вы, мы всем довольны. Абсолютно всем.
— Да я и не предполагал, что у вас могут быть какие-нибудь претензии, мистер Бертранд. Я уверен, что наш сервис на высоте. И поэтому пришел к выводу, — вы уж извините меня за бестактность...
— Прошу вас, прошу.
— Я знаю, что наша английская клиентура часто терпит затруднения с обменом валюты. Маленькая неудача в казино в наши дни легко может нарушить материальное равновесие.
— Вероятно.
— Поэтому мне показалось, мистер Бертранд... как бы это выразить? Уж вы меня извините... Может быть, вы слегка стеснены в деньгах?
Теперь, когда роковой момент настал, у меня даже во рту пересохло. И те смелые, откровенные объяснения, которые я хотел дать, так и остались невысказанными. Я только произнес:
— Понимаете... — И вытаращил на него глаза через стол. На стене висел портрет принца Монакского, на столе стояла вычурная чернильница, и мне был слышен шум поезда, идущего в Италию. Все это было похоже на последний глоток свободы.
А управляющий между тем говорил:
— Вы должны понять, что администрация как казино, так и этого отеля заинтересованы, — можно сказать, крайне заинтересованы, — вы же понимаете, мистер Бертранд, что положение у нас не совсем обычное, мы, так сказать, — и он улыбнулся, глядя на свои ногти, — не рядовые hôteliers[6]. У нас есть клиенты, которых мы обслуживаем, ну, скажем, лет тридцать... — Он невероятно медленно произносил эту речь. — И мы хотим считать их не просто клиентами, а своими друзьями. Понимаете, тут, в княжестве, у нас существует традиция, как бы это выразить, осмотрительности, у нас держат язык за зубами... Мы никому не сообщаем фамилии наших клиентов. Мы надежно храним множество доверенных нам секретов.
Мне было невыносимо выслушивать его болтологию. Это уже была не казнь, а китайская пытка.
— У нас совсем нет денег, — сказал я, — вот вам и весь наш секрет.
Он снова улыбнулся, глядя на свои ногти.
— Я это подозревал, мистер Бертранд, поэтому надеюсь, что вы примете небольшую ссуду. Как друг мистера Дрютера. Мистер Дрютер очень старый наш клиент, и нас крайне огорчило бы, если бы кому-нибудь из его друзей пребывание у нас показалось не очень приятным. — Он встал, поклонился и подал мне конверт. Я почувствовал себя как мальчишка, получающий награду за хорошее поведение от епископа. Потом он проводил меня до дверей и тихо, заговорщически произнес: — Испробуйте наше Château Gruand Larose 1934 года; не будете разочарованы.
На кровати я вскрыл конверт и пересчитал купюры.
— Он дал мне в долг 250 тысяч франков.
— Не может быть!
— Вот что значит быть другом Гома. Жаль, что мне этот подонок не нравится.
— А как мы с ними расплатимся?
— Тут уж Гому придется нам помочь. Ведь мы из-за него тут торчим.
— Но мы будем тратить как можно меньше, правда, милый?
— Ни кофе, ни рогаликов больше не будет. Сегодня мы празднуем, это будет наша свадьба. — Мне было наплевать на Gruand Larose: я нанял машину, и мы поехали в горную деревушку под названием Пей. Кругом все было каменисто-серое, лишь можжевельник желтел в лучах закатного солнца, висевшего между холодными склонами гор, уже окутанных тенью. На улицах стояли мулы, и наша машина была чересчур велика, чтобы подъехать к харчевне. В харчевне был накрыт только один длинный стол, за которым могли рассесться полсотни людей. Мы сидели за ним вдвоем и любовались сумерками; нам подали местное красное вино — оно было не очень хорошим, — жирных жареных голубей, фрукты и сыр. В соседней комнате деревенские жители смеялись над своей выпивкой, и скоро мы уже не могли разглядеть громадный горб горы.
— Тебе хорошо?
— Да.
Немного погодя она сказала:
— Я не хотела бы возвращаться туда, в Монте-Карло. Нельзя отпустить машину и остаться здесь? Сегодня обойдемся без зубных щеток, а завтра пойдем... за покупками.
Она произнесла это слово так важно, словно мы находились в отеле «Риц», за углом от Рю-де-ла-Пэ.
— Купим зубную щетку от Картье, — сказал я.
— Две пижамные куртки от Ланвен.
— Мыло у Герлен.
— Дюжину дешевых носовых платков с Рю-де-Риволи. — Она добавила: — Больше ничего не могу придумать, а ты? Ты когда-нибудь бывал в таком месте с Грязнухой? — Грязнухой она называла мою первую жену, которая была смуглой, пухленькой и сексуальной, с глазами, как у китайского мопсика.
— Никогда.
— Я люблю бывать там, где нет чужих следов.
Я посмотрел на часы. Было уже около десяти, а ехать назад не менее получаса.
— Пожалуй, пора идти.
— Еще рано.
— Понимаешь, сегодня я хочу но-настоящему испытать мою систему. Если я буду ставить фишки по двести франков, у меня как раз хватит капитала.
— Неужели ты пойдешь в казино?
— Конечно пойду.
— Но ведь это кража.
— Почему? Он дал мне деньги, чтобы мы получали от них удовольствие.
— Тогда половина их моя. Ты не смеешь играть на мою половину.
— Будь умницей, ладно? Мне нужен капитал. Система нуждается в капитале. Когда я выиграю, ты все получишь назад сполна, с процентами. Мы заплатим по счетам и, если захочешь, вернемся сюда до конца нашего пребывания.
— Ты не выиграешь. Посмотри на других.
— Они не математики, как я.
Бородатый старик проводил нас по темным улицам с арками до нашей машины: Кэри со мной не разговаривала и даже не позволила взять ее под руку.
— Детка, мы ведь сегодня празднуем свадьбу. Почему ты злишься?
— Разве я тебе сказала что-нибудь злое?
До чего же они угнетают нас своим молчанием; ведь молчание нельзя повторить или бросить обратно, как слово. В таком же молчании мы приехали домой. Когда мы подъезжали, Монако был залит огнями — и музей, и казино, и собор, и дворец: со скалы пускали фейерверк. Это был последний день недели иллюминаций. Я вспомнил первый день, нашу ссору и три балкона.
— Мы еще ни разу не видели Salle Privée. Пойдем туда сегодня.
— А почему именно сегодня?
— Муж обязан заботиться о жене, а жена повиноваться мужу.
— Что ты болтаешь?
— Ты же сказала мэру, что на это согласна. Согласилась еще и на другую статью: «Жена обязана жить со своим мужем и следовать за ним повсюду, где он сочтет нужным находиться». А вот сегодня мы, черт возьми, будем находиться в Salle Privée.
— А я просто не понимала, что он говорит. — Когда она начинала спорить, худшее было позади.
— Детка, пожалуйста, пойдем со мной и посмотрим, как выигрывает моя система.
— Я увижу, как она проигрывает. — И на этот раз тоже была права.
Ровно в 10.30 я начал играть и проигрывать и проигрывал без конца. Перейти за другой стол я не мог, — это был единственный стол в Salle Privée, где можно было ставить минимально по 200 франков. Когда я проиграл половину займа управляющего, Кэри хотела, чтобы я перестал играть, но я еще верил, что удача придет, что события примут другой оборот и мои расчеты окажутся правильными.
— Сколько у тебя осталось?
— Вот. — Я показал ей пять фишек по двести франков. Она встала и ушла; по-моему, она плакала, но я не мог пойти за ней, не потеряв своего места за столом.
А когда я вернулся к нам в отель, я тоже плакал, — бывают случаи, когда и мужчине плакать не стыдно. Она не спала; по тому, как она была одета, было видно, до чего холодно она меня встречает. Кэри никогда не надевала на ночь пижамных брюк, если не хотела показать свою обиду или равнодушие, но когда она увидела, что я сижу на краю кровати и еле сдерживаю слезы, гнев ее прошел.
