Грэм Грин (USA) - Выигрыш
Обзор книги Грэм Грин (USA) - Выигрыш
Грэм Грин
Выигрыш
Дорогой брат!
Вот уже четверть столетия мы связаны дружбой и общими делами, поэтому, не испрашивая твоего разрешения, я посвящаю тебе это не очень серьезное, легкомысленное творение. Прочитав эту небольшую повесть, ты, конечно же, в отличие от критиков, не будешь отождествлять меня с ее героем. Мне также нет нужды объяснять тебе, что повесть не преследовала цели поощрять прелюбодеяние, ношение исключительно верхней части пижамы или регистрацию браков в мэрии. Книга также не имела цели отбить охоту играть на деньги.
С любовью и благодарностью,
Грэм ГРИН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
– Мне кажется, что эта небольшая, позеленевшая от времени статуя человека в парике верхом на лошади – одна из самых знаменитых достопримечательностей во всем мире.
Я сказал Кэри:
– Видишь, как блестит у лошади правое колено? К нему, вероятно, очень часто притрагивались, как к ступне Святого Петра в Риме.
Она нежно и старательно, будто полируя, потерла это колено.
– Разве ты веришь в приметы? – спросил я.
– Да.
– А вот я – не верю.
– Я верю во все приметы. Я никогда не прохожу под лестницей. Я бросаю соль через правое плечо. Стараюсь не наступать на щели между плитами тротуара. Милый, ты связываешь судьбу с самой суеверной женщиной на свете.
Многие люди несчастливы. А мы – счастливые. И я не хочу ни на гран рисковать своим счастьем.
– Ты так старательно потерла это колено, что нас обязательно ждет удача за столом рулетки.
– Не о такой удаче я просила, – ответила она.
– О тот вечер я вспомнил, что наше счастье началось две недели назад в Лондоне. Мы должны были обвенчаться в церкви Святого Луки на Мейда-Хилл и собирались провести медовый месяц в Борнмуте. Честно говоря, мы не ожидали от свадебного путешествия особенного наслаждения, а по мне, в конце концов, все равно куда ехать, лишь бы Кэри была рядом. Конечно, мы могли позволить себе поехать в Ле-Туке, но все-таки решили остановиться на Борнмуте, потому что наши знакомые Реджи и Труффиты собирались отдыхать в Ле-Туке, а нам хотелось побыть одним.
– К тому же ты просадил бы все деньги в тамошнем казино, – сказала Кэри, – и нам пришлось бы вернуться домой очень быстро.
– Цифры – моя стихия, – запротестовал я. – Целыми днями мне приходится иметь с ними дело.
– Какая жалость, что в твоей жизни это уже не первый медовый месяц. Ты весело провел свой первый – в Париже?
– Ну, допустим, это был не месяц, а всего лишь уикэнд, – осмотрительно заметил я.
– Ты очень ее любил?
– Пойми же наконец, – устало ответил я. – С того времени прошло уже более чем пятнадцать лет. Тогда ты еще пешком под стол ходила. Не мог ведь я все это время ожидать встречи с тобой!
– Но ты же ее любил?
– В тот самый вечер, как она меня бросила, я устроил Ремеджу роскошный обед и угостил его самым лучшим шампанским, какое только мог найти. У нее была мерзкая привычка по ночам брыкаться в постели: на одной кровати с ней у меня просто не было места, чтобы как следует выспаться.
– А может быть, я тоже брыкаюсь по ночам?
– Ты – совсем другое дело. Мне даже хочется, чтобы ты брыкалась – тогда я всегда буду уверен, что ты рядом. Представь себе только, какую уйму времени мы тратим на сон. Четверть жизни!
Высказанная мною мысль заставила ее надолго задуматься. В отличие от меня, цифры никогда не были ее стихией.
– Более, – наконец заключила она, – гораздо более. Например, я люблю поспать часов десять.
– Еще хуже, – заметил я. – Добавь к этому часов восемь на работе без тебя. А еда? Эта отвратительная привычка – необходимость есть…
– Хорошо, я обязательно буду брыкаться, – заверила она.
Эта беседа происходила за ленчем как раз в тот самый день, когда начиналось наше так называемое счастье. Обычно мы встречались в баре «Волонтер», расположенном недалеко от моей конторы. Кэри пила сидр и с завидным аппетитом поедала холодные сосиски. Я был свидетелем, как однажды она за один присест съела пять сосисок, а потом еще и яйцо всмятку.
– Если бы мы стали богатыми, – отметил я, – ты бы не тратила столько времени на приготовление еды.
– Кто знает, возможно, еда отнимала бы у нас еще больше времени. Вот смотри, эти сосиски… Хоп, и их уже нет. Разве за такое короткое время мы бы управились с икрой?
– А еще голавль, запеченный в тесте.
– И совсем небольшой зажаренный весенний цыпленок с зеленым горошком.
– А суфле «Ротшильд»?
– Ох, пожалуйста, не нужно быть богатыми, – взмолилась она. – Мы бы сразу же разлюбили друг друга, если б у нас появились большие деньги. Я стала бы такой полной…
– Для меня твоя внешность не играет никакой роли.
– Ну не скажи, – запротестовала она. – Ты сам прекрасно понимаешь некрасивых и толстых не любят.
Разговор как-то сам по себе внезапно оборвался. Кэри была еще слишком юной, чтобы быть мудрой, но ее возраст уже позволял ей хорошо понимать, что не всякую мудрость можно высказать вслух.
Я возвратился в величественное здание своей конторы, где повсюду стекло, стекло, стекло и блестящий мраморный пол, и современные скульптуры в альковах, похожие на статуи святых в католических соборах. Я работал помощником бухгалтера (перезревшим помощником бухгалтера), и само величие этого здания делало мое дальнейшее продвижение по служебной лестнице почти что невероятным. Чтобы подняться выше первого этажа, мне самому нужно было бы стать чем-нибудь вроде изящной статуэтки.
В небольших и не очень комфортабельных конторах в Сити одни клерки умирают, другие занимают их места на служебной лестнице; опытные джентльмены следят за младшими коллегами, помогают им, опекают их, как в романах Диккенса. Но здесь, в огромном производственном помещении, с мерным постукиванием телетайпов, стрекотанием машинок каждый сотрудник чувствует, что человека, не закончившего специального колледжа для привилегированных особ, шансов сделать карьеру нет никаких. Не успел я сесть на место, как по селектору разнеслось:
– Мистера Бертрама приглашают в десятую комнату. Мистер Бертрам – это я.
– Кто там находится в этой десятой комнате? – спросил я.
Никто не знал. Кто-то предположил:
– Это, наверное, где-то на восьмом этаже.
В голосе слышалось глубочайшее уважение, как будто речь шла о вершине Эверест – восьмой этаж вознесся в небо настолько высоко, насколько разрешали в то время предписания лондонского муниципалитета.
– Кто занимает десятый кабинет? – спросил я у лифтера.
– Неужели не знаете? – хмуро удивился он. – Вы давно здесь работаете?
– Пять лет.
Мы поднимались вверх.
– Вы просто обязаны знать, – заметил он, – кто сидит в десятом кабинете.
– А я вот не знаю.
– Проработать пять лет и не знать такого…
– Я прошу вас – скажите.
– Прибыли. Восьмой этаж, налево.
Когда я выходил из лифта, он мрачно кивнул вдогонку:
– Надо же, не знает хозяина десятого кабинета!
Потом он чуть смягчил свой тон, когда уже закрывал дверцы лифта:
– Ну кто ж еще там может быть? Конечно же Гом!
Это заставило меня замедлить шаг.
Я особенно не верю в счастье. И я отнюдь не суеверный человек. Но просто неизбежно: если тебе перевалило за сорок и служебная карьера не складывается, то ты начинаешь потихоньку верить, что рожден не под счастливой звездой. Я не имел чести быть лично знакомым с Гомом, мне только издали приходилось изредка видеть его, и для нашего личного знакомства насколько я знаю – никаких оснований не было. Он значительно старше меня и, вероятно, умрет первым. Без особенных эмоций я, конечно же, выражу сожаление по поводу его кончины. Но то, что меня внезапно вызвали с первого этажа на восьмой, потрясло меня. Какую же ужасную ошибку я допустил? Вот тогда-то я подумал, что мы с Кэри никогда не повенчаемся в церкви Святого Луки, так же как не поедем в свадебное путешествие на две недели в Борнмут. И оказался прав.
– Тома зовут Гомом те, кто его не любит, и все остальные – кто относится к нему безразлично. Его поступки, как погоду, предсказать невозможно. Если у нас в конторе устанавливали новую машину или заменяли старые, но еще надежные в работе компьютеры на новые, то сотрудники, которым приходилось обучаться обращению с этими игрушками самых последних моделей, сокрушенно вздыхали: «С этим Гомом не соскучишься!»
На Рождество раздавали отпечатанные бумажки, адресованные лично каждому сотруднику фирмы (вероятно, все машинописное бюро усердно трудилось над ними целый день, но подпись под этими поздравлениями по случаю праздника Герберт Друтер – была проштампована резиновой печатью лично им самим).
И меня всегда немного удивляло, что такая бумага не подписана его прозвищем – Гом. В этот знаменательный день денежных премий и подарочных сигар – премиальные суммы и количество сигар также невозможно было предугадать – его все называли с почтением полным почетным титулом – Великий Старик (Гом – по-английски Гот – аббревиатура от Огеа! Ом Мап – Великий Старик).
