Генри Грин - Возвращение «Back»
В эти минуты он боялся самого себя.
Или, порой, когда он диктовал письма, у него вдруг перехватывало дыхание, когда он представлял себе ее нежную кожу на тыльной стороне рук, где как раз заканчивалась округлость мышц, перехваченная канвой коротких рукавов платья; и монотонно бубнил: «Их номер СМ/105/127— наш номер 1017/2/ 1826», просиживая целыми днями на месте, не желая оставлять ее одну с корреспонденцией.
Тюрьма сделала его непорочным. Сам он считал, что имя его чувствам — вожделение. Он терзался. Но, как всегда, бездействовал. Вероятно, так было еще и оттого, что вся она состояла из противоречий. Эти руки выглядывали из рукавов мешковатых платьев, голубые глаза смотрели из-под лохматой челки, взгляд ее был сообразительным, но нервным и чересчур самоуверенным; ноги были ничем не примечательными, самые обыкновенные ноги, однако же руки ее были само совершенство; и он захлебывался от смущения, поглядывая на ее грудь.
Он полагал, что может обмануть ее проницательность, если смотреть, не таясь, только на ее руки. И ни разу не прикоснулся к ней.
Бедра ее — благодаря исключительной красоте этих рук — нисколько в его воображении им не уступали, а скорее напротив, ее довольно заурядные лодыжки являли ему — пока она старательно выводила «игольчатый вентиль из нержавеющей стали…» — утонченную версию чего-то непостижимого и запретного, что таилось под складками платья где-то между бедром и коленкой и будоражило — пока она бубнила «вакуумные вентили…» — какой-то невообразимой полнотой и силой, или рисовалось — когда она, например, спрашивала «что такое доступные ловушки?» — чем-то невыразимо белым, круглым, крепким, как завиток невысказанного вопроса, безмолвного обещания, цветка, рвущегося сквозь толщу четырех лет плена с четырьмя тысячами опустившихся подонков. И он поднимал на нее бездонные карие глаза и говорил: «Их поставляют Смиты», и она в глубине души страшилась: «А не спустился ли у меня чулок?».
Он сгорал со стыда.
Но жизнь, в которую он вернулся, ничего другого пока не предлагала. И для него — вечно рефлексирующего, безнадежно сосредоточенного на себе, настолько добросовестного и до того щепетильного, что подчас мисс Питтер едва не срывалась на крик, когда он скучно диктовал одни и те же письма одной и той же компании, добиваясь ответа по поводу обещанных поставок, подбирая каждое слово, с убийственной въедливостью вникая в каждую деталь — для него Дот была единственной морковкой на удочке, болтавшейся перед его носом и заставлявшей шагать вперед, поскольку — осенило его однажды вечером — он ушел в небытие, в туман, с тех пор, как исчезла Роза.
Порой ему снились рыжие толстухи. Но они были не похожи на Розу.
А что до мисс Питтер, то, когда в общежитии спросили, как она освоилась на новом месте, она, сделав презрительную гримасу, ответила: «Я сама до сих пор гадаю, зачем меня перевели. Цирк какой-то. Комедия Фреда Карно[11]. А мой начальник — главный шут на арене».
И молчала о его больших темных глазах.
Но как бы там ни было, ей приходилось осваивать картотеку. И первое, что она обнаружила, была ее убийственная непогрешимость. Придя на работу, она решила, что Чарли немного не от мира сего, и на всякий случай сверила все его карточки с главным журналом заказов и поставок. И не нашла ни единой ошибки. И позже, когда ей пришлось иметь дело с новыми заявками проектного отдела и самостоятельно вносить данные, регистрировать каждую поставку и переписывать данные сопутствующей документации, она стала бояться совершить ошибку. И, сама того не замечая, была порабощена системой.
Но в один прекрасный день что-то случилось.
Он, по своему обыкновению, был на проводе. Вел переговоры с Бракстонами. Она открыла карточку, в которой собственной рукой зарегистрировала номер оборудования.
— Речь идет о заказе номер ВМО/112.— уточнил он. — Это Саммерс, от Мидзов. Касательно нашего заказа номер 1528/2/1781. Нам нужны те соединительные болты, которые вы обещали поставить на этой неделе. Что пойдут в Ковентри.
Он подождал. Рассмеялся.
— Нет, нет — никаких претензий, — он как обычно, закрыл глаза, прижимая ухом трубку. — Что? Они давно у нас? — бросил на нее взгляд. Сердце ее испуганно забилось.
— О, нет! — воскликнула она.
— Какого числа? — спросил он. — Понятно, спасибо, дружище, я перезвоню.
— Десятого сентября, — глядя с укором.
Она кинулась в отдел документации, зарылась в папках. Вчера она, правда, немного повздорила с Мюриел, подругой по общежитию. Найдя извещение от Бракстонов по тем самым злополучным болтам, обнаружила, что, оказывается, забыла его зарегистрировать, следовательно, мистер Пайк, главный конструктор Мидзов, не знал о доставке. Она вернулась в кабинет и, уткнувшись головой в гадкий зеленый шкаф, разрыдалась.
История эта не на шутку расстроила Чарли, он решил, что Дот использовали, чтобы досадить ему лично. Да как бы там ни было, вышло некрасиво. Он встал, неловко склонился к ее макушке и, не прикасаясь к ней, поцеловал сквозь желтоватые пряди в висок. Она успокоилась, громко отругала себя за глупость и больше не сказала ни слова.
Однако, не имея на то привычки, это вовсе не просто — взять и невзначай поцеловать девушку в висок, думал Чарли, застыв, как ирландский землекоп. А ведь он совсем забыл, как это бывает. И последний раз это было так давно.
И не помнил еще очень, очень многое.
Его спас телефонный звонок. Но когда контора закрылась, он, вместо того чтобы идти на остановку, решил пройтись до дома пешком и поглядеть по дороге на девушек, как они возвращаются с работы.
И не поверил своим глазам, оказавшись в нескольких ярдах от дома из записки мистера Гранта.
Странно, но парадная дверь была открыта.
Он вошел. Поднялся на этаж. И тут же пожалел об этом.
Дверь выросла перед ним сама собой. И на ней имя.
Он в недоумении уставился на косо приклеенную визитную карточку. Мисс Нэнси Витмор. Готические, как на кладбище, буквы; дверной молоток в виде медного, подвешенного за хвост дельфина; чудовищного малинового цвета дверь; стены в белых обоях с розовыми венчиками; снова эта дверь невообразимого малинового цвета; странно, что ее так часто моют, — думал он; так часто, что краска стала отходить, и по краям ехидно выглядывал прежний желтый цвет; карточка была приклеена каким-то нелепым розовым пластырем.
Шлюха, решил он.
Первая мысль была — уйти. И вернуться, положим, в другой раз. Уйти сейчас же, покончить с этим сию минуту.
Он постучал.
Дверь отворилась. Он медленно поднял глаза и отпрянул. Его пронзила острая внезапная боль. Словно от разрыва аорты. Которая не выдержала ударов его бедного, перепуганного сердца. Его толкнуло вперед, он потерял сознание и упал. Поскольку это была она — живая и такая близкая, что до нее можно было дотронуться, дышащая, настоящая, совершенная копия, сама во плоти — Роза.
Глава 6
Он очнулся на полу, в незнакомой комнате, голове было жестко и неудобно. Над ним в кресле свернулась серая полосатая кошка и таращила на него громадные желтые глаза с узкими, как щели бойниц, зрачками. Откуда тут кошка? Кажется, он что-то забыл. Что за ерунда, где он? Он повернул голову и увидал Розу.
Вспомнил.
— Ты покрасила волосы, милая, — прошептал он, гордый, что так скоро догадался в полутьме. Но остальное, кажется, на месте. Там же, где шесть лет назад.
— Так-то оно лучше, — услышал он.
Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Вокруг было хорошо и тихо. Он лежал и слушал стук своего сердца. Правда, у нее теперь другой голос.
Но все остальное на месте.
На висках лежала лунная прохлада ее пальцев, в кресле, жмуря глазки, задремала кошка.
Он тоже закрыл глаза.
— Ну, будет вам.
— Милая…
— А вот этого не надо.
Но он не слышал. Поскольку теперь происходило то, о чем мечтал все эти годы истосковавшийся солдат, вернувшийся с войны.
— Почему? — несмело спросил он.
— И вы еще спрашиваете?
Он приоткрыл глаза. Кошки нет. Где-то рядом закипает чайник. Ее милое лицо так далеко сейчас думал он. Но это ничего, он хорошо знает, это ничего.
— Вот, — протягивая ему подушку. — Подложите себе под голову.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул — все хорошо.
— Отдохните и проваливайте ко всем чертям, — она резко выпрямилась.
Конечно, она шутит, просто шутит. Он приподнялся, хотел ее поцеловать, открыл глаза и вдруг увидел, что он один. Но вот из кухни долетели звуки. Все хорошо, она не ушла.
Он приподнялся, переполз в кресло. Внутри — пустота и боль. Комната плывет, кружится вместе с кошкой — та снова здесь. Он сосредоточил взгляд на кошке — она устроилась на полу и прямо перед ним принялась мыть мордочку лапкой.
Он медленно переместил взгляд на кухню. Видимо, он пока слаб, а ему еще столько нужно спросить у Розы. А он, болван, не знает, с чего начать.
