Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)
Нет нужды рассказывать здесь о том, как удалось добиться от этого увертливого грешника дальнейших покаяний; как вырвали у него признание о размерах его долга добрейшей миссис Ридли и о делах его с мистером Шерриком. В конце концов поверенный полковника Ньюкома пришел к заключению, что оказывать помощь такому человеку бесполезно и что Флитская тюрьма будет подходящим убежищем для этого безрассуднейшего служителя божия. К исходу дня господа Тоббинс и Боббинс стакнулись со своим Сент-Джеймским соседом, мистером Доббинсом, и от этого поставщика галстуков, перчаток и носовых платков прибыл такой счет, который сделал бы честь самому щеголеватому из всех молодых гвардейцев. Мистер Уорингтон был одного мнения с мистером Пенденнисом и настаивал на том, чтобы предоставить дело закону.
— Стоит ли заботиться о человеке, — говорил он, — который сам о себе не заботится? Пусть отвечает по закону за свои долги. А когда он выйдет из тюрьмы, дайте ему двадцать фунтов и пусть едет капелланом на остров Мэн.
По доброму грустному лицу полковника я понял, что такой суровый приговор ему не по душе.
— Во всяком случае, пообещайте нам, сэр, — настаивали мы, — что сами вы ничего не заплатите и даже не попытаетесь встретиться с кредиторами шурина: предоставьте это тем, кто знает жизнь.
— Знает жизнь!.. — вскричал Ньюком. — Да коли я ее до сих пор не узнал, молодые люди, то, верно, никогда уже не узнаю.
Да, проживи он мафусаилов век, и тогда любой мальчишка обвел бы его вокруг пальца.
— Не скрою от вас, — сказал он после паузы, во время которой советом трех были выпущены целые тучи дыма, — что у меня… есть некий запас, отложенный, право же, на всякие прихоти. Из этих денег я обязан помочь бедняге Ханимену. Сумма не слишком большая. Хотел я, правда, на эти деньги… Ну да бог с ними! Пускай Пенденнис обойдет всех этих поставщиков и постарается с ними договориться, ибо счета их, без сомнения, непомерно раздуты. По-моему, так будет правильно. Кроме всех этих купцов, есть еще добрейшая миссис Ридли и мистер Шеррик. Надо повидаться и с ними, и, если возможно, снова поставить на ноги этого злополучного Чарльза. Разве не читаем мы о прощении заблудшего, а ведь у каждого из нас есть свои прегрешения, мальчики.
В расчеты Ханимена с мистером Шерриком нам не было нужды входить: этот джентльмен вел себя по отношению к проповеднику с отменной порядочностью.
— Неужто вы думаете, я дал бы этому малому хоть шиллинг, не заручившись распиской? — сказал он нам, смеясь. — У меня их штук пятьдесят, а то и сто. Вот одна из них, за подписью этого странного типа, как его… Бейхема, в качестве поручителя. И парочка же, я вам скажу! Ай-яй-яй! Ну, да я их не трону. Я одолжил ему денег под заведение, что над нами, — Шеррик указывает на потолок, ибо мы сидим в его конторе в погребах леди Уиттлси, — потому что считал это выгодной спекуляцией. Так оно вначале и было: Хашшен нравился публике. Вся знать ходила его слушать. Нынче сборы уже не те. Он сошел со сцены. Да и нельзя ждать от человека, чтобы он всю жизнь собирал полный зал. Когда я пригласил в свою труппу мадемуазель Бравур, то первые три недели невозможно было пробиться в театр. А следующий сезон она не давала и двадцати фунтов сбора в неделю. То же самое было и со Спиртли, и со всей этой "серьезной драмой". Поначалу все шло отлично. Большие сборы, аншлаги, "наш бессмертный бард…", и всякое такое. Тогда театр, что напротив, стал показывать тигров и французских наездников; и теперь завывания Спиртли слушали только оркестранты да те, кто ходил на даровщинку. Везде махинации. Чем только я не промышлял — всем, наверное: театрами, недвижимостью, акциями, векселями, входил в газовые и страховые общества, а теперь вот взялся за эту часовенку. Бедняга Хаяимен! Я не стану ему вредить. А с этим рыжим малым, которого я пригласил, чтобы спасти дело, я, видать, дал маху. Пожалуй, он только напортил. Ну да не могу же я знать толк во всем. Меня не учили с детства разбираться в проповедниках — как раз наоборот. Когда я услышал в Хэмстеде этого Симеона, ну, думаю, — подойдет. Я тогда часто ездил по пригородам, сэр, — это у меня с тех пор, как я держал труппу и колесил по провинции, — в Кемберуэл тогда ездил, в Излингтон, Кеннингтон, Клептон, — и всюду выискивал юные дарования. Выпьем-ка по стаканчику хереса и пожелаем удачи бедняге Ханимену. А что до вашего полковника, так он молодчина, сэр! Такого человека я еще не видывал. Приходится иметь дело с кучей жулья — и в Сити и в свете, и среди щеголей и среди прочих, знаете ли, так что встреча с подобным человеком для меня прямо-таки утешение. Я для него что хотите сделаю. А вы неплохо поставили эту вашу газету! Я ведь и газеты тоже пробовал, только неудачно, не возьму в толк почему. И торийскую издавал, и умеренно либеральную, и совершенно сногсшибательную ультрарадикальную. Слушайте, а что, если основать религиозную газету под названием "Катехизис" или что-нибудь в этом роде? Годится Ханимен в редакторы? Боюсь, что в часовне ему уже не удержаться! — На том я и ушел от мистера Шеррика, почерпнув из беседы с ним немало полезного и весьма утешившись относительно судьбы Ханимена.
Торгаши, алкавшие Ханименовой крови, были умиротворены; и даже мистер Мосс, удостоверившись, что наш проповедник неплатежеспособен и вынужден будет предстать перед судом по делам о несостоятельности, если он, Мосс, не согласится на мировую, которую мы уполномочены были ему предложить, внял голосу рассудка и распростился с вексельной бумагой, украшенной подписью бедняги Ханимена. Переговоры наши чуть было не сорвались из-за неуместной вспышки Клайва, внезапно пожелавшего вышвырнуть юного Мосса в окошко, однако этот "весьма неджентльменский со стороны Нюкоба поступок" привел лишь к осложнениям и оттяжкам. Словом, в следующее воскресенье Ханимен уже читал у леди Уиттлси премилую проповедь. Его очень полюбили в арестантской, и мистер Лазарус даже сказал:
— Кабы не высвободили их к воскресенью, я отпустил бы их на проповедь с провожатым, чтобы туда и обратно. По-джентльменски ведет себя джентльмен, так и я с ним по-джентльменски.
Длинный счет миссис Ридли был без слова оплачен до единого фартинга. Но Ханименовы изъявления раскаяния и признательности полковник принял довольно холодно: ему всегда претила выспренность.
— Вот видишь, мой мальчик, — сказал отец Клайву, — до чего доводят человека долги: он начинает лгать и вынужден обманывать бедных. Подумать только, он бежит от собственной прачки, заискивает перед портным, отнимает хлеб у детей бедняка.
Клайв, как мне показалось, покраснел и смутился.
— Ах папа, — сказал он, — боюсь… что я тоже кое-что задолжал. Небольшую сумму, фунтов сорок. Двадцать пять за сигары и пятнадцать Пенденнису. И… меня это все время ужасно мучает.
— Глупый мой мальчик, — сказал отец, — про счет за сигары я знаю и уже оплатил его на прошлой неделе. Все, что у меня есть — твое, так и знай. И покуда в этом кошельке сыщется гинея — полгинеи твои. Только давай заплатим все наши долги до… до исхода этой недели. А теперь ступай вниз и спроси у Бинни, можно ли мне зайти к нему потолковать кой о чем. — Когда же Клайв ушел, его отец сказал мне с чувством: — Ради бога, Артур, берегите моего мальчика от долгов, когда меня здесь не будет. Я ведь очень скоро уезжаю обратно в Индию.
— Зачем, сэр? Ведь у вас еще год отпуска, — возразил я.
— Да, но без жалованья. Эта история с Ханименом, знаете ли, окончательно исчерпала мои запасы, предназначенные на расходы в Европе. А расходы эти оказались куда значительней, чем я думал. Во всяком случае, я превысил счет у моих братьев, и мне пришлось затребовать денег у своих калькуттских агентов. Что ж, годом раньше, годом позже (если за это время не умрут два наших старших офицера, после которых я должен получить повышение и полный полковничий оклад) — я надеюсь здесь окончательно обосноваться. Годом раньше, годом позже, не велика беда! Пока меня не будет, Клайв отправится в путешествие — совершенствоваться в своем искусстве и знакомиться с великими школами живописи. Когда-то я мечтал поехать с ним вместе. Но l'homme propose… [91] Пенденнис. Нынче я думаю, что юноше не на пользу постоянная родительская опека. Вы, молодые, слишком умны для меня. Я не читал ваших книг, меня не учили всему тому, что вы знаете; нередко я чувствую себя среди вас старым болваном. Я вернусь туда, сэр, где у меня есть друзья и где я что-то собой представляю. Я знаю, что в нашем старом полку найдется несколько лиц, и белых и темнокожих, которые озарятся радостью при виде Томаса Ньюкома. А вас да благословит бог, Артур. Вы, здешняя молодежь, так холодны в обращении, что старику поначалу и невдомек, что о вас думать. Мы с Джеймсом Бинни сперва, как вернулись домой, частенько про вас толковали, — все думали, вы над нами смеетесь. Но вы не смеялись, я знаю, помилуй вас бог, и да пошлет он вам добрую жену и сохранит вас от всех соблазнов. Вот, я купил часы, и мне бы очень хотелось, чтоб вы носили их в память обо мне и моем сыне, к которому были так добры, когда оба вы, мальчиками, учились в старых стенах школы Серых Монахов.
