Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
Они спускались вниз по широкой лестнице. Штайнер шел посередине. Вечер был теплый, и огромные, до самого пола, окна наружной овальной стены были распахнуты настежь. Пахло бензином и первыми признаками весны.
— У меня будет бездна времени для тебя, — медленно и удовлетворенно повторил Штайнбреннер. — Вся твоя жизнь, дорогой. Имена наши так подходят друг к другу — Штайнер и Штайнбреннер. Посмотрим, что у нас из них получится…
Штайнер задумчиво кивнул… Открытое окно приблизилось. Толкнув Штайнбреннера к окну, он выпрыгнул и увлек его за собой в пустоту…
— Вы со спокойной совестью можете взять эти деньги, — с горькой печалью сказал Марилл. — Он оставил их специально для вас. И я должен передать их вам в том случае, если он не вернется.
Керн покачал головой. Он только что приехал и грязный, оборванный сидел с Мариллом в «катакомбе». В Дижоне он нанялся на работу помощником шофера и приехал в Париж с колонной грузовиков.
— Он вернется, — ответил Керн. — Штайнер обязательно вернется.
— Да не вернется он никогда! — с горечью выкрикнул Марилл. — И после вашего «он вернется» мне становится еще тяжелее, черт бы вас побрал!.. Я вам говорю: он не вернется! Вот, прочтите!
Он вынул из кармана смятую телеграмму и швырнул ее на стол. Керн взял ее и разгладил. Телеграмма была из Берлина и адресована хозяйке отеля «Верден». «Сердечно поздравляю днем рождения. Отто», — прочел он.
Керн поднял глаза.
— Что это значит? — спросил он Марилла.
— Это значит, что его схватили. Так мы с ним договорились. Телеграмму должен был послать один из его друзей… Да это нетрудно было предвидеть. Я ему сразу сказал об этом. Ну, а теперь возьми эти проклятые бумажки!
Он протянул деньги Керну.
— Здесь 2240 франков, — сказал он. — А здесь вот и еще кое-что! — Он вынул бумажник и вынул оттуда две маленькие тетрадочки. — Билеты от Бордо до Мексики. На «Такому», португальское грузовое судно. Для вас и для Рут. Отплывает восемнадцатого. Мы купили их на его деньги. А это остаток. О визах тоже позаботились. Они лежат в комитете помощи беженцам.
Керн уставился на тетрадочки.
— Но ведь…
— Никаких «но»! — сердито перебил его Марилл. — Не возражайте, Керн! Это и так стоило больших усилий. Все выяснилось только три дня назад. Комитет помощи получил от мексиканского правительства разрешение на въезд в страну ста пятидесяти эмигрантов. С условием, что проезд будет оплачен. Одно из чудес, которые иногда случаются. Мы узнали об этом от Классмана и сразу же оформили вас обоих, пока не поздно. Деньги на проезд у нас теперь были. Ну, а остальное… — Он замолчал. — Ивонна, принесите мне рюмку вишневки, — сказал он потом официантке из Эльзаса.
Ивонна кивнула и, покачивая пышными бедрами, направилась в сторону кухни.
— Принесите две рюмки! — крикнул Марилл ей вслед.
Ивонна обернулась.
— Я и так принесла бы две, господин Марилл! — сказала она.
— Спасибо! Вот по крайней мере одна понимающая душа!
Марилл снова повернулся к Керну.
— Ну, как переварили? — спросил он. — Конечно, все это немного неожиданно, согласен. Вы предъявите билеты и визы в префектуре, и вам выдадут разрешение вплоть до того дня, когда отплывает корабль. Дадут даже в том случае, если вы въехали в страну нелегально. Этого добился комитет помощи. Идите туда завтра же. Для вас — это единственная возможность выбраться из всей этой грязи.
— Да, на первый раз дают месяц, на второй — все шесть месяцев тюрьмы.
— Вот именно: шесть месяцев. А второй раз тоже схватят рано или поздно. Это так же верно, как смерть! — Марилл поднял глаза. Перед ним стояла Ивонна, держа в руке поднос. На подносе стояла рюмка и стакан с вишневкой.
— Это — для вас, — сказала Ивонна с улыбкой и показала на стакан. — За ту же цену.
— Спасибо! Вы — разумный ребенок, Ивонна. Очень жаль, что женщина после брака неизбежно превращается в Ксантиппу[9] или в настоящую мегеру. Прозит!
Марилл одним глотком выпил полстакана.
— Прозит, Керн! Почему вы не пьете? — Он поставил стакан и первый раз посмотрел Керну прямо в глаза. — И только не вздумайте хныкать! Не хватает только этого, — сказал он. — Неужели вы не можете взять себя в руки?!
— Я не захнычу, — ответил Керн. — А если и захнычу, то мне наплевать на это! Черт возьми, все время я думал, что когда я вернусь, Штайнер уже будет снова здесь, а вместо этого вы мне суете деньги и билеты — и я спасен! Спасен именно потому, что погиб он! Это же подло, неужели вы не понимаете?!
— Не понимаю! Вы несете сентиментальную чушь! Тут нечего понимать. Так ведь всегда бывает! Ну, а теперь выпейте рюмку. Так, как… как выпивал ее он… Черт возьми, вы думаете мне не тяжело?
— Тяжело…
Керн выпил вишневку.
— Я — в норме, Марилл, — сказал он, — У вас найдется сигарета?
— Конечно. Вот…
Керн глубоко затянулся. И внезапно в сумерках «катакомбы» перед ним всплыло лицо Штайнера — немного насмешливое, нагнувшееся вперед и освещенное мерцающим светом свечи, как и тогда, целую вечность назад, в венской тюрьме, и ему показалось, будто он слышит его спокойный голос: «Ну, мальчик?»
«Вот как все кончилось, Штайнер!» — подумал он. — Вот как все кончилось!»
— Рут знает об этом?
— Да.
— Где она?
— Не знаю. Наверное, в комитете. Она не ждала вас сегодня.
— Понятно. Я и сам не знал, когда доберусь сюда… В Мексике можно работать?
— Да. Но где, не знаю. Там вас пропишут и дадут возможность работать. Это гарантировано.
— Я не знаю ни слова по-испански, — сказал Керн. — Или там португальский язык?
— Испанский. Должны научиться.
Керн кивнул.
Марилл нагнулся вперед.
— Керн, — произнес он внезапно изменившимся голосом. — Я знаю, что такой шаг сделать нелегко. Но я вам говорю: уезжайте! И не раздумывайте! Убирайтесь из Европы! Только дьявол знает, что здесь еще будет. А другой возможности может не представиться. И денег у вас никогда столько не будет. Уезжайте, дети! Здесь…
Он выпил остатки вина.
— Вы тоже едете? — спросил Керн.
— Нет.
— Разве денег не хватит на троих? У нас ведь тоже есть деньги.
— Дело не в этом. Я остаюсь здесь. Не могу вам объяснить, почему. Остаюсь — и все. Что бы ни случилось. Этого не объяснишь.
— Понимаю, — сказал Керн.
— А вот и Рут! — заметил Марилл. — И вы уезжаете как раз по той причине, по которой я остаюсь здесь, понятно?
— Да, Марилл.
— Ну, и слава богу!
На мгновение Рут замерла в дверях. Потом бросилась к Керну.
— Когда ты вернулся?
— Полчаса назад.
Рут высвободилась из объятий Керна.
— Ты уже знаешь?..
— Да. Марилл мне все рассказал…
Керн оглянулся, но Марилла уже не было.
— А ты знаешь?.. — нерешительно начала Рут.
— Да, знаю. Но лучше не будем сейчас об этом. Пойдем отсюда. Выйдем на улицу! На воздух! Я не хочу здесь оставаться. Пойдем на улицу.
— Пойдем.
Они шли по Елисейским полям. Наступил вечер, на небе бледным пятном висела половинка луны. Воздух был серебристый, ясный и мягкий. Террасы кафе были заполнены людьми.
Некоторое время они шли молча.
— Ты, собственно, знаешь, где находится Мексика? — наконец спросил Керн.
Рут покачала головой.
— Точно не знаю. Теперь я даже не знаю, где находится и Германия.
Керн посмотрел на нее. Потом взял за руку.
— Мы должны купить учебник, Рут, и выучить испанский.
— Позавчера я уже купила. У букиниста.
— Ах, у букиниста… — Керн улыбнулся. — Мы пробьемся, Рут, правда?
Она кивнула.
— Во всяком случае, мы повидаем мир. Дома нам никогда не удалось бы это сделать.
Она снова кивнула.
Они шли дальше, мимо Рон Пуэн. На деревьях уже пробивалась первая зелень. В свете уже зажженных фонарей она была словно бушующий огонь святого Эльма, который вырвался из-под земли и бежал вдоль веток каштанов. Газоны были вскопаны. Сильный запах земли странным образом смешивался с запахами бензина и масла, которые цепко держались над широкой улицей. В некоторых местах садовники уже разбили клумбы. На них белели в сумерках нарциссы. Наступил час, когда закрывались магазины, и сквозь уличную толпу почти невозможно было пробиться.
Керн взглянул на Рут.
— Как много людей, — сказал он.
— Да, — ответила она. — Страшно много людей.
Примечания
1
древнегреческий философ, отвергавший цивилизацию и все жизненные блага; согласно историческому анекдоту, жил в бочке
2
паспорт, полученный многими эмигрантами при активном содействии Фритьофа Нансена (1861–1930 гг.), известного норвежского путешественника, океанолога и общественного деятеля; после первой мировой войны он занимал пост верховного комиссара Лиги наций
