Натанаэл Уэст - День саранчи
Это был самый замысловатый тик, какой доводилось видеть Тоду. Особенно ужасной была его отточенность. Это была не пантомима, как он сперва подумал, а ручной балет.
Увидев, что руки снова выползают на волю, Тод взорвался:
— Бога ради!
Руки рвались на свободу, но Гомер прихлопнул их коленями и не выпускал.
— Извините, — сказал он.
— Ничего.
— Я не могу удержаться, Тод. Я должен сделать это три раза.
— Мне — что? Валяйте.
Он отвернулся.
Фей запела; ее голос лился на улицу.
Без дури небо мне коптить — не расчет,
Счастья жизнь отпускает — баш на баш.
Запалить бы раз метровый косячок,
Затянуться, затянуться — и шабаш.
Она исполняла мелодию не в обычной своей свинговой манере, а траурно, с подвываниями, как погребальную песнь. В конце каждого куплета она еще поддавала грусти.
С охнарём усядусь, мне кум — король,
Закурю, и все мне — трын-трава.
С фонарем по свету счастья искать уволь,
Оно в руках — затянись раза два.
— Она очень красиво поет, — сказал Гомер.
— Она напилась.
— Я не знаю, что делать, Тод, — пожаловался Гомер. — Последнее время она пьет ужасно. Все этот Эрл. Мы очень весело жили, пока его не было. Но с тех пор как он тут осел, всякое веселье кончилось.
— А почему вы его не выгоните?
— Я думал насчет того, что вы мне сказали насчет лицензии на содержание кур.
Тод догадался, чего он хочет.
— Я завтра сообщу о них в отдел здравоохранения.
Гомер поблагодарил и начал настойчиво и дотошно объяснять, почему он не может сделать этого сам.
— Но так вы избавитесь только от мексиканца. Эрла вам придется выгнать самому.
— Может быть, он уйдет с другом?
Тод понимал, что Гомер умоляет не отнимать у него надежду, но не сжалился.
— Исключено. Вам придется его выгнать.
Гомер принял это с доброй, мужественной улыбкой.
— Может быть…
— Скажите, чтобы Фей это сделала.
— Что вы, не могу.
— Почему, черт подери? Это ваш дом.
— Тодди, не сердитесь на меня.
— Ладно, Гоми, я на вас не сержусь.
Из открытого окна доносился голос Фей:
…и сухо стало в глотке,
И ты как в лодке —
поплыл, поплыл…
Остальные подхватили последнее слово.
— Тодди, — начал Гомер, — если…
— Перестаньте звать меня Тодди, ради Христа!
Гомер не понял. Он взял Тода за руку.
— Я ведь просто так. У нас дома все зовут друг…
Тод не мог вынести его трепетных сигналов нежности. Он грубо вырвал руку.
— Нет, правда, Тодди…
— Она б…!
Он услышал, как замычал Гомер и как скрипнули его колени, когда он стал подниматься на ноги.
Из открытого окна вырывался голос Фей — пронзительные причитания, перерываемые хриплыми вздохами:
Дурь, дурь, дурь, — если есть дурь,
Не ходи такой угрюмый,
Задвигайся и не думай
Ни о крыше, ни о хлебе,
И торчи, как солнце в небе,
Лоб заботами не хмурь…[66]
23
Когда Тод вернулся в дом, Эрл, Клод и Эйб Кьюсик стояли рядышком и смотрели, как Фей танцует с Мигелем. Они танцевали медленное танго под патефон. Мексиканец крепко прижимал ее к себе, просунув одну ногу между ее ногами, и, плавно раскачиваясь, они выписывали длинные спирали, обламывавшиеся на вершине каждого витка, когда он припадал на колено. Все пуговицы ее пижамы были расстегнуты, и его рука обнимала ее талию под одеждой.
Тод задержался в дверях, глядя на пару, потом подошел к столику, где стояла бутылка виски. Он налил себе четверть стакана, выплеснул в рот, налил еще. Со стаканом в руке он подошел к Клоду и остальным. Они не обратили на него внимания; их головы только поворачивались вслед за танцорами, как у зрителей на теннисном матче.
— Гомера не видели? — спросил он, тронув Клода за плечо.
Клод не обернулся; обернулся карлик. Он проговорил как под
гипнозом:
— Какая баба! Какая баба!
Тод оставил их и пошел искать Гомера. На кухне его не было, и он решил заглянуть в спальни. Одна была заперта. Он тихо постучался, выждал, постучался снова. Ответа не было, но ему послышалось какое-то движение. Он заглянул в замочную скважину. В комнате была кромешная тьма.
— Гомер, — позвал он вполголоса.
Он услышал скрип кровати, потом Гомер отозвался:
— Кто там?
— Это я — Тодди.
Уменьшительное имя он употребил совершенно серьезно.
— Уходите, пожалуйста, — сказал Гомер.
— Пустите меня на минуту. Я хочу вам объяснить.
— Нет, — сказал Гомер, — уходите, пожалуйста.
Тод вернулся в гостиную. Танго на патефоне сменилось фокстротом, и с Фей танцевал Эрл. Он держал ее по-медвежьи, обеими руками за плечи, и они мотались по всей комнате, налетая на мебель и стены. Фей, закинув голову, дико хохотала. У Эрла глаза были зажмурены.
Мигель и Клод тоже хохотали — в отличие от карлика. Эйб стоял, стиснув кулаки и выпятив подбородок. Когда ему стало совсем невтерпеж, он побежал за парой, чтобы разбить ее. Он схватил Эрла сзади за брюки.
— Дай мне, — рявкнул он.
Эрл нагнул голову и посмотрел на карлика через плечо.
— Пусти! Пусти, говорю!
Фей с Эрлом остановились, не выпуская друг друга из объятий. Когда карлик нагнул по-козлиному голову и попытался протиснуться между ними, она опустила руку и дернула его за нос.
— Дай потанцевать, — заорал он.
Они двинулись было дальше, но карлик их не пустил. Он просунул между ними руки и отчаянно старался растащить их. Когда это не получилось, он сильно лягнул Эрла в голень. Эрл ответил тем же, заехав ему сапогом в живот, и лилипут опрокинулся на спину. Все засмеялись.
Карлик с трудом поднялся на ноги и пригнул голову, как маленький таран. Как только Фей и Эрл снова начали танцевать, он бросился между ног Эрла и сунул вверх обе руки. Эрл закричал от боли и попытался достать карлика. Потом вскрикнул еще раз, застонал и начал оседать, раздирая в падении шелковую пижаму Фей.
Мигель схватил Эйба за глотку. Тот разжал руки, и Эрл свалился на пол. Мексиканец поднял карлика в воздух, перехватил за щиколотки и шваркнул об стену, как кролика о дерево. Он снова размахнулся карликом, чтобы ударить еще раз, но Тод поймал его за руку. Тут же Клод вцепился в Эйба, и вдвоем они отняли его у мексиканца.
Карлик был без сознания. Они отнесли его на кухню и сунули под холодную воду. Он быстро пришел в себя и разразился бранью. Увидев, что он ожил, они вернулись в гостиную.
Мигель вел Эрла к кушетке. У ковбоя сошел весь загар с лица, и оно было мокро от пота. Мигель ослабил на нем пояс, а Клод снял с него галстук и расстегнул воротник.
Фей и Тод наблюдали, стоя в стороне.
— Смотри, — сказала она, — погибла моя новая пижама.
Один рукав был почти оторван, и в прореху выглядывало плечо.
Брюки тоже были разодраны. Пока он смотрел на нее, она расстегнула брюки и переступила через них. На ней были тугие черные кружевные трусики. Он шагнул к ней и заколебался. Она спокойно перебросила штанины через руку, медленно повернулась и пошла к двери.
— Фей, — прошептал Тод.
Она остановилась и улыбнулась ему.
— Я иду спать, — сказала она. — Забери отсюда маленького.
Подошел Клод и взял Тода под руку.
— Давайте смываться.
Тод кивнул.
— И надо захватить гомункула — а то он тут всех поубивает.
Тод опять кивнул и вышел за ним на кухню. Карлик прикладывал к голове большой кусок льда.
— А здоровую шишку набил мне желтопузый.
Он заставил их щупать ее и восхищаться.
— Пойдемте домой, — сказал Клод.
— Нет, — сказал карлик, — пошли к бабам. Я только начал заводиться.
— Ну их к черту, — вмешался Тод. — Пошли отсюда. — Он подтолкнул Эйба к двери.
— Руки придержи, сопляк! — взревел лилипут.
Клод встал между ними.
— Спокойно, граждане, — сказал он.
— Ну ладно, только не толкаться.
Эйб важно двинулся к выходу, они — за ним.
Эрл еще лежал на кушетке. Глаза у него были закрыты, и он обеими руками держал себя за низ живота. Мигеля не было.
Эйб хохотнул и весело помотал головой:
— Уделал я пастуха!
На тротуаре он еще раз попробовал заманить их с собой:
— Пошли, ребята, — получите удовольствие.
— Я иду домой, — сказал Клод.
Они подошли с карликом к его машине и посмотрели, как он забирается в кабину. На тормозе и сцеплении у него были специальные надставки, чтобы он мог дотянуться до них своими крохотными ножками.
— Ну, махнем?
— Нет, спасибо, — вежливо ответил Клод.
— Ну и черт с вами!
Так он с ними попрощался. Он отпустил тормоз, и машина укатилась.
