Петрюс Борель - Шампавер. Безнравственные рассказы
– Я великодушен.
– Пустите меня, Бертолен, сегодня вы не похожи на себя. Чего вы хотите?… Ах! Нехорошо так глумиться над девушкой!.. Палач! Можно ли так мучить?… Я закричу!..
– Кричи!
– Я буду топать ногами, прибегут ваши слуги.
– Не прибегут.
– Ах! Ах! Это дурно, Бертолен!..
…………………………………………………………………………………………………………………………… …………………………………………………………………
– Теперь, друг мой, ты станешь меня презирать, ты оттолкнешь меня, ты уже не захочешь взять в жены девушку без чести, неверную долгу.
– Не говори так, Аполлина, ты меня обижаешь. Верно ты считаешь меня совершеннейшим подлецом. Чтобы я тебя обманул! Нет, никогда! Это еще больше возвышает тебя в моих глазах.
– Ты меня еще любишь?
– И буду любить вечно.
– Но твой голос вдруг изменился, о небо! Ты ли это, Бертолен? О, я безумная… Какое роковое предчувствие!.. Неужели я обманулась!.. Это ты, Бертолен? Отвечай! Умоляю тебя, говори же, это ты, Бертолен? Это ты?… Дай мне потрогать твое лицо. У Бертолена нет бороды! Боже мой, неужели меня обманули?
– Красотка, – сказал тогда загадочный незнакомец полным голосом, – мораль этого та, что не следует принимать любовников без свечей.
Услыхав незнакомый голос, Аполлина замертво упала на пол.
Это был глубокий обморок. Придя в себя, она собралась с силами и едва слышно подползла к окну; скользнувший в комнату лунный луч осветил голову мужчины, спавшего в кресле крепким сном. Вся дрожа, Аполлина впилась в него глазами: он был в черном и сидел, опустив бледное лицо, на которое спадали рыжие волосы. У него были впалые глаза, длинный острый нос, щеки окаймлены рыжими бакенбардами, срезанными под углом скобкой.
«Кто этот человек? – спрашивала себя несчастная. – Какой же негодяй Бертолен, это он подстроил мне весь этот ужас!.. Кому же после этого верить? Ах! Как это чудовищно – учинить подобный обман!».
На груди у незнакомца она нащупала бумажник; она бы отдала все на свете, чтобы завладеть им, надеясь изобличить таким образом своего соблазнителя; но это было невозможно; фрак его был застегнут на все пуговицы.
В смертельной тоске она проклинала Бертолена и бога.
Наконец, изнемогая от горя и отчаянья, она свернулась на увлажненном слезами полу и забылась сном.
Когда она проснулась, солнце светило вовсю. Кресло опустело; она была одна, с глазу на глаз со своим позором.
III
Mater dolorosa[79]
Днем к Аполлине пришел привратник; он потихоньку вручил ей кошелек с деньгами, который оставил ему Бертолен, опасавшийся, чтобы несчастная девушка не погибла от нужды до его возвращения.
– От кого это? – спросила Аполлина.
– Знать не знаю, сударыня, какой-то незнакомый человек велел передать вам это и ничего больше не сказал.
– Верните эти деньги.
– Не могу никак. Велено передать девице Аполлине.
– Верните, говорю вам!
Старик-привратник был озадачен. Гордая благородная девушка решительно отказывалась от денег, заподозрив в душе, что это плата за бесчестье и что ночной посетитель рассчитывался с ней, чтобы тем еще больнее оскорбить ее и унизить.
Но привратник, пробормотав извинения, оставил кошелек на столе и поспешно удалился.
Весь день Аполлина была в напряженном ожидании. Она все прислушивалась, не донесется ли снизу из квартиры Бертолена какой-нибудь шум, стук шагов, передвигаемой мебели, открывающихся дверей или окон, но напрасно. Несколько дней подряд прислушивалась она к каждому шороху, но так ничего и не услыхала. Наконец, она даже отважилась однажды вечером спуститься и постучать; никакого ответа: Бертолен увез с собой слуг.
Дело становилось еще запутанней, и бедная Аполлина совсем потеряла голову: – Может быть, он съехал с квартиры, – говорила она себе, – но я бы услыхала; может быть, он уехал совсем из Парижа? А накануне отъезда устроил в сообществе с кем-нибудь из приятелей эту гнусную проделку… О, нет! Это невозможно. Это значило бы, что он лжец и негодяй. Нет, нет. Бертолен чуток, правдив. Кто мне все это разъяснит? – В своей растерянности она доходила до сомнения в себе самой и спрашивала себя, уж не обманули ли ее глаза в потемках и не был ли это сам Бертолен, причудившийся чужим ее больному воображению. – И все же то были не его черты; мне не померещилось; все же это был не его голос, не его обхождение, всегда такое изысканное. О, нет! То был не он!
Около недели спустя Аполлина получила письмо со штемпелем Монблана; оно было от Бертолена, и вот что в нем было написано:
«Простите, прелестная моя невеста, что я уехал не перецеловав ваши ручки; мне хотелось избавить нас обоих от тягостного прощанья. Вызванный в префектуру Монблана, я поехал, чтобы вступить во владение своим царством. Надеюсь примчаться к вам раньше, чем через две недели, чтобы мы могли потихоньку обвенчаться и тотчас же приехать сюда, где, по-моему, вам должно понравиться. Вы, разумеется, не отвергли по неуместной гордости небольшую сумму, которую должно было вам передать неизвестное вам лицо; вы – моя супруга, и меня бы мучило сознание, что вы испытываете лишения».
Письмо это лишь усугубило терзания Аполлины; после стольких сердечных заверений она уже не решалась обвинить Бертолена в черном вероломстве; и, однако, в назначенный час свидания другой, осведомленный обо всем человек явился его именем совершить над нею насилие. Непроницаемая тайна! Самым допустимым объяснением было то, что записка ее по ошибке попала в чужие руки.
Через некоторое время после первого письма Бертолена она получила второе, в котором тот сообщал, что, будучи перегружен непредвиденной работой, вынужден отложить свой приезд.
В эту пору Аполлина стала чувствовать какое-то недомогание. Всякая пища внушала ей отвращение, часто случались рези и рвота; это сильно ее тревожило. Доктор посоветовал ей лечиться шафраном, но это не принесло облегчения; тогда он объявил ей без обиняков, что она беременна. При этом известии Аполлина пришла в ужас; отчаянье ее не знало границ. Дни и ночи напролет она горько плакала. Ее положение становилось невыносимым. Наконец Бертолен известил ее о своем возвращении, и с часу на час она ожидала, что с ним свидится. Что делать при этом роковом стечении обстоятельств? Скрыть правду и дурачить жениха было бы делом нелегким и бесчестным; все выложить начистоту означало все потерять, и тем не менее ее тонкие понятия не дозволяли ей иного выбора. Поэтому она решила сразу по его приезде во всем ему повиниться без утайки и надеялась, что он благородно простит ей непоправимую ошибку, совершенную ради него и по его вине.
Наконец Бертолен появился, ему сразу же бросилась в глаза происшедшая в девушке перемена; она становилась печальной и натянутой в его присутствии, ее прекрасное лице исхудало и осунулось. Он окружил ее такой лаской и любовью, что, несмотря на свою твердую решимость, Аполлина все же не посмела приступить к объяснению: много раз слова признания замирали на ее дрожащих губах, она не отважилась причинить боль человеку, столь беззаветно в нее влюбленному. Бертолен и сам тревожился и не знал чему приписать, что она так много плачет.
Но вот пришло время нанести удар: приготовления были закончены и необходимые шаги предприняты; венчание назначили на следующую субботу; в полночь в Сен-Сюльпис при двух-трех свидетелях они должны были получить церковное благословение и в ту же ночь уехать.
В четверг вечером Бертолен пригласил Аполлину сойти к нему вниз и радостно ввел ее в гостиную: столик и софа были усыпаны тканями и шалями, нарядами и драгоценностями.
– Вот подарки, красавица моя, которые вам преподносит ваш покорный супруг в надежде, что они доставят вам удовольствие.
Аполлина вдруг разразилась рыданиями и недвижно остановилась в дверях.
– Что с вами, дорогая? Подойдите ближе, это все вам. Нравится вам голубое бархатное платье в стиле Марии-Луизы, вот этот золотой крестик, коралловые браслеты, переливчатый Кашмир?…
Тут Аполлина, как подкошенная, упала вдруг на колени.
– О, Бертолен! Бертолен! Если бы вы знали!
– Что с вами, дитя мое?
– Если бы вы знали, как я недостойна всего этого. Господи, я должна во всем ему повиниться! Я не умею обманывать, Бертолен! О, если бы вы знали! Вы бы с презрением отринули от себя ту, кого зовете своей супругой.
Он окаменел от ужаса.
– Послушайте, может быть, это вы – виновник моего преступления? Смотрите же!!!
При этих словах она сорвала с себя шаль и платье в складках, прятавшие ее положение.
– Смотрите же! Неужели я должна еще говорить о своем позоре?…
– Проклятье! Вы беременны, Аполлина? А! Какая низость так обманывать щедрого старика! Так вот она, супруга, девочка, которую я подобрал из жалости! Нищенка, которую я захотел возвысить… Потаскуха!!!
– Лучше тысячу раз умереть! – кричала Аполлина, ползая у его ног. – Но выслушайте меня, ради бога, вы еще успеете убить меня. Выслушайте же меня, друг мой! Выслушайте всю правду!
