Счастье для начинающих - Сэнтер Кэтрин

– Я даже себя саму спасти не могу.

– Но ты же меня спасла.

Я покачала головой.

– Любовь к тебе дала мне надежду. Даже безнадежная.

– Нет ничего безнадежного.

– Ты бы хотела, чтобы я обманом затащил тебя в постель?

– Почему ты просто мне не сказал?

Он покачал головой, точно сам этого не знал.

– Рано или поздно в ближайшие несколько лет зрение мне откажет. Свет погаснет. Это – факт, и ничто не может этого изменить. Будь я лучшим человеком, я оставил бы тебя в покое. Но я не могу, прости, я просто не могу. Вот зачем я по-настоящему приехал. Чтобы тебе это сказать. Чтобы наконец проявить мужество и сказать.

Решительно неправильно было, что мы в такой момент стояли по разным сторонам лифта. Когда парень говорит тебе такое, нужно по крайней мере быть в его объятиях. К черту лифт, подумала я.

Но словно в ответ на мои мысли, лифт под нами снова провалился. На фут? На два фута? Пол буквально ушел у нас из-под ног, потом мы оба приземлились лицом в ковер.

Едва все затихло, Джейк подполз ко мне:

– Ты в порядке?

Я кивнула.

– Теперь мы умрем?

– Нет, – ответил Джейк. – Мы просто будем тут торчать какое-то время между четырнадцатым и двенадцатым этажами.

– А куда подевался тринадцатый?

– Нет никакого тринадцатого.

– Этаж над двенадцатым не тринадцатый?

– Да, но его так не называют.

– Почему?

– Разве ты не знаешь? Это всем известно! Это же несчастливое число.

– Значит, четырнадцатый этаж на самом деле тринадцатый.

– Нет, – сказал он. – Тринадцатого этажа просто не существует. И это хорошо, потому что в настоящий момент нам нужно все везенье на свете.

С минуту мы лежали неподвижно, прислушиваясь, не раздастся ли успокаивающий голос из динамика или шум раздвигаемых насильно дверей. Вообще к хотя бы какому-нибудь звуку из внешнего мира. Но вместо этого зазвонил мой сотовый телефон.

Очень медленно подтянув к себе за ремешок сумочку, чтобы достать тебефон, я сказала:

– Может, это портье звонит. Ну знаешь, сказать что-то о лифте.

– И у него есть твой номер.

Логично. Это был не портье. Это был Майк.

Я отключила телефон.

Джейк смотрел, как гаснет на экранчике фотография Майка.

– Ты просто его выключила? – спросил он.

Я кивнула.

– Тебе неинтересно, почему он звонит?

– Я знаю, почему он звонит.

– Почему?

– Чтобы умолять меня вернуться.

– Ты не хочешь, чтобы тебя умоляли?

Я едва заметно качнула головой.

– Не он.

Джейк, флиртуя, прищурился.

– И кто же тебя должен умолять?

Но я просто улыбнулась.

– Ну вот, – сказал Джейк, пристально за мной наблюдая. – Я только что признался, как ужасно тебя люблю.

Я кивнула.

– И что ты обо всем этом думаешь?

В лифте, который вот-вот может упасть, ложная скромность показалась глупой. Поэтому я просто посмотрела Джейку в глаза и сказала, точно в замедленной съемке:

– Я тоже ужасно тебя люблю.

– Но как? – Он изумленно потряс головой. – Когда это случилось?

Я задумалась.

– Может, когда ты собирался помочиться в бутылку из-под минералки.

Он с улыбкой кивнул.

– Всякий раз срабатывает.

– Или когда выложил слово «блудливый», – продолжала я. – Или когда забыл вытереть капли воды с ключицы. Или когда упал с дерева из-за «медвежьей подвески».

– Такое на женщин действует?

– Или, – продолжала я, все еще думая, – когда ты постоянно спасал меня от Беккета, даже если я этого не заслуживала. Или когда ты перевязывал мне колено, и твои руки были такими нежными. Или когда ты в любой ситуации, несмотря ни на что, всякий раз поступал правильно, с сочувствием. Или когда ты был рядом, и я всякий раз неизменно чувствовала себя счастливее.

– Я думал, ты меня ненавидишь.

– Я и ненавидела. Как ненавидят тех, в кого влюблены.

– И в походе тоже?

Я кивнула.

– Все то время?

Я кивнула.

– Ты уж точно хорошо это скрывала.

– Я думала, тебе нравится Уинди.

– Даже когда я обнимал тебя у ручья?

– Я думала, мы изменяем Уинди. И чувствовала себя ужасно виноватой.

– Я думал, ты поцеловала меня из жалости.

Я покачала головой.

Он применил полученную информацию к воспоминаниям о том поцелуе.

– Если бы я знал, что ты меня не ненавидишь, постарался бы получше.

– У тебя и так неплохо получилось.

Джейк смотрел на меня в изумлении.

– Ты меня не ненавидишь.

– Совсем наоборот.

– То есть, если бы я поцеловал тебя снова, ты не возражала бы?

– Не возражала бы, – сказала я. – Но мы вот-вот умрем, поэтому тебе лучше поспешить.

И на том он снова меня поцеловал. Никаких уловок. Никаких игр. Только он и я, словно ничего больше не имело значения, на ковре в сломанном лифте на уровне этажа, которого не существовало вовсе.

Эпилог

У каждой истории должны быть начало и конец. Оглядываясь назад, я понимаю, что могла бы начать свой рассказ где угодно и на чем угодно остановиться. Например, я могла бы начать ее с того дня, когда познакомилась с Майком, и закончить тем днем, когда от него ушла. Я могла бы начать с того дня, когда мы потеряли Нейтана, и закончить днем, когда мы едва не потеряли мою маму. Я могла бы задержаться на горестях. Я могла бы нарисовать картину распадающегося брака или тонущей в горе семьи. Все это здесь.

Но я не эту историю хочу рассказать. Не о тех мгновениях моей жизни хочу подолгу думать. Они случились. Они были важны. Они оставили свой след. Но то, что мы помним, это то, за что мы держимся, а то, за что мы держимся, становится историей нашей жизни. История у нас только одна. И я твердо решила, что моя будет хорошей.

В конце концов жизнь всем нам дает в равной мере отчаяния, страданий и потерь – а потом еще и добавки. Тут спору нет. Но верно и другое: она дарит нам куски шоколадного торта, жаркие солнечные дни и легкий бриз, шуршащий в листве деревьев. Хорошее легко не заметить, но от этого оно не исчезает. По радио прозвучит забытая песня. Чужой человек поможет тебе поменять шину. Проходящая мимо дама скажет, какой красивый у тебя красный шарф. Ошибка обернется благословением. Тебя простит старый друг. Новый друг тебя рассмешит.

И потому изо всех мгновений, какие можно выбирать, я заканчиваю свою историю здесь, в лифте, на воспоминании, к которому всегда обращаюсь, когда мне нужно подумать о счастье и вспомнить, каково это – быть счастливой. Это образы, к которым я тянусь, когда вижу сны наяву. Или когда я не могу заснуть. Я ношу их с собой как стихотворение о любви, спрятанное в лифчике. Я так часто на него смотрела, что мне даже не нужно больше его читать. Но я все равно его читаю, позволяя взгляду ласкать малейшие детали, которые иначе могли бы исчезнуть. Так трудно оглядываться назад, не вспоминая все прочие мгновения, которые привели к этому, но иногда я стараюсь. Я закрываю глаза и вижу нас двоих, таких восторженных в начале нашей совместной жизни.

Вот то, что я знаю сейчас, чего не знают те двое: впереди горе и печаль, проблемы и беды, но что бы ни случилось, все тяготы мы вынесем вместе легче и лучше, чем сделали бы это по отдельности. Все до единой.

Но в том моем воспоминании мы этого не знаем. В том воспоминании мы слышим лязг, скрежет, какие-то удары металла о металл, и двери лифта открываются. Мы на несколько футов ниже уровня этажа, и, задрав головы, мы видим пожарных – и фойе, полное школьников, которые рассматривают нас, скорчившихся на полу.

Пожарники оттесняют толпу и спускают нам лестницу.

– У вас там все в порядке? – спрашивает один.

– В порядке, – говорю я.

– В полном, – говорит Джейк.

– Мы зафиксировали на месте кабину, – объясняет пожарник. – Можете подниматься, теперь безопасно.

Карабкаясь наверх в фойе, я вижу знакомые лица. Там Дэйв и Дарси, и Бабуля Джи-Джи со своим новым другом в галстуке-бабочке. И Дункан без пиджака, с оторванной пуговицей на воротнике. Он кричит «Ура» мне и «Так держать, Джей-Таун» – Джейку.