Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
— И ты позволил, растяпа? (Это обращение относилось к Бубенику.) Да разве ты не знаешь, что этот паук был мне дорог, что я часами на него глядел, когда меня от всех вас тошнило? Вы убили моего самого верного друга. Он научил меня ткать. А сколько пользы он приносил осенью, когда окна еще можно держать открытыми! Он ловил залетавших в кабинет мух и пожирал их, чтобы меня не беспокоили, ни одной не упустил, а теперь всему конец. Ладно, Бубеник, на сей раз я тебя прощаю, но если когда-нибудь увижу здесь муху, вместо паука тебе придется ее слопать, разрази меня гром!.. Ба, это ты? Прибыл? Здравствуй, шурин! Можешь идти, Бубеник!
— Получив телеграмму, я почел своим долгом, — несколько церемонно начал новый исправник, — прежде всего выразить глубочайшую благодарность за свое избрание. Весьма приятный сюрприз.
— Прошло почти единогласно, — ухмыльнулся губернатор, тряся руку шурину.
— Заслуга не моя, — скромничал Фери, — это заслуга предков и ореол имени Ности.
— Единогласие я понимаю так, amice, что мой голос, как ни крути, всего один голос.
— Прошу прощения, главное, что я исправник.
— Само собой разумеется. У Наполеона тоже не допытывались, каким образом он стал первым консулом. Но когда не допытывались? Когда он был уже императором. Ибо тогда допытываться стало неразумно. Ты же пока не император, и даже я не император. Поэтому для начала хорошо бы заставить людей немножко тебя полюбить. Я и телеграфировал для того, чтобы ты скорее приступил к делу.
—. Охотно, но с чего начать?
— Это я тебе скажу. Ты дашь присягу. Присяга обычно бывает ложной, так как ни один исправник ее не выполняет. Этого, впрочем, сам господь не требует, у него других дел хватает, станет он следить за комитатской администрацией! Но вот кто поистине жаждет, чтобы ты нарушил присягу, так это влиятельные члены уездных комитетов, олигархи-лилипуты, которые имеют по две-три сотни хольдов земли. А не пойдешь им навстречу, изведут, выживут, подножки будут ставить, замучают дисциплинарными делами, и жизнь твоя уже на земле превратится в ад. Стало быть, тебе следует нанести визиты всем влиятельным людям уезда и постараться понравиться, показаться приятным и достойным человеком.
— Гм, конечно, но…
— Знаю, ты хочешь сказать, что тебе нужен выезд и бравый гайдук на запятках, немного мелочи для карт и чаевых. Нельзя же тебе, коли предложат партию в тарок, ответить, что ты не умеешь. Невежде нечего браться за эту должность. Ну, это ты хотел сказать, верно?
— Премудрый Соломон не сказал бы лучше. С твоих уст струится мед и святая истина.
— Ну, а все остальное пойдет само собой. Квартиру можешь снять в Воглани, опекунский совет сдает дом покойного исправника, экономку не нанимай, а то сразу распустят сплетни, будь она дряхлее вдовы Мафусаила. Насчет питания тебе беспокоиться нечего, исправник вечно таскается по уезду, и повсюду его кормят, как паука. Представь, как я зол! Они вымели моего любимого паука! Его паутина вот тут была, у окна, над моим письменным столом. Губернаторского паука, ха, ха, ха! Узнал бы Клементи, сразу бы написал что-нибудь юмористическое. Ты знаешь Клементи?.
— Нет.
— О, если бы и мне его не знать! Да, так я уже сказал тебе: не держи экономку и вообще не заводи домашнего хозяйства, ведь ты сегодня здесь, завтра там, тебя вместе с твоим гайдуком прекрасно прокормят в помещичьих усадьбах да замках. Только не вздумай проговориться гайдуку или написать в альбом барышне, какие блюда больше любишь, если, конечно, не желаешь семьсот десять раз в году есть галушки с вареньем или лапшу с капустой, смотря, что шепнет хозяйкам гайдук, когда возьмутся они его допрашивать. Запрети ему под страхом смерти либо двадцати пяти горячих о твоих вкусах публично высказываться, и у тебя такое разнообразное меню будет, самому канонику впору, вот посмотришь.
— Допустим, дорогой Израиль, но остальное?
— Об остальном я позаботился. Я нанял тебе гайдука и кучера.
— Ты очаровательнейший зять на свете, — рассыпался в благодарностях Фери, — и предусмотрительнейший губернатор!
— Во-первых, вот тебе сотня, даю ее в долг из восьми процентов годовых. И не думай, что меня можно доить. Все, что я до сих пор тебе давал, записано, и ты еще заплатишь проценты когда будет из чего. А ведь будет! (Он со значением подмигнул левым глазом.) Лошадей тебе я выбирал сам из красавцев собственного завода. (Ясно, что отобрал он худших.) Цена им семьсот форинтов, по-родственному, — с легкомысленного юнца вроде тебя, если б, конечно, еще такой нашелся, я мог бы и вдвое содрать. А бричку я велел из Крапеца пригнать. Она не новая но истинному барину так и положено, ведь если новую взять подумают, что ты только начинаешь барином становиться, а тебе надо делать вид, будто ты продолжаешь им быть. Для этого лучше нет ветхой брички, она вроде старого дворянства. Впрочем, Бубеник велел ее починить, выглядит она великолепно, и лаком ее покрыли, как эту, ну, как ее… клетку.
Из скудного словаря своего он выбрал именно это слово, потому что оно стояло ближе всего к действительности: дома, в Крапеце, жили и неслись в этой бричке куры и прочая домашняя птица.
Краткое описание выезда спустило господина Фери с небес на землю и весьма его расстроило, однако он промолчал и только нервически покручивал усы.
— Все это я обещал твоему отцу, — продолжал зять. — А Коперецкий либо помрет, либо сдержит слово. Nota bene [104]: цена брички двести пятьдесят форинтов, а упряжь я тебе одалживаю временно, но, если вы ее изорвете, говорю заранее, она стоит, семьдесят форинтов, ибо clara pacta, boni amici [105], мой милый Фери. Тебе очень понравится выезд, как раз для исправника подходит. Всю жизнь будешь меня благословлять. Но все же не очень-то доверяй моим родственным чувствам, ты, вероятно, слышал, что я немного с придурью. Это тебе и сестра подтвердит, если мне не веришь. Я говорил, что завтра она приезжает?
— Нет.
— Значит, теперь говорю. Она приедет, и на масленицу я дам большой бал. Разумеется, ты будешь приглашен. Но теперь речь не о том. Хочу тебя предостеречь, чтобы ты не очень-то доверял моим чувствам. Вот сейчас, например, ты явился к губернатору, а встретил зятя, но может случиться, придешь как-нибудь к зятю по тому или иному делу, а встретишь губернатора. Ну-с, господин исправник, теперь вы свободны! Бубеник проводит вас в «Синий шар», где находятся ваши лошади и слуги. Оплатите счет и отправляйтесь в уезд, пока только знакомиться.
Выслушав главу комитата, Ности покорно повернулся и, не ожидая, что ему протянут руку, направился к двери. Коперецкому понравилось такое послушание, и он любезно окликнул шурина:
— Погоди, побудь еще немного. Вижу, в тебе кроется отличный чиновник, ты нашел верную тропку и не намерен злоупотреблять родственными связями, чего, признаюсь, я побаивался. Ну, присаживайся, возьми сигару, а я поищу для тебя полезные инструкции. Отдам тебе их бесплатно.
Он открыл ящик письменного стола и долго в нем рылся, бранясь, что не может найти нужных бумаг, ругал поочередно Бубеника, Малинку, пока Фери не надоело.
— Право, не утруждайся, прошу тебя, я куплю по дороге в книжной лавке.
— Что ты купишь в книжной лавке? — удивился губернатор.
— Как что? Какое-нибудь карманное руководство по управлению. Разве ты не это хочешь мне подарить? Коперецкий рассмеялся и добродушно потрепал шурина по спине.
— Ох, и дурень же ты! Что за ерунда тебе в голову лезет? Упаси меня бог книжки тебе навязывать! Заруби себе на носу, душа моя, любовь в аптеке покупать, а страной по книгам управлять — верная гибель.
— Но как же я научусь управлять? Ты ведь знаешь, я никогда такими делами не занимался.
— Как научишься? Э, тут все, что угодно, научить может, только не книга. Бричка, например, научит — тряханет на ухабе, вот и велишь дорогу отремонтировать. Лошади твои споткнутся либо на мост не пойдут, значит, с перилами беда или доски прохудились, надо приказать исправить. Увидишь где-то, из сарая дышло торчит, на проезжую дорогу выпирает, так что пьянчужка какой-нибудь в темноте, чего доброго, налетит да разобьется, — велишь хозяину коляску убрать, коли не хочет он, чтоб дышло спилили по твоему приказу. Административное управление самое легкое дело на свете. Надо уметь видеть а приказывать, вот и все. Но, конечно, исправник должен и такт соблюдать. Ежели что полезное делаешь, раструби повсюду, пусть у всех на виду будет, а прикажешь всыпать кому двадцать пять горячих, позаботься, чтобы свидетелей не было, теперь-то говорят, нельзя людей сечь. Не из-за министра, из-за газетчиков этих. Где порядка нет, навести надо. Где правда сильнее людей там за правду стоять нужно, а где человек сильнее правды, надо его сторону держать. Стало быть, самая великая наука, брат людей знать как следует, с пят и до самой макушки. Об этом и говорится в моих «полезных инструкциях», которые я ищу — ага, вот они! Спрятались, собаки, среди всякой дурацкой писанины. (Он вытащил небольшую папку и поискал бумаги, относившиеся к Вогланьскому уезду.)
