Цзэн Пу - Цветы в море зла
Цзинь Вэньцин не выдержал и соскочил с повозки.
— Разве можно быть таким бесцеремонным?! — крикнул он Цзинь Шэну и, подойдя к юноше, почтительно сложил перед ним руки. — Прошу вас, не принимайте близко к сердцу слова этого старого раба. Он, вероятно, пьян! Если вы первые приехали в эту гостиницу, смею ли я претендовать на уступки с вашей стороны?! К тому же вы, как я слышал, сын господина Чжуан Хуаньина, с которым я дружен уже несколько десятков лет. Я должен всячески опекать вас на чужбине, а не захватывать у вас комнаты, это было бы просто смешно!
Он повернулся и спросил стоявших рядом гостиничных слуг:
— А во флигеле есть свободные места? Если нет, я поеду в другую гостиницу.
— Конечно есть! — поспешно отвечали слуги. — Восточный флигель свободен.
— Перенеси туда вещи и не безобразничай больше! — приказал Цзинь Вэньцин старому слуге.
По благообразному лицу Цзиня и его рассудительной речи юноша понял, что перед ним не обычный путешественник, поэтому он сразу же поклонился и изменил тон:
— Смею ли я спросить ваше высокое имя?
— Что вы! — усмехнулся Цзинь. — Мое презренное имя Цзинь Вэньцин.
Молодой человек покраснел.
— Ах, как это дурно с моей стороны! Если бы я знал, что вы — посланник Цзинь, я не решился бы вступить в перебранку с вашим слугой даже в том случае, если бы он был еще более резок со мной! К сожалению, он ни разу не произнес вашей благородной должности. Умоляю вас простить меня и пройти в комнату. Я с наслаждением уступлю вам главный дом!
Цзинь Вэньцин стал отказываться, но все-таки прошел в гостиную и с достоинством сел. Юноше пришлось занять менее почетное место, пожилой человек с коричневым лицом устроился рядом с ним.
— Кажется, ваше благородное имя Чжуан Нань? — спросил Цзинь Вэньцин. — Я часто слышал, как его произносил ваш отец.
— Совершенно верно, — отвечал юноша.
— Теперь позвольте полюбопытствовать: как вас зовут? — продолжал Цзинь, обращаясь к темнолицему.
Пожилой человек давно уже искал случая вставить словцо, но, видя, как осторожно Чжуан Нань обращается с Цзинь Вэньцином, понял, что имеет дело с важной персоной, и не решился первым вступить в разговор.
— Нечиновного зовут Юй Банли, — произнес он, почтительно поднимаясь со своего места. — Я уроженец провинции Шаньдун, направляюсь в столицу по рекомендации друзей. В Шанхае я встретился с господином Чжуаном, и мы решили путешествовать вместе.
Цзинь Вэньцин кивнул головой. Чжуан Нань снова принялся упрашивать его внести вещи в главный дом, но Цзинь ответил, что в этом нет необходимости.
Гостиная находилась как раз напротив двора; через открытые окна весь двор был виден как на ладони. Отказавшись от лучших комнат, Цзинь Вэньцин следил за тем, как слуги перетаскивают вещи в восточный флигель. Коляска еще не была разгружена, когда за воротами раздался мелодичный звон колокольчика, и во двор быстрее ветра вбежал красивый вороной мул. На муле сидел высокий старик с красным лицом, седыми волосами, большими глазами, длинными бровями и белой как снег бородой. На голове у него была тростниковая шляпа, защищающая от солнца, а на ногах — простые зеленые сапоги. Об относительном богатстве незнакомца говорил лишь черный бархатный халат с широкой каймой, выглядывавший из-под обычной стеганой безрукавки. В одной руке старик держал маленький узелок, в другой — поводья. Подъехав к восточному флигелю, он сошел с мула и привязал его к дереву. Затем без дальних слов направился в комнаты, взял стул и, усевшись возле дверей, громко крикнул:
— Эй, слуга, накорми хорошенько моего мула. Если обидишь его, с тебя спрошу!
Слуга поспешно отправился исполнять приказание. Но не успел он отойти, как старик крикнул снова:
— А ну, вернись, вернись!
Тот покорно встал перед ним, вытянув руки по швам.
— Потом принеси кипятку, воды для мытья да не забудь заварить чаю!
Слуга постоял еще некоторое время и отошел лишь после того, как убедился, что старик больше ничего не собирается приказывать. Цзинь Шэн, который едва успел снять вещи с коляски, видел всю эту картину. Возмущенно подойдя к хозяину гостиницы, он вытаращил на него глаза.
— Ты ведь говорил, что восточный флигель свободен! Откуда взялся этот человек?
— Вы уж с господином извините меня, — заискивающе улыбаясь, промолвил хозяин. — Восточный флигель всегда пустует до тех пор, пока не приедет господин Ван. Кто мог знать, что он сегодня появится?! Честное слово, будь это другой человек, мы бы его давно выгнали. А господин Ван — известный удалец Ван Второй, по прозвищу Большой меч. Живет он в столице на улице Баньби, и его не смеют обижать даже разбойники. Молю вас доложить об этом своему господину, а мы уж подумаем, как быть!
Цзинь Шэн в ярости затопал ногами.
— Я не знаю никаких Ванов: ни Вторых, ни Третьих! Мне нужны только комнаты.
Все ясно слышали этот разговор. Но не успел Цзинь Вэньцин раскрыть рта, как Чжуан Нань вышел на крыльцо и крикнул:
— Что вы шумите? Переносите вещи его превосходительства сюда, и дело с концом! — Он обратился к своим слугам, стоявшим возле ступенек: — Не ленитесь, помогите!
Слуги гурьбой ринулись к повозке и, не обращая внимания на Цзинь Шэна, в одно мгновение перетащили вещи в главный дом. Хозяин гостиницы, увидев, что жилище для гостя нашлось, поспешил избавиться от дальнейших объяснений и скрылся. Цзинь Шэн, недовольно ворча, принялся стелить постель на кане в восточной комнате, но Цзинь Вэньцин сделал вид, что ничего не замечает. Лишь когда все было устроено, он поднялся и сказал Чжуан Наню:
— Если вы окажете милость и не прогоните меня, мы проведем ночь по соседству!
— Ваше общество способно осчастливить меня на три перерождения! — воскликнул Чжуан.
— Что вы! — пробормотал Цзинь Вэньцин и, поклонившись, сказал: — В таком случае отправимся спать!
Двое молоденьких слуг подняли занавеску на дверях, и Цзинь Вэньцин вошел в восточную комнату. Уже стемнело. В комнате было черным-черно: даже собственных пальцев не различить. Цзинь Шэн достал из корзины подсвечник и хотел зажечь свет, но господин махнул ему рукой:
— Погоди!
Он откинул портьеру и вышел в гостиную. В соседней комнате было тихо. Занавеска на двери была опущена, за ней мерцал огонек свечи. Цзинь сделал несколько шагов вперед и прильнул к щелочке. Чжуан Нань и Юй Банли сидели, поджав ноги, на кане возле низенького столика, на котором были грудой навалены драгоценности, золотые часы, замысловатые европейские безделушки и даже небольшой музыкальный ящик, инкрустированный бриллиантами. Освещенные двумя огромными красными свечами, они сверкали и переливались всеми цветами радуги. На самом краю стола лежал резной футляр из красного дерева, а рядом с ним — длинный сверток, обмотанный парчой с яшмовыми застежками. Чжуан Нань одну за другой показывал безделушки Юй Банли, а тот хохотал:
— Неужели все это пойдет в подарок императрице?
Лицо Чжуан Наня сделалось серьезным.
— Не относитесь к этим вещам свысока! С их помощью мой отец надеется осуществить все свои патриотические стремления!
Юй Банли остолбенел.
— Не удивительно, что вы не понимаете, — продолжал Чжуан Нань. — Молодой государь много думает о реформах, очень любит все западное, в том числе и эти побрякушки, но никто об этом не знает. Папаша выведал о его слабости у своего побратима, главного евнуха Ляня. Каждый раз, когда отец идет во дворец на прием, он кладет в рукав одну-две таких штучки и, улучив благоприятный момент, подсовывает их государю. Так что, Банли, здесь не просто забава! Мой отец все надежды возлагает на эти игрушки: они должны почаще напоминать императору о необходимости реформ!
Юй Банли понимающе закивал головой. Взяв со стола свиток, он медленно развернул его и спросил:
— Значит, вы советуете мне подарить эту картину вашему отцу? Не слишком ли мало?
Чжуан Нань расхохотался:
— Да вы, оказывается, совсем не знаете моего папаши! Он всю жизнь учился, но ведь честным путем славы не добьешься. Вот он и злится из-за этого, а как встретит какого-нибудь сановника, который пришел к своему посту по прямой дорожке, сразу пытается его перещеголять. Сейчас Пань Цзунъинь собирает древнейшие винные кубки и жертвенные треножники; Гун Пин коллекционирует старинные ксилографы и монеты. Вот папаша и решил специализироваться на картинах Ван Хоя![228] Начал он с того, что назвал свой кабинет «Сто картин Ван Хоя»[229], желая показать, что не успокоится, пока не догонит до сотни. У него уже девяносто девять картин. Папаша заявил, что последняя, сотая, должна быть самым выдающимся произведением, чтобы не стыдно было закончить на ней свою коллекцию!
Он указал рукой на картину:
