Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Правильно, – сказал Томас Хадсон. – Один из самых больших. Вот, возьми, купишь себе на это что-нибудь хорошее. – Он дал негру доллар.
– Зачем вы дали целый песо? – спросил Alcalde Peor, когда они вышли за дверь и вернулись в сутолоку бара-ресторана и в грохот, доносившийся с улицы.
– Он мне не нужен.
– Hombre, – сказал Alcalde Peor. – Как вы себя чувствуете? Хорошо? О'кей?
– Вполне, – сказал Томас Хадсон. – Вполне о'кей. Большое вам спасибо.
– Как ездилось? – спросила со своего табурета у стойки Умница Лил. Томас Хадсон посмотрел на нее и опять словно бы впервые увидел. Она показалась ему много толще и гораздо темнее лицом.
– Хорошо ездилось, – сказал он. – В путешествии всегда встречаешь интересных людей.
Умница Лил положила руку ему на бедро и ласково сжала, но он уже не смотрел на Умницу Лил, он смотрел мимо смуглых кубинских лиц и светлых панам, мимо пьющих и играющих в кости, туда, где за распахнутыми дверьми белела залитая солнцем площадь, и вдруг увидел, как к дверям подкатила машина, и швейцар, сняв фуражку, отворил заднюю дверцу, и из машины вышла она.
Это была она. Только она умела выйти так из машины, деловито, и легко, и красиво, и в то же время так, будто она оказывала большую честь тротуару, ступив на него ногой. Вот уже много лет все женщины старались походить на нее, кое-кто даже не без успеха. Но стоило появиться ей – и становилось ясно, что это лишь жалкие подделки. Сейчас на ней была военная форма. Она улыбнулась швейцару, о чем-то его спросила, он ответил, сияя от удовольствия, и она прошла прямо в бар. За ней шла еще одна женщина, тоже в военной форме.
Томас Хадсон встал с места, что-то сдавило ему грудную клетку, и сделалось трудно дышать. Она уже заметила его и шла к нему по свободному неширокому проходу между стойкой и столиками. Ее спутница шагала следом.
– Извините меня, – сказал Томас Хадсон Умнице Лил и Alcalde Peor. – Мне нужно поговорить с одной знакомой.
Они встретились на середине прохода, и он сжал ее в объятиях. Они сжимали друг друга так, что, кажется, крепче уже нельзя было, и он целовал ее крепко и бережно, и она тоже целовала его и руками ощупывала его плечи.
– Ты, – сказала она. – Ты. Ох, ты.
– Чертовка, – сказал он. – Как ты попала сюда?
– Очень просто – из Камагуэя.
На них стали оглядываться, и он приподнял ее, все так же тесно прижимая к себе, и еще раз поцеловал, а потом снова поставил на пол и взял за руку и потянул к столику у стены.
– Здесь нельзя так, – сказал он. – Нас могут арестовать.
– Ну и пусть арестуют, – сказала она. – Знакомься, это Гинни. Моя секретарша.
– Привет, Гинни, – сказал Томас Хадсон. – Помогите мне усадить эту сумасшедшую за столик.
Гинни была симпатичная, очень некрасивая девица. Одеты они обе были одинаково: офицерская куртка, только без знаков различия, рубашка с галстуком, юбка, чулки и ботинки на низком каблуке. На голове пилотка, а на левом плечо нашивка, каких Томас Хадсон раньше никогда не видал.
– Сними пилотку, чертовка.
– Не полагается.
– Сними.
– Ну так и быть.
Она сняла пилотку и тряхнула рассыпавшимися волосами, а потом, откинув голову, посмотрела на Томаса Хадсона, и он увидел знакомый открытый лоб, и знакомую колдовскую волнистость волос все такого же цвета спелой пшеницы с серебристым отливом, и высокие скулы, и чуть запавшие щеки под ними, чуть запавшие, от чего, как ни взглянешь, так и защемит сердце, и плосковатый нос, и размазанные его поцелуями губы, и прелестный подбородок, и линию шеи.
– Как я выгляжу?
– Сама знаешь.
– Тебе уже приходилось целовать женщину в таком костюме? И оцарапываться о пуговицы армейского образца?
– Нет.
– А ты меня любишь?
– Я тебя всегда люблю.
– Нет, а вот сейчас, сию минуту – любишь?
– Да, – сказал он, и у него запершило в горле.
– Тем лучше, – сказала она. – Плохо бы тебе было, если б не любил.
– Ты сюда надолго?
– Только до вечера.
– Я хочу еще поцеловать тебя.
– Ты же сказал, что за это нас арестуют.
– Ладно, потерпим. Что ты будешь пить?
– Есть тут порядочное шампанское?
– Да. Но есть и местные напитки, которые очень хороши.
– Очевидно. Сколько порций ты уже выпил сегодня?
– Не знаю. Десять или двенадцать.
– Но пьяного в тебе только тени под глазами. Ты влюблен в кого-нибудь?
– Нет. А ты?
– Потом разберемся. Где твоя стерва-жена?
– В Тихом океане.
– Хорошо бы поглубже. Саженей так на тысячу. Ох, Томми, Томми, Томми, Томми, Томми.
– Ты в кого-нибудь влюблена?
– Кажется, да.
– Негодяйка.
– Ужасно, правда? Первый раз мы встречаемся после того, как я ушла от тебя, и ты ни в кого не влюблен, а я влюблена.
– Ты ушла от меня?
– Это моя версия.
– Он славный?
– Он? Да, очень славный, как бывают славными дети. Я очень нужна ему.
– А где он сейчас?
– Это военная тайна.
– И ты туда едешь?
– Да.
– К какому ты принадлежишь ведомству?
– Мы – СОДВ105.
– Это все равно что УСС106?
– Да нет же, глупый. Не прикидывайся дурачком и не строй из себя обиженного только потому, что я влюблена в кого-то. Ты же ведь не спрашиваешь моего совета, когда собираешься в кого-то влюбиться.
– Ты его очень любишь?
– Я вовсе не говорила, что я его люблю. Я сказала, что влюблена в него. А хочешь, сегодня даже и влюблена не буду, раз тебе это неприятно. Я ведь здесь только на один день. Я не хочу быть нелюбезной.
– Ну тебя к черту, – сказал он.
– Может быть, мне взять машину и вернуться в отель? – спросила Гинни.
– Нет, Гинни. Мы сперва выпьем шампанского. У тебя машина есть? – спросила она Томаса Хадсона.
– Есть. Стоит там на площади.
– Можем мы поехать к тебе?
– Конечно. Позавтракаем здесь и поедем. А можно прихватить чего-нибудь и поесть дома.
– До чего это замечательно вышло, что мне удалось попасть сюда.
– Да, – сказал Томас Хадсон. – А откуда ты вообще знала, что здесь можно кое-кого встретить?
– Мне сказал один человек на аэродроме в Камагуэе, что ты здесь бываешь. И мы решили: не найдем тебя, посмотрим Гавану.
– Так давай посмотрим Гавану.
– Нет, – сказала она. – Пусть уж Гинни одна смотрит. А может быть, у тебя кто-нибудь есть, кто бы показал Гинни Гавану?
– Найдется.
– Только к вечеру мы должны вернуться в Камагуэй.
– В котором часу самолет?
– В шесть, кажется.
– Все устроим, – сказал Томас Хадсон.
К их столику подошел молодой человек, кубинец.
– Простите, пожалуйста, – сказал он. – Мне хотелось бы получить у вас автограф.
– С удовольствием, – сказала она.
Он подал ей открытку с изображением бара и Константе за стойкой, сбивающего коктейль, и она расписалась актерским размашистым почерком, так хорошо знакомым Томасу Хадсону.
– Не стану говорить, что это для моей маленькой дочки или для сына-школьника, – сказал молодой человек. – Это для меня самого.
– Тем приятнее, – сказала она и улыбнулась ему: – Очень мило, что вы меня попросили об этом.
– Я видел все ваши фильмы, – сказал молодой человек. – Я считаю вас самой красивой женщиной в мире.
– Чудесно, – сказала она. – Пожалуйста, продолжайте считать так.
– Не окажите ли вы мне честь выпить со мной?
– Мы тут пьем с моим другом.
– Я вашего друга знаю, – сказал молодой человек. – Мы знакомы уже много лет. Можно к вам подсесть, Том? Тем более у вас две дамы.
– Мистер Родригес, диктор городского радио, – сказал Томас Хадсон. – А как ваша фамилия, Гинни?
– Уотсон.
– Мисс Уотсон.
– Рад познакомиться, мисс Уотсон, – сказал диктор. Он был красивый молодой человек, черноволосый, загорелый, с ласковыми глазами, приятной улыбкой и большими, ухватистыми руками бейсболиста. Он и в самом деле играл в бейсбол, и не только в бейсбол, но и в азартные игры, и в его привлекательности было нечто от привлекательности профессионального игрока.
– Может быть, мы позавтракаем все вместе? – сказал он. – Сейчас как раз время ленча.
– Нам с мистером Хадсоном нужно съездить за город, – сказала она.
– Я охотно позавтракала бы с вами, – сказала Гинни. – Вы мне очень понравились.
– А он – приличный человек? – спросила она Томаса Хадсона.
– Даже отличный. Во всей Гаване лучшего не найдешь.
– Большое спасибо, Том, – сказал диктор. – Так вы решительно отказываетесь от завтрака?
– К сожалению, нам нужно ехать, – сказала она. – Мы и так задержались. Встретимся в отеле, Гинни. Спасибо, мистер Родригес.
– Вы, бесспорно, самая красивая женщина в мире, – сказал мистер Родригес. – Я всегда это знал, но сейчас я в этом убедился.
– Пожалуйста, продолжайте так считать, – сказала она, и мгновение спустя они уже были на площади. – Что ж, – сказала она. – Все очень хорошо получилось. Гинни он понравился, и он, кажется, милый.
– Он очень милый, – сказал Томас Хадсон, и шофер отворил перед ними дверцу машины.
