Эрнест Хемингуэй - Иметь и не иметь
Я пошел в «Жемчужину» и встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился Фрэнки.
– Это мне дали для тебя, – сказал он и передал мне что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на груди лежал плакатик с надписью по-испански: "Вот как мы поступаем с «lenguas largas».
– Кто тебе дал это? – спросил я Фрэнки. Он указал на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с закусками.
– Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал, что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это доллар. Они были хорошо одеты, сказал он.
– Политика, – сказал Фрэнки.
– Да, да, – сказал я.
– Они думают, ты говорил полиция про свой встреча с этот молодой люди здесь утром.
– Да, да.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо, ты уезжаешь.
– Они тебе что-нибудь еще поручили? – спросил я маленького испанца.
– Нет, только передать вот это.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Очень плохой политика.
Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент, уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и был очень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости вообразить, что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. От страха они распаляются, а когда распалятся, им хочется убить кого-нибудь.
Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел к нему поближе.
– Слушай, – сказал я. – Как бы тебе из-за этого не попасть в беду.
Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.
– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. Он отвязал причальный трос.
Глава третья
Я помахал Фрэнки, бросившему мне концы, отвел лодку от пристани и направил ее в пролив. Английский грузовой пароход выходил в море, я поравнялся с ним и обогнал его. Он вез большой груз сахару, и вся обшивка у него была ржавая. Какой-то лимонник в старом синем свитере смотрел на меня с кормы, когда я проезжал мимо. Я вышел из гавани и миновал Морро и взял курс на Ки-Уэст, по прямой на север. Я бросил штурвал, пошел на бак и свернул трос, а потом вернулся и выровнял лодку по курсу, так что Гавана сперва вытянулась за кормой, а потом понемногу скрылась из виду, когда между нами встали горы.
Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель «Националь» и наконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению с тем днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабый бриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с запада, так что я понял, что течение слабое.
Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин. Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маяку Морро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьму нужное направление и пойду на Бакуранао. Я рассчитал, что при таком течении ее к наступлению темноты отнесет как раз на двенадцать миль, к самому Бакуранао, и я увижу огни Баракоа.
Значит, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и было видно, что два смака на западе, идущие в порт, и позади белый купол Капитолия, высоко поднимающийся над краем океана. На поверхности воды кое-где виднелись желтые водоросли, и в воздухе кружили птицы, но их было немного. Я посидел немного на крыше рубки, наблюдая, но не увидел никакой рыбы, кроме тех мелких коричневых рыбешек, что всегда снуют вокруг водорослей. Не верь тому, братишка, кто станет уверять тебя, что от Гаваны до Ки-Уэст рукой подать. А у меня весь путь был впереди.
Немного погодя я спустился вниз, и там был Эдди.
– Что случилось? Что случилось с мотором?
– Сломался.
– Что ж ты люк не закрываешь?
– А, черт, – сказал я.
Знаете, что он устроил? Он вернулся на пристань, через носовой люк забрался в каюту и лег спать. С собой он захватил две бутылки. Он зашел в первый попавшийся bodega[4], купил эти две бутылки и вернулся на лодку. Когда я запустил мотор, он проснулся и сейчас же опять заснул. Когда я остановил лодку в заливе, ее стало слегка покачивать на волнах, и от этого он проснулся.
– Я знал, что ты меня возьмешь, Гарри, – сказал он.
– К черту в зубы я бы тебя охотно взял, – сказал я. – Ты даже не внесен в судовой журнал. Кажется, ты у меня сейчас прыгнешь за борт.
– Ты старый шутник, Гарри, – сказал он. – Мы, кончи, в беде должны держаться друг за дружку.
– Это с твоим-то языком? – сказал я. – Да кто же доверит твоему языку, когда ты хватишь лишнее.
– Я надежный человек, Гарри. Можешь испытать меня, тогда увидишь, какой я надежный человек.
– Давай сюда обе бутылки, – ответил я ему. Я думал о другом.
Он вытащил их, и я отпил из той, которая была откупорена, и поставил обе на пол возле штурвала. Он стоял тут же, и я смотрел на него. Мне было жаль его и жаль, что придется сделать то, без чего, я знал, не обойтись. Черт, я ведь помнил его, когда он был еще человеком.
– Что случилось с мотором, Гарри?
– Мотор в порядке.
– А что все-таки случилось? Что ты на меня так смотришь?
– Братишка, – сказал я, и мне было жаль его. – Плохо твое дело.
– Что ты хочешь сказать?
– Я сам еще не все обдумал.
Мы немного посидели, но разговаривать с ним мне больше не хотелось. Раз я уже знал то, что знал, мне было тяжело с ним разговаривать. Потом я спустился вниз и достал духовое ружье и винчестер тридцатого калибра, которые я всегда держал внизу, в каюте, и, не вынимая из чехлов, подвесил их под потолком рубки, где обычно мы вешаем удочки, над самым штурвалом, чтобы можно было достать их рукой. Я их держу в длинных чехлах из овчины шерстью внутрь, причем шерсть обильно пропитана маслом. На судне только так и можно уберечь оружие от ржавчины.
Я проверил насос, поршень духового ружья, несколько раз нажав курок, и зарядил ружье. Одну пулю я загнал в ствол винчестера и потом наполнил магазин. Я достал из-под матраца смит-и-вессон тридцать восьмого калибра особого образца, который у меня остался от того времени, когда я служил в полицейском отряде в Майами, смазал его, зарядил и прицепил к поясу.
– Что случилось? – спросил Эдди. – Да скажи ты, что случилось?
– Ничего, – сказал я ему.
– На кой черт весь этот арсенал?
– Я всегда беру оружие с собой, – сказал я. – Стрелять птиц, если они станут клевать наживку, или стрелять акул, или на всякий случай, когда крейсируешь между островами.
– Что случилось, черт тебя дери? – сказал Эдди. – Что случилось?
– Ничего, – ответил я ему. Когда лодку качало, смит-и-вессон хлопал меня по бедру, и я смотрел на Эдди. Я подумал: нет смысла торопиться с этим. Он мне еще понадобится.
– У нас есть одно маленькое дело, – сказал я. – В Бакуранао. Я тебе скажу, что делать, когда придет время.
Я не хотел говорить ему заранее, потому что знал, что он забеспокоится и перетрусит и тогда от него никакой пользы.
– Лучше меня тебе никого не найти, Гарри, – сказал он. – Я самый подходящий для тебя человек. Можешь на меня положиться.
Я посмотрел на него, какой он длинный, мутноглазый, трясучий, – и ничего не сказал.
– Слушай, Гарри. Дай один только глоток, – попросил он. – Я боюсь, как бы меня не начало трясти.
Я дал ему, и мы сидели и ждали, когда стемнеет. Закат был красивый, и дул славный легкий бриз, и когда солнце уже почти село, я запустил мотор и медленно повернул к берегу.
Глава четвертая
Мы остановились в темноте примерно за милю от берега. С заходом солнца течение стало сильнее, и я заметил, что оно изменило направление. Виден был маяк Морро немного дальше к западу и вечернее зарево над Гаваной, а огни напротив нас были Ринкон и Бараков. Я вел лодку против течения, пока не миновал Бакуранао и не подошел совсем близко к Кохимару. Потом я поставил ее по течению. Было уже совсем темно, но мне нетрудно было определить, где мы. Все огни у меня были погашены.
– Что мы будем делать, Гарри? – спросил меня Эдди. Его опять разбирал страх.
– А ты как думаешь?
– Я не знаю, – сказал он. – Ты меня пугаешь. – Казалось, его вот-вот опять начнет трясти, и когда он подошел ко мне, я почувствовал его дыхание, вонючее, как у стервятника.
– Который час?
– Сейчас пойду посмотрю, – сказал он. Он вернулся и сказал, что половина десятого.
