Эрнест Хемингуэй - Иметь и не иметь
Обзор книги Эрнест Хемингуэй - Иметь и не иметь
Эрнест Хемингуэй
•
ИМЕТЬ И НЕ ИМЕТЬ
Роман
Часть первая
ГАРРИ МОРГАН
(Весна)
Глава первая
Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
— Ну? — сказал он.
— Не могу, — ответил я ему. — Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
— Назовите свою цену.
— Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
— По тысяче с головы, — сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
— Мне самому неприятно, — ответил я ему. — Но я вам по совести говорю: не могу.
— Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
— Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
— Почему?
— Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
— За деньги можно купить другую лодку.
— Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
— Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
— Слушайте, — сказал я. — Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.
— Вы хотите сказать, что мы будем болтать? — сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
— Я сказал: ничего такого, что может болтать.
— Вы считаете нас lenguas largas?
— Нет.
— Вы знаете, что такое lengua larga?
— Да. Тот, у кого длинный язык.
— Вы знаете, как мы поступаем с такими?
— Не петушитесь, — сказал я. — Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
— Замолчи, Панчо, — сказал сердитому тот, что говорил первым.
— Он сказал, что мы будем болтать, — сказал Панчо.
— Слушайте, — сказал я. — Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
— А китайцы не могут болтать? — сказал Панчо со злостью.
— Они могут болтать, но я их не понимаю, — ответил я ему.
— Значит, вы не хотите?
— Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
— Но вы не станете болтать? — сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.
— Вы-то сами не из lenguas largas? — спросил он все еще злобно.
— Кажется, нет.
— Это что такое? Угроза?
— Слушайте, — ответил я ему. — Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.
— Так вы уверены, что я режу людям глотки?
— Нет, — сказал я. — И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?
— Да, я взбешен, — ответил он. — Я вас убить готов.
— Тьфу, черт, — сказал я ему. — Да придержи ты язык.
— Ну, будет, Панчо, — сказал первый. Потом мне: — Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.
— Мне тоже очень жаль. Но я не могу.
Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.
Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм, блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.
Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и — боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.
Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.
Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.
Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд под фургон, — и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.
Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.
Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.
Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.
Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал ему, что произошло.
— А где Эдди? — спросил Джонсон, этот самый тип, который нас зафрахтовал.
— Как началась стрельба, я его больше не видел.
— Может быть, он ранен?
— Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…
— Откуда вы это все так хорошо знаете? — спросил он.
— Я смотрел, — ответил я ему.
Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все суставы были развинчены.
— Вот он.
У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.
— Ты где был? — спросил я его.
— Лежал на полу.
— Вы видели? — спросил его Джонсон.
— Не говорите об этом, мистер Джонсон, — сказал ему Эдди. — Мне тошно даже вспоминать об этом.
— Выпить вам надо, — ответил Джонсон. Потом он сказал мне: — Ну как, выйдем сегодня?
— Зависит от вас.
— Какая будет погода?
— Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.
— Так давайте выйдем.
— Ладно, как только принесут наживку. Мы уже три недели возили этого молодчика на рыбную ловлю, и я пока не видел от него ни цента, кроме сотни долларов, которые он мне дал еще до переезда на Кубу, чтобы уплатить консулу, получить разрешение на выход из порта, запасти бензину и кой-какой еды. Мы уговорились по тридцать пять долларов в день, рыболовная снасть моя. Он ночевал в отеле и каждое утро приходил на пристань. Устроил мне это дело Эдди, так что пришлось и его взять с собой. Я платил ему четыре доллара в день.
— Мне надо запасти бензину, — сказал я Джонсону.
— Ну что ж.
— На это нужны деньги.
— Сколько?
— Галлон стоит двадцать восемь центов. Надо галлонов сорок, не меньше. Это будет одиннадцать двадцать.
Он вынул пятнадцать долларов.
— Может, остальные засчитаем за пиво и лед? — спросил я.
— Превосходно, — сказал он. — Пусть это идет в счет моего долга.
