Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Резким движением Безумная срывает с лица маску из листьев, приближается к молодому человеку и испытующе смотрит на него широко раскрытыми глазами.
Не узнаешь? Вирджинио… Вирджинио… брат…
Безумная вздрагивает. Вдруг обеими обмотанными травою руками схватывает голову молодого человека. Вирджинио, смертельно бледный, закрывает глаза и откидывает назад голову, как бы умирая. Она пристально смотрит на него и с криком ужаса отскакивает от него, чувствуя, как в ее руках голова его тяжелеет.
Безумная. Ах, он умирает… он тоже умирает!..
Беатриче. Нет, нет!.. Ты его не видишь, не видишь?..
Безумная. В моих руках я уже чувствовала однажды тяжесть смерти…
Беатриче. Нет, нет!.. Посмотри на него! Не видишь? Он здесь, перед тобою… Ты не видишь его?
Безумная (ослепленная ужасом). Кто? Кто? Джульяно? Кто здесь, передо мною?
Беатриче. Брат… Вирджинио… Ты не узнаешь его? Вот он, здесь! Посмотри на него! Посмотри хорошенько!
Безумная. Брат? Зачем приехал брат? Зачем он приехал?
Она снова с выражением ужаса пристально смотрит на юношу. Она отступает назад, срывает с рук траву, смотрит на свои обнаженные руки и ощупывает тело, словно опять видит себя в крови. Ее охватывает безумие.
Зачем он приехал? Чтобы опять взять его у меня? Отнести его к его матери? Да, да… к матери… На нем нет крови, ни капли крови! Вся кровь на мне… я вся залита кровью… Смотрите, смотрите… мои руки, мои плечи, моя грудь, мои волосы… Я захлебываюсь в его крови! Ах, только бы она не проклинала меня; передайте ей все, что я сделала для ее умирающего сына… Я не бросила его… Она не должна проклинать меня за то, что смертельный удар не достиг до меня и не пронзил и моего сердца! В течение одного часа я умирала тысячи раз. Все мое тело, это — одна громаднейшая рана. У меня самой, в моих венах не осталось ни капли крови… Я не живая… Скажите ей, что я больше не живая… Я чувствовала, как в мое тело проникла его смерть и как всю меня наполнил холод могилы; я чувствовала, как кости мои гнулись под тяжестью его тела… Это тоже смерть, тоже смерть! Скажите ей, что он не страдал в час смерти… Скажите ей, он заснул блаженным сном в моих объятьях!.. Ах, скажите ей, что я сумела дать ему безмерное блаженство, когда забывают обо всем в мире! Упоенный счастьем, он закрыл свои глаза на моей груди, чтобы никогда больше не раскрывать их!.. А я, я снова открыла свои глаза, чтобы последний раз взглянуть на него… Из горла его лилась на меня пламенная и чистая кровь его сердца и тела и душила меня, и насквозь пропитала мои волосы… она заливала мою грудь, и вся я затонула в море крови… Ах, в жилах его было столько крови! И вся она вылилась на меня, на мое тело, на мою душу, вся до последней капли… Мне безумно хотелось кричать в отчаянии, но я стиснула зубы, я подавила крик, чтобы кто-нибудь не пришел и не отнял бы его, не вырвал бы его из моих объятий, не положил бы его в гроб… Скажите, скажите матери, как я поступила, и пусть она не проклинает меня… И скажите ей: я радовалась, когда мне казалось, что я могу быть задушенной его горячей кровью, еще трепещущей, еще живой!.. Но потом… потом… Что значит трепет смерти в сравнении с первой дрожью, пронизавшей все мои кости, когда я почувствовала, что тело, которое я сжимала в объятиях, стало терять теплоту?.. Я все еще сжимала его, прижимала его к своей груди и чувствовала, как оно постепенно холодело, коченело, превращалось в труп, становилось ненужною вещью, куском льда… Он теперь ушел от нас навсегда, и ничто, ничто уже не вернет его к жизни, никогда, никогда…
Колени ее судорожно дрожат, и она падает на пол. Беатриче, которая закрыла свое лицо руками, услышав шум падения, бросается к сестре, поддерживает ее и хочет поднять. Теодата, которая еще до этого появилась на пороге и тихо плакала, также бросается к ней и поддерживает ее.
Безумная умоляюще протягивает руки к Вирджинио, который от страха и волнения не в силах ни двигаться, ни говорить.
Ах, скажите ей, скажите ей это… Чтобы она меня не проклинала! Отнесите и меня в могилу, похороните вместе с ним… я больше не живая!.. Вы не можете похоронить его, если не похороните меня вместе с ним, потому что на мне вся кровь его, все то, что составляло его жизнь…
С силой вырывается из рук, которые держат ее и стараются приподнять.
Нет… Нет!.. Оставьте меня, оставьте!.. Не трогайте меня!.. Они хотят повести меня к воде… Нет, нет!.. Не хочу! Оставьте меня так! Я хочу остаться так… Я хочу, чтобы мать его увидела меня такой…
Внезапно слабеет, готовая упасть в обморок; склоняется, касаясь пола виском.
…такой… похороненной…
В дверях слева появляется Доктор. Делает знак обеим женщинам, чтобы они отошли от лежащей на полу Изабеллы. Он ведет Вирджинио к тому месту, где он раньше сидел с Беатриче. Вирджинио садится и закрывает лицо руками. Беатриче медленно подходит к нему. Доктор наклоняется к Изабелле, которая кажется заснувшей, и дотрагивается до нее. Она словно спросонок ничего не соображает. Рот ее кривит судорога. Руки рассеянно скользят по вискам, губам и щекам.
Доктор (наклонившись над ней). Вы только что хотели заснуть? Зачем же вы здесь? Белая бабочка пролетела по направлению к лесу… Разве вы не говорили недавно, что хотели бы лечь под деревьями, стать скромной травой у их подножия? Хотите я отведу вас?.. В этом платье под маленькими свежими листиками вы уснете там спокойным, спокойным сном! Вы станете деревьями, кустами, травой… Хотите я отведу вас туда?
Безумная (озирается мутным, изумленным взглядом). Да, да… туда, туда… спать вместе с маленькими листиками…
Теодата, подавленная горем, бесшумно удаляется в свою дверь. Беатриче, стоя подле Вирджинио, убеждает его встать. Оба они удаляются в другую дверь. На пороге Вирджинио оборачивается и смотрит на Изабеллу, все еще стоящую на коленях; затем он исчезает. Настает глубокая тишина, нарушаемая только щебетанием ласточек, жужжанием пчел и дуновением ветра.
Доктор. Пойдемте же!.. Дайте вашу руку…
Он протягивает ей руку, чтобы помочь ей встать.
Безумная. У меня нет сил, доктор. Пожалуйста, подождите немного! Я только что была… мне кажется… там… как трава… кто-то ступал по мне… Несомненно, по мне кто-то ступал, смял меня… Пожалуйста, подождите еще немножко… может быть, я смогу подняться…
Она все озирается. Взгляд ее останавливается на сломанном дереве.
Смотрите, доктор, сколько пчел на этом растении! Они собрались сосать мед… они ждут, когда распустятся цветы…
Продолжает озираться и замечает лежащие на полу маску из листьев и венок.
Ах! И эти листья здесь? И венок?
Словно луч света пронзает мрак ее мыслей.
Где Беатриче? Где Беатриче?..
Снова растерянно проводит руками по вискам, губам и щекам. Она забывает вдруг обо всем, что происходило до сих пор. Тянется к венку, поднимает его, рассматривает и улыбается своей кроткой, детской улыбкой.
Очаровательный веночек…
СОН ОСЕННЕГО ВЕЧЕРА
Пьеса
Перевод А. Воротникова
Догаресса, вдова Градэнига.
Пентэлла, камеристка.
Славянская колдунья.
Служанки.
Патрицианское имение на берегу Бренты, оставленное одним из последних дожей Венеции светлейшей вдове, которая живет здесь как бы в изгнании. Осенний день близится к концу. Справа крыло виллы, мраморное здание в виде башни, заключающей в себе лестницу вроде венецианского «Боволо», во дворе Контарини, где колонны и перила поднимаются спиралью. Эту чудную лестницу венчает loggia, откуда вид на сад, реку и равнину вдали. Внизу перед входом свободное пространство, в виде открытого атриума, убранного статуями, подставками для факелов, скамьями, коврами, и отделенного от сада решетками, которые поддерживают пилястры; на них поставлены большие золоченые фонари, находившиеся прежде на носах галер. Решетки, похожие на ограду гробниц Скалигеров в Нероне, тонко выкованные как кольчуга, изящные как кружева, не прочно соединены, так что по временам ветер их колеблет с легким скрипом. Через них виден обширный роскошный сад: тяжелые массы пожелтевших листьев, отцветших цветов, перезрелых фруктов склоняются к реке, словно сладострастная и утомленная красавица смотрится в зеркало, где видит последнее очарование своей увядающей красоты. Под косыми лучами солнца пурпур и шафран осени принимают необычайный блеск; тени кажутся почти красными, словно в святилищах, наполненных золотом. Широкие облака, неподвижные и сияющие, подобные массам янтаря, остановились в воздухе над портиками грабовых дерев, над куполами пиний, стрелами кипарисов. Во всем, среди тишины, чувствуется тоска и ожидание.
