Александр Минчин - Факультет патологии
– И девушек?
– Ты же взрослая, Наташ, что с тобой. Или я должен был знать, что встречу тебя? Но даже если б я и знал, – ни с кем не встречаться?
– Я просто расслабилась, извини. Мне очень приятно, что ты пригласил меня… И немного забылась.
Она целует меня, я целую ее глаза, которые в моих губах закрываются.
Я просыпаюсь поздно утром. Она уже не спит и смотрит в потолок.
– О чем ты думаешь? – Я бегу уже в ванную чистить зубы: у меня патология ко всяким запахам.
– О тебе, – слышу я.
– Что же ты думаешь обо мне? – спрашиваю я, когда возвращаюсь.
– Многое.
– Например?
– Если все скажу, я тебе буду неинтересна.
– Почему?
– Так мир устроен.
– Но ты мне и так неинтересна. Она смеется.
– Иди сюда.
Я иду. Она снимает с меня все снова.
– Наташ, я тебя уставшей, наверно, никогда не увижу.
– А ты устал?
– Нет, что ты, я никогда не устаю. Она обнимает меня нежно.
– Я слишком долго ждала тебя…
Мы встаем с кровати через отрезок времени, равный любви.
– Во сколько мы должны быть у твоих родителей?
– В шесть часов.
– Мне еще нужно заехать, переодеться, привести себя в порядок.
– Да ты что, ты прекрасно одета и выглядишь чудесно. – Я улыбаюсь. Она не обращает внимания.
– Неужели ты думаешь, что я в таком виде появлюсь перед твоими родителями?
Меня удивляет и трогает, что она так к этому относится, серьезно и торжественно и как-то напряженно.
– Значит, ко мне ты могла прийти в таком виде? Ко мне по-всякому можно, чего там, все сойдет. А к ним так нельзя, да?!
– Ну, Саша, пожалуйста, я к тебе тоже очень тщательно собиралась.
Я смеюсь и не могу остановиться.
– Но к ним надо по-другому, я знаю, они же не ты.
– Я ненавижу ждать, когда кто-то собирается, это убивает меня. Убей меня лучше сначала, хочешь, на, убей, – я бросаюсь к ней, – только не ждать и не переодеваться.
Она целует меня и смеется. Совсем всерьез не воспринимает.
Я расплачиваюсь, когда она выходит, я не люблю это делать при ком-то, при ней тем более. Вся эта денежная процедура мне неприятна.
Машина отъезжает, улыбка у водителя довольная, слава богу; им вечно мало.
– Ты подождешь меня, я быстро, вот увидишь. Это не займет много времени.
– Хорошо, – старчески ворчу я, и она целует мои глаза.
А я стою и думаю, сколько девочек из нашей группы живет в общежитии, и сколько из них это видело, и через какое время это разнесется по всем закоулкам факультета: с кем встречаюсь я. Эта «тайна» их вечно волновала. Просто жизни им не давала. Они ни одну не видели.
Она скрывается в плаще, идущем по ее ногам.
И тут я вспоминаю, что у меня сегодня лекция по зарубежной литературе… была. И читала ее Храпицкая, доцент, страшная, но умная. Ладно, переживет как-то, думаю я.
Напротив ворот общежития, наискось в двух шагах маленький стеклянный магазинчик. После такси у меня еще остается пять рублей. Ровно на шампанское, как раз, и я знаю, что в этом магазинчике оно всегда бывает, продается.
Я покупаю бутылку шампанского, которое нравится отцу. Только один сорт – полусухое. Он вообще не пьет ничего другого, кроме этого, и то по праздникам, событийно. Просто так себе позволить не может. Старая гвардия. (Фронт и все такое прочее.) В кармане у меня остается мелочь. Я иду обратно и думаю, сколько мне еще ждать надо. И тут неожиданно наталкиваюсь на нашу старосту Городулю.
– О, Саш, а ты чего это здесь делаешь? Ты смотри, с бутылкой шампанского!
– Люба, – говорю я, – ты секреты хранить умеешь?
– А что? Конечно, – Она становится необыкновенно серьезна, я с ней никогда откровенным не был.
– Ты никому не скажешь?..
– Что ты, честно, никому!..
– Як тебе пришел, для свидания!
– Да ну тебя, вечно шутки одни. Ничего серьезного.
– А жаль, да, Люб?..
– Ну ты и жук, Сашка, еще тот.
– Но не пожучистей тебя, – продолжаю традиционно я.
– А что, я – девушка.
– Ладно, я тебе верю, Люба. – У меня хорошее настроение в этот раз, и я не хочу ей портить его. – Вот поэтому ты сама понимаешь, что я не могу приходить к тебе на свидания…
– Почему?
– Потому что ты – девушка. Она сияет.
– Ну ты даешь, а с виду тихий такой.
К счастью, она сама спешит куда-то и скрывается быстро, вся расфуфыренная, в сторону метро.
Фу-у, с облегчением вздыхаю я. И думаю: будь ты счастлива, девушка.
Прошло минут всего десять, я стою с бутылкой в руке и думаю, ну, еще полчаса, как минимум, это точно. И собираюсь набраться сил для душевного и телесного томления.
И вдруг она неожиданно появляется передо мной:
– Вот и все, я готова.
– О, чудо, – говорю, – ты правда необыкновенная женщина, что не заставила ждать так долго.
– Пошли? – Она делает первый шаг.
И тут я продираю глаза и смотрю на нее. Она одевается так, что мне стыдно идти с ней рядом по улице. Нет, не броско, а очень тонко, со вкусом и обалденно выдержанно: в кофейный костюм с поднятыми плечами и удлиненную юбку с изящным разрезом сбоку от колена, кофты не видно, так как на шее что-то легкое и воздушное повязано. И все в тон – от туфель до сумки и платка. Феноменальный ансамбль, мне не верится, что она когда-то давно, сегодня, была моя. (Эта женщина из какого-то чудного журнала, прекрасная фотография законченного совершенства.) Такая женщина не могла быть моей: она совершенство. Я стою и не двигаюсь.
– Пошли, Саша. Ты что стал?
– Э-э… Наташа, мне неудобно идти с тобой.
– Это почему? Что, я плохо выгляжу? Неужели она не знает цену себе? И на такого недоделанного позарилась! А я еще там выставляюсь, делаю всепобеждающего героя из себя, победителя.
– Нет! Ты чудесно выглядишь…
– Я рада, что тебе нравится… что нравлюсь тебе.
– Но я плохо выгляжу, мне неудобно идти с тобой.
Я взглядываю на вытертовато-потертые джинсы песочного вельвета, туфли…
– Пойдем, не придумывай, Саш. Мы же идем к твоим родителям, и я должна была как-то одеться… скромно.
Нет, обалденная девчонка.
– Хороша скромность…
– Ну, Саш. Ты же не хочешь, чтобы тебя здесь кто-то увидел.
Я подпрыгиваю как ужаленный, и мы быстро удаляемся.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела, как с тобой Городуля разговаривала, она живет этажом ниже меня.
– Как, ты уже тогда была готова?
– Да, я стояла в подъезде и ждала, пока она уйдет.
Изумительная женщина.
– Я же тебе говорила, что быстро все делаю, я тебя не обманывала.
Я еще прибавляю шаг, ускоряя.
– Почему ты боишься, чтобы тебя увидели со мной?
– Ну… это сложно.
– Нет, ты смотри, ему даже не стыдно подтверждать. – Она смеется. – Удивительный мальчик, первый, кому со мной стыдно появляться. Хоть бы отказался!
Я улыбаюсь, глядя на нее, мы приближаемся к Новодевичьему.
– Я что, такая уродина, и тебе поэтому неудобно, что тебя увидят рядом, да?
– Нет, я не хочу и не желаю, чтобы увидели тебя, а не меня. Я ненавижу, чтобы МОЕ перемалывали на курсе и щупали все, кому не лень. Тебе понятно?!
– Хорошо, хорошо, успокойся, я не думала, что это заденет тебя.
Я погорячился. И целую ее в щеку, остужаясь. Но не до конца.
– Поэтому не задавай ненужных вопросов, я всегда делаю то, что правильно. И единственно верно.
Она расплывается в улыбке, бесподобной.
– Что вы говорите?! Я этого не знала.
И тут я не выдерживаю своего напыженного вида и смеюсь.
– Саша, а куда мы идем? – спрашивает она. Тут я вспоминаю, что забыл спросить ее.
– У нас еще целый час, ты не хочешь прогуляться до моста, а потом по той стороне набережной?
– Конечно. С тобой…
– Спасибо.
– За что ты меня благодаришь, это мне приятно, что мы дольше будем идти… А ты любишь гулять, ходить, брести? – мечтательно спрашивает она.
Но не могу же я ей сказать, что за 33 копейки ни одно такси не довезет нас до моего дома.
– Да, очень, – отвечаю я.
Мы идем мимо Новодевичьего кладбища, которое уже закрывается, и последних посетителей выпроваживает человек в форме милиционера.
Вдруг взгляд ее грустнеет.
– Что случилось, а? Она сжимает мой локоть.
– Здесь лежит мой дедушка.
Мы почти до моста идем молча. Мне нравится ее походка, какая-то необыкновенная. Она вообще вся необыкновенная.
– Он очень любил меня…
Я вежливо молчу. Чтобы не мешать, не перебивать ее воспоминания.
Мы поднимаемся на мост, она идет рядом.
И вдруг грохочет поезд, нарастая, и вот уже несется в метре, шаге от нас; она охватывает меня руками, вжимаясь в мое тело, и вздрагивает сильно. Я же говорил, в первый раз впечатление, что мост в реку рушится, и вы вместе с ним.
Сумка ее, в виде конверта, падает, я поднимаю, когда поезд прошел, и спрашиваю: все ли в порядке?
– Да, я просто испугалась.
– А я думал, что ты бесстрашная. Она улыбается.
– Почему?
– Ну, если уж согласилась на меня…
Ее улыбка окрашивается, и губы, что-то шепча, произносят.
– Что ты сказала, быстро?
– Как ты узнал, ах, да, я забыла, что ты наблюдательный.
