Герман Гессе - Нарцисс и Златоуст
— Послушай, настоятель Иоанн, — сказал он ему однажды, — постепенно мне все же придется привыкнуть к твоему новому имени. Должен тебе сказать, что мне у вас очень нравится. Я почти созрел для того, чтобы исповедаться тебе во всех грехах и после покаяния просить принять меня в качестве брата мирянина. Но тогда, видишь ли, нашей дружбе придет конец; тогда ты будешь настоятелем, а я братом мирянином. Но просто жить рядом с тобой, наблюдать, как ты работаешь, а самому ничего не делать, — такой жизни я долго не вынесу. Я тоже хочу работать, хочу показать тебе, кто я и на что способен, чтобы ты увидел, стоило ли спасать меня от виселицы.
— Я радуюсь этому, — заговорил Нарцисс, точнее обычного формулируя свои мысли. — Начинай в любое время, устраивай себе мастерскую, я немедленно распоряжусь, чтобы кузнец и плотник поступили в твое распоряжение. Располагай любым материалом, который найдешь здесь, на месте! Составь список того, что надобно заказать и привезти. А теперь выслушай, что я думаю о тебе и твоих планах! Позволь мне не торопясь высказать свою мысль: я ученый и попытаюсь объяснить тебе ситуацию с точки зрения логики, другого языка я не знаю. Итак, терпеливо выслушай меня еще раз, как ты не раз делал это в молодые годы.
— Я постараюсь. Говори.
— Вспомни, уже в наши ученические годы я порой говорил, что считаю тебя художником. Тогда мне казалось, что из тебя может выйти поэт; во время чтения и письма ты испытывал некоторое отвращение к понятиям и абстракциям и особенно любил в языке слова и звуки с чувственно-поэтическими характеристиками, то есть слова, которые помогают что-то представить.
— Прости, — прервал Златоуст, — но разве понятия и абстракции, которые ты предпочитаешь, не представления, не образы? Или ты и впрямь любишь и используешь в мышлении слова, за которыми нет никаких представлений? Можно ли мыслить и при этом не представлять себе чего-нибудь?
— Хорошо, что ты спрашиваешь! Конечно же, можно мыслить без всяких представлений! Мышление не имеет с представлениями ничего общего. Оно протекает не в образах, а в понятиях и формулах. Там, где кончаются образы, начинается философия. Именно об этом мы так часто спорили с тобой в юности: для тебя мир состоял из образов, для меня из понятий. Я всегда говорил тебе, что ты никудышный мыслитель и что это не изъян, так как взамен ты можешь властвовать в царстве образов. Будь внимателен, сейчас объясню. Если бы тогда ты не отправился в мир, а стал мыслителем, ты натворил бы немало бед. Ты мог бы стать мистиком. Мистики, говоря коротко и несколько огрубление, — это такие мыслители, которые не могут освободиться от представлений, то есть они вообще не мыслители. Они тайные художники: поэты без стихов, живописцы без кисти, музыканты без музыки. Среди них есть очень одаренные и благородные люди, но они все без исключения несчастны. Вот таким же мог стать и ты. Но вместо этого ты, благодарение Богу, стал художником и овладел миром образов, где ты можешь быть творцом и властелином, вместо того чтобы остаться никуда не годным мыслителем.
— Боюсь, — сказал Златоуст, — мне никогда не удастся разобраться в твоем мире мыслей без представлений.
— Почему же, ты сразу во всем разберешься. Слушай: мыслитель пытается познать и представить мир с помощью логики. Он знает, что наш разум и его орудие, логика, — инструменты несовершенные, так же как умный художник отлично понимает, что его кисть или резец никогда не смогут в совершенстве выразить сияющую сущность ангела или святого. И все же оба, и мыслитель, и художник, каждый по-своему пытаются сделать это. Они не могут и не должны поступать иначе. Ведь стремясь осуществить себя благодаря полученным от природы дарованиям, человек выполняет свое самое высокое и единственно осмысленное предназначение. Поэтому я столь часто говорил тебе раньше: не пытайся подражать мыслителям или аскетам, а будь самим собой, стремись осуществить самого себя!
— С грехом пополам я тебя понимаю. Но что, собственно, это значит: осуществить себя?
— Это философское понятие, по-другому я не могу его выразить. Для нас, учеников Аристотеля и святого Фомы, это — наивысшее из понятий: совершенное бытие. Совершенное бытие есть Бог. Все остальное, что существует, существует лишь наполовину, частично, находится в становлении, смешано, состоит из возможностей. Но Бог не смешан, он един, он не состоит из возможностей, он — сама действительность. Мы же преходящи, мы в становлении, мы состоим из возможностей, для нас нет совершенства, нет полного бытия. Но там, где мы переходим от потенции к деянию, от возможного к сущему, мы частично приобщаемся к подлинному бытию, становимся чуть-чуть ближе к совершенному и божественному. Это и значит: осуществить себя. Этот процесс ты должен знать по собственному опыту. Ты ведь художник и создал несколько скульптур. Если одна из этих скульптур тебе действительно удалась, если ты освободил какого-то человека от случайных черт и придал ему чистую форму, значит, ты как художник осуществил этот человеческий образ.
— Я понял.
— Ты видишь меня, друг Златоуст, на таком месте и в такой должности, которые помогают моей натуре в какой-то мере легче осуществить себя. Я живу в общине и в традиции, которые соответствуют моему характеру и благоприятны для меня. Монастырь не рай, он полон несовершенства, и все же для людей моего склада благопристойная монастырская жизнь несравненно более способствует самоосуществлению, нежели жизнь светская. Не буду говорить о нравственности, но уже с чисто практической точки зрения чистое мышление, развивать которое и обучать которому я призван, требует известной защиты от мира. Мне в нашей обители было значительно легче осуществить себя, чем тебе в миру. И я восхищаюсь тем, что ты все-таки нашел свой путь и стал художником. Ибо тебе пришлось много труднее.
Услышав похвалу, Златоуст покраснел от смущения и радости. Чтобы отвлечь от себя внимание, он прервал друга:
— Почти все из того, что ты сказал мне, я понял. Но одно все еще не укладывается в моей голове: то, что ты называешь «чистым мышлением», твое так называемое мышление без образов и оперирование словами, за которыми не стоит никаких представлений.
— Ну, на примере ты сможешь это понять. Вспомни о математике! Какие представления стоят за числами? Или за знаками «плюс» и «минус»? Какие образы содержатся в уравнении? Да никаких! Когда ты решаешь арифметическую или алгебраическую задачу, ты не прибегаешь к помощи воображения, а производишь ранее усвоенные формальные мыслительные операции.
— Это так, Нарцисс. Если ты напишешь мне ряд чисел и знаков, я смогу разобраться в них без всяких представлений, смогу, руководствуясь плюсами и минусами, квадратами, скобками и тому подобным, решить задачу. То есть мог бы, сегодня это мне уже не по силам. Но я не могу себе представить, что решение таких формальных задач имеет какой-то иной смысл, кроме тренировки сообразительности у школьников. Научиться считать — дело хорошее. Но я сочту бессмысленным ребячеством, если человек всю свою жизнь просидит над такими задачами, заполняя бумагу рядами цифр.
— Ты ошибаешься, Златоуст. Ты исходишь из того, что такой прилежный математик будет все время решать только те задачи, которые ставит перед ним учитель. Но он и сам может ставить перед собой задачи, они могут возникать в нем и требовать решения. Надо вычислить и измерить не одно реальное и не одно фиктивное пространство, прежде чем подступаться к проблеме пространства на философском уровне.
— Ну да. Однако проблема пространства как проблема чисто философская мне и в самом деле не кажется тем предметом, которому человек должен отдавать годы своего труда. Слово «пространство» ничего для меня не значит и не стоит размышления, пока я не представлю себе реальное пространство, к примеру звездное. Изучать и измерять его, по-моему, вполне достойная задача.
Улыбаясь, Нарцисс прервал его:
— Ты, собственно, хочешь сказать, что ни во что не ставишь мышление, но ценишь его практическое приложение к видимому миру. Я могу ответить тебе: у нас более чем достаточно возможностей на практике применять наши мысли и есть желание делать это. Философ Нарцисс, например, сотни раз использовал результаты своего мышления и в отношении своего друга Златоуста, и в отношении каждого из своих монахов и делает это ежечасно. Но как ему что-то «применить», предварительно не изучив и не поупражнявшись в этом? Художник ведь тоже постоянно тренирует свой глаз и свою фантазию, и мы воздаем должное его умению, даже если оно заявит о себе только в немногих настоящих произведениях. Нельзя отвергать мышление как таковое, но одобрять его «применение»!.. Тут очевидное противоречие! Итак, позволь мне спокойно мыслить и суди о моем мышлении по его результатам, так же как я буду судить о твоем художественном мастерстве по его результатам. Ты сейчас неспокоен и раздражен, ибо между тобой и твоими произведениями еще есть препятствия. Устрани их, подыщи или устрой себе мастерскую и начинай творить! Тогда многие вопросы разрешатся сами собой.
