Джером Джером - Пол Келвер
Общее веселье, тем не менее, куда-то улетучилось, и, видимо, я был в этом отчасти виновен, хотя и непонятно почему. Джармэн явно помрачнел. О'Келли, внезапно осознав, который час, пошел к дверям и обнаружил, что экипажи уже ждут. Жилец с четвертого этажа вспомнил, что надо кончать какую-то работу. Меня клонило в сон.
После отъезда хозяев Джармэн снова предложил мне пойти лечь, и на этот раз я согласился Разобравшись с дверью, я очутился на лестнице. Раньше я как-то не замечал, что она, оказывается, вертикальная. Я, однако, приспособился и взобрался по ней, помогая себе руками. Последний пролет я преодолел быстро и, утомившись, присел, как только оказался в своей комнате. Тут в дверь постучал Джармэн. Я пригласил его войти; он же этого не сделал. Мне пришло в голову, что это, наверно, оттого, что я сижу на полу, упираясь спиной в дверь Открытие весьма позабавило меня, и я расхохотался. Джармэн, ошеломленный, спустился на свой этаж. Лечь в кровать было трудно, потому что комната вела себя странно. Она вращалась. Кровать то оказывалась прямо передо мной, то позади. В конце концов мне удалось ее поймать, когда она проезжала мимо, и даже удержаться, вцепившись в спинку, пока она старалась сбросить меня на пол.
Заснул я, однако, не сразу, но о том, что мне довелось пережить, лучше умолчать.
Глава III
Утром, когда я проснулся, солнце уже заливало комнату. Я сел и прислушался. Шум, доносившийся с улицы, ясно говорил о том, что день начался без меня. Потянувшись за часами, я не обнаружил их на привычном месте — шаткой тумбочке. Еще приподнявшись, я огляделся. Одежда была разбросана по полу. Одинокий ботинок стоял на стуле у камина; другого видно не было.
За ночь голова моя сильно увеличилась в размерах. Я даже невольно подумал, что, наверное, перепутал и вместо своей надел голову Миникина; если так, надо будет скорее поменяться обратно. Та, что была на мне, во-первых, была очень тяжелая, а во-вторых, жутко болела.
Внезапно картины прошедшей ночи нахлынули на меня и окончательно растрясли. На колокольне по соседству начали бить часы; я сосчитал удары. Одиннадцать часов. Выскочив из постели, я тут же уселся на пол. Вспомнилось, как я отходил ко сну, держась за кровать, а комната кружилась в диком вальсе. Она и до сих пор не успокоилась. Она все еще вертелась, уже не в бешеном вихре, а как-то нехотя, словно утомившись после ночной оргии. Доковыляв до умывальника, я со второй или третьей попытки все-таки засунул голову в таз. Потом, с трудом натянув брюки и добравшись до кресла, сел и постарался, насколько смог, припомнить, что произошло, начав с настоящего и постепенно углубляясь в прошлое.
Чувствовал я себя отвратительно. Это было совершенно ясно. Что-то не пошло мне впрок.
— Сигара крепкая, — сказал я себе слабым шепотом, — не надо было и пробовать. И комната маленькая, а народу много. Да еще столько работы было. Надо почаще бывать на воздухе.
Но тут с некоторым удовлетворением я заметил, что как бы трусливо я ни изворачивался, меня не так-то легко было провести.
— Чепуха, — сказал я себе жестоко, — и не пытайся меня обмануть. Ты напился.
— Не напился, — взмолился я, — не надо говорить «напился» — это так грубо. Я слышал, не все могут пить сладкое шампанское. Оно плохо действует на печень. Пусть это будет печень.
— Напился, — неумолимо продолжал я, — безнадежно, вульгарно напился — как забулдыга в праздник.
— Это в первый раз, — пробормотал я.
— При первой возможности, — был ответ.
— Я больше не буду, — обещал я.
— Так все говорят, — отрезал я. — Тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— Даже не скажешь, что по молодости. И что, ты уверен, что на этом остановишься? Что, начав катиться вниз, не будешь опускаться все ниже и ниже, пока не превратишься в горького пьяницу?
Уронив голову на руки, я застонал. Вспомнились все душеспасительные истории, которые я читал воскресными вечерами. В воображении я уже видел, как неудержимо скатываюсь в могилу от беспробудного пьянства, то героически борясь с искушением, то слабодушно уступая ему, и порок все более овладевает мной. В окружавшей дымке мне привиделось бледное лицо отца, скорбные глаза матери. Я вспомнил Барбару и презрительную усмешку, временами искажавшую ее прелестные черты; вспомнил Уошберна, не переносившего никаких проявлений слабости. Голова моя раскалывалась от стыда за настоящее и от страха перед будущим.
— Это больше не повторится! — вскричал я. — Богом клянусь, никогда! (Юности свойственна пылкость) — Немедленно съеду с этой квартиры, — продолжал я вслух, — прочь из этой нездоровой атмосферы. Я вычеркну ее из своей жизни, и все, что с ней связано! Я все начну сначала, я…
Что-то, прежде неясно маячившее в глубинах моего сознания, выступило на первый план и встало передо мной: пышная фигура мисс Розины Селларс. Она-то что здесь делает? По какому праву она стоит на моем пути к духовному возрождению?
— По праву твоей нареченной невесты, — объяснило мое второе я, мрачно умехнувщись.
— Я что, так далеко зашел?
— Не будем вдаваться в подробности, — ответил я же, — я не хочу на них останавливаться. Но таков результат.
— Но я — я же был не в себе. Я не знал, что делаю.
— Все не знают, когда творят глупости. Но расплачиваться за последствия все равно приходится. К несчастью, это происходило при свидетелях, а она не из тех, от кого легко отделаться. Ты на ней женишься, и вы поселитесь в двух маленьких комнатках. Ее родственники станут твоими. В ближайшее время ты с ними познакомишься получше. Среди них она слывет «леди», по одному этому, ты можешь о них судить. Недурное начало для карьеры, а, мой честолюбивый юный друг? Хорошенькую же ты кашу заварил!
— Что же мне делать? — спросил я.
— Честно скажу — не знаю, — сам я и ответил. День я провел омерзительно. Сгорая от стыда и боясь встретить миссис Пидлс или даже служанку, я сидел в комнате, запершись на ключ. Когда стемнело, и я почувствовал себя лучше — или, вернее, не так худо, я улизнул из дома и немного перекусил: съел копченую рыбешку, запив ее чаем без сахара в кофейне по соседству. Когда напротив меня уселся новый посетитель и заказал горячий хлебец с маслом, я поспешно ушел.
В восемь вечера по дороге с работы заглянул Мини-кин узнать, что случилось. Ища поддержки, я стыдливо открыл ему правду.
— Так я и думал, — сказал он, — с первого взгляда ясно — первоклассное похмелье.
— Я даже рад что так вышло, раз уж все позади, — сообщил я ему, — этот урок я никогда не забуду.
— Знаю, — ответил Миникин, — нет ничего лучше, чем вот так надраться по-крупному, чтобы потом встать на путь добра. Лучше всякой проповеди.
В своей беде я ощущал потребность в мудром совете; а Миникин, хотя и был младше меня, значительно больше разбирался в житейских делах.
— Это еще не самое худшее, — признался я. — Что, ты думаешь, я еще натворил?
— Убил полицейского? — осведомился Миникин.
— Сделал предложение.
— Да, таким тихоням, как ты, стоит только начать — вас ничто не остановит. В тихом омуте… — заметил Миникин. — Хорошая девушка?
— Не знаю, — ответил я, — я знаю только, что мне это ни к чему. Как выпутаться?
Миникин извлек свой левый глаз и принялся протирать его платком — это означало, что он размышляет. Видимо, в его блеске он черпал вдохновение.
— Захомутала тебя?
Я подтвердил, что у него сложилось правильное представление о мисс Розине Селларс.
— Она знает, сколько ты получаешь?
— Она знает, что я живу тут, в мансарде, и сам себе готовлю, — ответил я.
Миникин окинул взглядом комнату.
— Должно быть, очень тебя любит.
— Она думает, у меня талант, — пояснил я, — и что я пробьюсь.
— И готова ждать?
Я кивнул.
— Ну и пусть тогда ждет, — отвечал Миникин, вставив глаз на место. — У тебя куча времени.
— Так она же подавальщица в пивной, а мне надо будет ходить с ней гулять, водить ее куда-нибудь по воскресеньям в гости. Я так не могу. И ведь она права: я обязательно пробьюсь. То-то она ко мне прилипнет. Ужас!
— Как это случилось? — спросил Миникин.
— Не знаю, — ответил я, — я и понятия не имел, что делаю, до самого конца.
— Народу много было?
— С полдюжины, — простонал я.
Отворилась дверь, и вошел Джармэн — он никогда не утруждал себя стуком. На этот раз он не стал меня шумно приветствовать, а молча подошел и сурово пожал мне руку.
— Друг твой? — спросил он, указывая на Миникина.
Я представил их друг другу.
— Горжусь таким знакомством, — сказал Джармэн.
— Рад слышать, — сказал Миникин, — похоже, вам гордиться больше и нечем.
