Джером Джером - Пол Келвер
— Г-н Келвер, — сказала Синьора, — вы очень молоды.
Я намекнул, что считаю их общество вполне для себя подходящим, благо это был один из тех редких случаев, когда можно было проявить галантность, не греша против истины. Синьора грустно улыбнулась, покачав головой.
— Возраст, — сказал О’Келли, — это вопрос ощущений. Дай вам Бог, Келвер, никогда не чувствовать себя таким старым, как я сейчас.
— Как мы, — поправила Синьора.
— Келвер, — сказал О’Келли, наливая шампанское в третий бокал, — мы хотим, чтобы вы дали нам обещание.
— Нам станет легче, — добавила Синьора.
— Обещайте, — продолжал О'Келли, — что наш горестный пример будет для вас уроком. В нашем мире, Пол, существует только один путь к счастью. И это путь строжайшей… — он помедлил.
— Благопристойности, — подсказала Синьора.
— Строжайшей благопристойности, — согласился О'Келли, — стоит сойти с него, — внушительно продолжал он, — и что вас ждет?
— Неизъяснимое горе, — изрекла Синьора.
— Думаете, мы были счастливы вместе? — осведомился О'Келли.
Я ответил, что именно к такому заключению подвигли меня наблюдения.
— Мы пытались казаться счастливыми, — пояснила Синьора, — но это была только видимость. На самом деле мы ненавидели друг друга. Скажи ему, Вилли, дорогой, как мы ненавидели друг друга.
— Я просто не в силах, — произнес О'Келли, допив и опустив бокал, — дать вам понять, Келвер, как мы ненавидели друг друга.
— Как мы ссорились, — сказала Синьора, — расскажи ему, дорогой, как мы ссорились.
— Дни и ночи напролет, — подтвердил О'Келли.
— Дрались, — добавила Синьора, — видите ли, г-н Келвер, так всегда бывает с людьми… в нашем положении. Будь все по-другому, будь все… как следует, ну тогда, конечно, мы бы любили друг друга. А так — жили как кошка с собакой. Мы ведь жили как кошка с собакой, да, Вилли?
— Просто ад кромешный, — пробормотал О'Келли, мрачно уставившись на узор камина.
Несмотря на всю их ужасающую серьезность, я не смог подавить смешок — так очевидны были их благородные помыслы. Синьора расплакалась.
— Он нам не верит, — всхлипывала она.
— Дорогая моя, — отвечал О'Келли, мгновенно и с радостью выйдя из роли, — а чего еще можно было ожидать? Разве можно поверить, что найдется человек, способный тебя возненавидеть?
— Это я виновата, — рыдала женщина, — я такая плохая. Я и не горюю-то никогда, даже если делаю что-нибудь не так. Порядочная женщина на моем месте уже давно бы страдала и горевала, и всех вокруг заставила бы страдать и горевать, и смогла бы подать хороший пример, и послужить уроком. А у меня и совести никакой нет, а я так стараюсь. — Бедняжка сокрушалась от всего сердца.
Когда я не стесняюсь, то могу действовать разумно, а стесняться О'Келли и Синьоры стоило не больше, чем пары воробышков. Кроме того, они мне и в самом деле нравились и всегда хорошо ко мне относились.
— Дорогая мисс Бельтони, — сказал я, — я обязательно воспользуюсь вашим уроком.
Она сжала мою руку.
— О, пожалуйста, прошу вас, — прошептала она. — Мы, и правда, были так несчастны — иногда.
— Я не успокоюсь, — уверил ее я, — пока не найду женщину, такую же милую и добрую, как вы; и если мне повезет, я сделаю все, чтобы ее не потерять.
Это прозвучало хорошо и всем понравилось? О'Келли дружески потряс мне руку и на этот раз высказал то, что он в самом деле думал.
— Мальчик мой, — сказал он, — все женщины для кого-нибудь хороши. Но женщина, которая хороша для вас, — она лучше для вас, чем еще лучшая женщина, которая будет лучше для кого-нибудь другого. Вы понимаете?
Я сказал, что понимаю.
Ровно в восемь часов появилась миссис Пидлс в костюме Флоры Макдональд — зеленом бархатном жакете и длинных, до колена, клетчатых чулках. Как подобающую случаю тему мы обсудили отсутствовавшего мистера Пидлса и проблему покинутых жен в делом.
— Интересный мужчина, — заметила миссис Пидлс, — но слабый — очень слабый.
Синьора подтвердила, что, к несчастью, такие мужчины встречаются; жаль, но ничего не поделаешь.
— Милая моя, — продолжала миссис Пидлс, — ведь она была даже не леди.
Синьора выразила изумление по поводу такого упадка вкуса у мистера Пидлса.
— Не буду говорить, что у нас не было разногласий, — продолжала миссис Пидлс, очевидно, стремясь к беспристрастному изложению дела. — Несходство характеров, как принято говорить. У меня-то характер всегда был игривый — даже, можно было сказать, фривольный.
Синьора запротестовала. О'Келли и слушать отказался подобную клевету, даже от самой миссис Пидлс. После этих поправок миссис Пидлс признала, что «фривольный» — это чересчур сильное обвинение; пусть будет «смелый».
— Но я всегда была ему хорошей женой, — подчеркнула миссис Пидлс в угоду справедливости, — никогда хвостом не вертела, не то, что некоторые. Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что я вертела хвостом.
Мы никогда бы такому и не поверили, о чем ей и сказали.
Миссис Пидлс с доверительным видом подвинула свой стул поближе к Синьоре.
— Я всегда говорила, если хотят уйти — пусть уходят, — громко прошептала она Синьоре на ухо. — Десять против одного, что они попадут из огня да в полымя: это спокойно можно сказать.
Что-то, вероятно, перепуталось у миссис Пидлс в голова Как я понял, она искренне сочувствовала Синьоре.
А возвращение мистера О'Келли к миссис О'Келли представлялось ей чем-то вроде постыдного бегства. Учитывая, что бедняга жертвовал всем во имя долга, — это было ясно каждому, кто его знал, — такого отношения он не заслуживал. Что поделаешь, недаром мыслители всех эпох учили, что добрые поступки — это кары, которым Судьба подвергает нас в наказание за плохие.
— Дорогая, — продолжала миссис Пидлс, — когда мистер Пидлс оставил меня, я думала, что никогда больше не улыбнусь. А вот и нет, вы видите, как я весело иду по жизни, совсем как всегда, И вы это переживете. — Миссис Пидлс утерла слезу и улыбнулась Синьоре; при этом та вновь разразилась плачем.
К счастью, в этот момент в комнату очень своевременно ворвался Джармэн. Увидев миссис Пидлс, он незамедлительно испустил дикий вопль, который считал истинно шотландским выражением радости, и, не колеблясь ни минуты, пустился в шотландский же танец.
Немного погодя в дверь постучали соседи со второго этажа; затем, эффектно запоздав, появилась мисс Ро-зина Селларс. Она холодно блистала в декольтированном, но внушавшем благоговейный трепет наряде черного и алого цветов, роскошно оттенявшем белизну ее пышных плеч и рук.
На ужин мы не пошли; напротив, нам его прислали из ресторанчика на углу Блэкфрайерс-роуд. Поначалу трапеза вовсе не казалась праздничной. О'Келли и Синьора пытались, из чувства долга, веселиться, но без особого успеха. Жилец с четвертого этажа на разговоры времени не тратил, зато вволю ел и пил. Мисс Селларс, не сняв перчаток, — что, пожалуй, было мудро, ибо руки у нее были слабым местом, — подозвала меня, к моему полному смущению, чтобы завести светскую беседу. Миссис Пидлс предалась воспоминаниям о разного рода вечеринках. Так как большинство друзей и знакомых миссис Пидлс либо уже умерли, либо терйели всякие бедствия и лишения, то и ее усилия не привели к оживлению за столом. Наше теперешнее сборище странным образом напомнило ей одни поминки, замечательные тем, что в ходе их обнаружился весьма романтический факт, — а именно, что джентльмен, в честь которого все было организовано, вовсе не умер. Напротив, воспользовавшись ошибкой, возникшей в результате железнодорожной катастрофы, он в этот самый момент сбежал с женой одного из своих безутешных друзей. По словам миссис Пидлс, и трудно было ей не поверить, все присутствовавшие оказались в очень неловком положении. Было непонятно, веселиться им или печалиться — пока, наконец, тот самый безутешный друг не предложил просто перенести церемонию на более поздний срок, взявшись все устроить. На этом и порешили.
Душой нашего общества на этот раз был Джармэн. В угоду миссис Пидлс с ее костюмом, он отрекся на вечер от своей национальности и стал, как сам заявил, «славным шотландским пареньком». Ухаживая за миссис Пидлс, он называл ее «милочкой» и изъяснялся исключительно на шотландском диалекте, хотя и не всегда правильном. О'Келли у него был «хозяином», жилец с четвертого этажа — «Джейми из клана Джейми», мисс Селларс — «крошкой-розочкой», а я — «мальцом». Возникавшие время от времени паузы Джармэн предлагал заполнить хоровым пением и сам запевал.
Когда со стола убрали еду, освободив место для еще большего числа бутылок, настроение стало заметно улучшаться. Миссис Пидлс приобрела лукавый вид, шотландский диалект Джармэна стал еще ужаснее, а леди Ортензия повела беседу не с такой удручающей манерностью.
