Сомерсет Моэм - Карусель
— Но что все это значит? — Она пришла в отчаяние. — Разве вы больше не испытываете ко мне никаких чувств?
— Что ж, если вы настаиваете, скажу: я собираюсь положить этому конец.
— Реджи!
— Хочу начать жизнь с чистого листа. Хочу оставить развлечения и вести размеренный образ жизни. Мне все это надоело. — Теперь он не смотрел на нее, а отводил глаза.
Рыдания подступили к горлу Грейс, ибо худшие ее опасения оправдались.
— Полагаю, вы решили приударить за другой.
— Это не ваше дело, не так ли?
— О, вы грубиян! Удивляюсь, как я могла быть глупа настолько, чтобы питать к вам какие-то чувства!
Он сдержанно усмехнулся, но не ответил. Она быстро подошла к нему и взяла его за руки.
— Вы что-то скрываете от меня, Реджи. Ради Бога, расскажите мне всю правду сейчас же!
Он медленно перевел на нее взгляд, и на лице его появилось выражение угрюмой злобы.
— Что ж, если хотите знать, я собираюсь жениться.
— Что?! — Долю секунды она не могла поверить ему. — Ваша мать и слова об этом не сказала!
Он засмеялся:
— Вы ведь не думаете, что она знает, правда?
— А что, если я ей скажу? — быстро прошептала Грейс в растерянности, зная только, что этот кошмар нужно предотвратить. — Вы не можете жениться. Вы не имеете права на это сейчас. Я вам не позволю. Я сделаю все, чтобы этого не допустить! О, Реджи, Реджи, не бросайте меня! Я этого не вынесу.
— Не будьте дурой! Это должно было закончиться рано или поздно. Теперь я намерен жениться и остепениться.
Миссис Кастиллион смотрела на него: отчаяние, гнев и ненависть сменялись на ее подвижном лице.
— Еще посмотрим… — мстительно прошептала она.
Реджи подошел к ней и с силой сжал плечо, так что она едва терпела боль.
— Послушайте, и не вздумайте показывать фокусы! Если я узнаю, что вы вставляете палки мне в колеса, то выдам вас. Лучше вам держать язык за зубами, моя дорогая. А если не будете, все письма, которые вы мне писали, отправятся к вашей свекрови.
Грейс отвернулась, смертельно побледнев.
— Вы обещали, что сожжете их.
— Еще бы, но вы же не единственная женщина, с которой мне приходилось иметь дело. Мне нравится держать в руках оружие, и я подумал, мне не повредит, если я сохраню ваши письма. Их чтение может стать увлекательным, правда?
Он увидел, какой эффект его слова произвели на Грейс, и отпустил ее. Она шагнула к стулу, дрожа от ужаса. Реджи напирал:
— Я не такой уж плохой парень, но когда меня злят, знаю, как свести счеты с обидчиком.
Мгновение она смотрела прямо перед собой, потом подняла голову, и в ее глазах сверкнуло любопытство. Она заговорила хрипловато и отрывисто:
— Не думаю, что вы смогли бы легко отделаться, если бы произошел публичный скандал.
— За меня не беспокойтесь, моя девочка, — ответил он. — Думаете, я хоть сколько-нибудь тревожусь, что вы выставите меня своим сообщником? Мамуля, конечно, расстроится, но для мужчины это не имеет особого значения.
— Но не в том случае, если станет известно, что мужчина взял кучу денег у женщины, которая имела несчастье попасть ему в когти. Вы забываете, что я платила вам, платила, мой друг, платила. За последние шесть месяцев вы вытянули из меня две сотни фунтов. Думаете, с вами кто-нибудь будет разговаривать, если узнает? — Она увидела, как глубокий румянец стыда залил его смуглые щеки, и с триумфальной горечью, звенящей в голосе, продолжила: — Когда я в первый раз отправила вам деньги, то и подумать не могла, что вы их примете. А поскольку вы приняли, я поняла, как низко вы пали. Я тоже получала письма, в которых вы просили денег, и письма, в которых благодарили меня за то, что я эти деньги отправила. Я сохранила их не потому, что хотела использовать против вас, а потому, что любила вас и берегла все, что имеет отношение к вам.
Она произнесла это стоя, с выражением холодного презрения, надеясь, что он разозлится. Она хотела задеть его, обжечь так, чтобы он скорчился от боли перед ней.
— Устроить скандал во что бы то ни стало и позволить всему миру увидеть, что вы не кто иной, как мерзавец и грубиян! О, я хотела бы увидеть, как вас исключат из клуба! Я хотела бы увидеть, как люди бьют вас на улице! Разве вы не знаете, что существуют законы, по которым сажают в тюрьму мужчин, добывающих деньги способом, ничуть не хуже вашего?
Реджи подскочил к ней, но теперь она не боялась его. Грейс смеялась над ним. Он вплотную приблизился к ней:
— Послушайте, прекратите это! Иначе я устрою вам такую взбучку, что вы никогда не забудете. Слава Богу, у меня с вами все кончено. Убирайтесь, убирайтесь!
Не проронив ни слова, Грейс проворно прошла мимо него, направляясь к двери. Не волнуясь, что может кого-то встретить, она пересекла длинный коридор, ведущий из комнаты Реджи в ее комнату. Кровь бешено пульсировала у нее в висках, словно это сам дьявол стучал молотком. Она не могла осознать, что произошло, но чувствовала: весь мир странным образом перестал для нее существовать. Ей казалось, жизнь кончилась. Ее обычно бледные щеки все еще пылали от гнева и ненависти. Она едва добралась до двери, когда Пол поднялся к ней по большой лестнице. На мгновение она поддалась панике, но ощущение опасности удивительным образом прояснило ее мысли.
— Грейс, я искал тебя, — сказал Пол. — Интересно, где ты была?
— Я говорила с миссис Бассетт, — быстро ответила она. — А ты думал где?
— Я и представить не мог — спускался вниз проверить, нет ли тебя там.
— Лучше бы ты не ходил за мной по пятам и не шпионил! — раздраженно воскликнула она.
— Мне очень жаль, моя дорогая. Я и не собирался этого делать. — Он встал у двери в ее комнату.
— Ради Бога, или входи — или отправляйся к себе, — заявила она. — Но не стой здесь перед открытой дверью.
— Я зайду всего на две минуты, — тихо ответил он.
— Что тебе нужно?
Она сняла драгоценности, которые жгли ее шею, словно огнем.
— Есть один вопрос, который я хотел бы с тобой обсудить. Я весьма расстроен кое-чем, случившимся в поместье.
— О, мой дорогой Пол, — в нетерпении попросила она, — ради всего святого, не докучай мне сегодня вечером! Ты же знаешь, мне нет никакого дела до поместья. Почему ты не обратишься к Бейнбриджу, которому платят за то, чтобы он за всем присматривал?
— Любовь моя, мне нужен твой совет.
— О, если бы ты только знал, как у меня болит голова! Я чувствую себя так, что готова закричать.
Он шагнул вперед, исполненный нежной заботы:
— Мое бедное дитя, почему ты не сказала мне раньше? Мне так жаль, я побеспокоил тебя. Болит очень сильно?
Она подняла на него глаза, ее губы дрогнули в улыбке. Он был так предан, так добр и готов прощать и закрывать глаза на все, что бы она ни сделала.
— Какая же я неблагодарная! — воскликнула она. — Как ты можешь меня любить, если я совершенно ужасно отношусь к тебе?!
— Моя дорогая, — улыбнулся он. — Я же не могу обвинять тебя в том, что у тебя болит голова.
Внезапный порыв чувств охватил ее, она обвила руки вокруг его шеи и разразилась рыданиями:
— О, Пол, Пол, ты так добр ко мне! Жаль, не могу быть тебе лучшей женой. Я не выполнила свой долг перед тобой.
Он обнял ее и с любовью покрыл поцелуями ее чересчур накрашенное, изможденное, увядающее лицо.
— Моя дорогая, лучшей жены и пожелать нельзя.
— О, Пол, почему мы никогда не можем побыть одни? Мы так далеки друг от друга. Давай поедем вместе туда, где сможем уединиться. Разве нельзя отправиться за границу? Я устала от людей, устала от общества…
— Мы сделаем все, что хочешь, моя дорогая.
Счастье переполняло Пола, и он удивлялся, чем заслужил подобную нежность. Он хотел остаться с женой и помочь ей раздеться, но она упросила его уйти.
— Мое бедное дитя, ты выглядишь такой усталой, — произнес он, поцеловав ее в лоб.
— Утром мне будет лучше, и тогда мы начнем новую жизнь. Я постараюсь быть добрее к тебе. Я постараюсь стать достойной твоей любви.
— Спокойной ночи, дорогая.
Он очень тихо закрыл за собой дверь, оставив ее наедине с ее мыслями.
8
Миссис Кастиллион провела беспокойную бессонную ночь и, посмотревшись в зеркало следующим утром, пришла в ужас, настолько она осунулась. Но она твердо решила, что Реджи не должен заметить следов расстройства на ее лице, и, спустившись к завтраку, старалась продемонстрировать великолепное расположение духа. Она заметила, как он отводит глаза с видом побитой собаки, и с гневной решительностью принялась нападать на него самым банальным образом — люди, подобные ей, часто считают это проявлением остроумия. Желая скрыть мучительную боль, она продолжала живо участвовать в неинтересном разговоре, перемежая реплики визгливыми взрывами смеха, и активно жестикулировала. Но Грейс явно переусердствовала с наигранной живостью — складывалось впечатление, будто она едва ли не на грани истерики. Фрэнк, заметивший это, недоумевал, что так на нее повлияло, и мысленно уже выписал ей успокоительное.
