Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
И когда Креститель поднял руку, чтобы полить водой лицо Иисуса и произнести благословение, народ закричал. Воды Иордана прекратили свое течение. Стаи разноцветных рыбок окружили Иисуса и принялись плясать вокруг него, то складывая, то разворачивая хвосты и плавники. А из воды, увитый водорослями, появился какой-то старец, который, раздвинув камыши и раскрыв рот от удивления, с восторгом и ужасом начал взирать на происходящее.
При виде таких чудес люди онемели. Одни попадали ниц на песок. Других, несмотря на невыносимую жару, охватила дрожь. А кто-то, увидев старика, закричал: «Дух Иордана!» — и упал в беспамятстве.
Креститель зачерпнул глубокой раковиной воду и дрожащей рукой стал лить ее на лицо Иисуса.
— Крестится раб Божий… — начал он и замолчал в замешательстве, не зная, какое он должен произнести имя.
Он хотел уже спросить Иисуса, но в этот момент, когда все замерли, чтобы расслышать имя, в воздухе раздалось трепыхание крыльев, и белоснежная птица — птица? или серафим Иеговы? — ринувшись с небес, опустилась на голову Иисуса. Потом вспорхнула и, сделав три круга над его головой, вскрикнула, словно сообщая тайное имя, имя, неслыханное доселе. Небеса отвечали на немой вопрос Крестителя.
Люди недоумевали. Что за слова скрывались за хлопаньем крыльев? Глас Божий? Щебет птичий? Чудо… Все тело Иисуса напряглось в попытке расслышать, он чувствовал, что было произнесено его истинное имя, но ему не удалось разобрать его — лишь плеск волн, разбивавшихся о его тело, трепет крыльев да великие и горькие слова. Он взглянул вверх — птица уже взмыла в высоту и растворилась в дневном свете.
И лишь Креститель, которого долгие годы жизни в пустыне в жестоком одиночестве научили понимать язык Господа, понял.
— Ныне крестится, — прошептал он, — раб Божий, Сын Господа, надежда человечества!
И, взмахнув рукой, он дал знак водам Иордана возобновить свое течение. Священнодействие завершилось.
ГЛАВА 17
Солнце вышло из пустыни, как лев, и набросилось на жилища израильтян. Из-за каждой двери доносились слова древней молитвы суровому Господу: «Мы чтим и славим Тебя, Господи, Бог наших отцов. Всемогущий и ужасный, ты наша помощь и упование. Слава Тебе, Бессмертный, слава Тебе, защитник Авраама. Кто сравнится с Тобой в силе, о Владыка, с Тобой, низвергающим, воскрешающим и освобождающим? Слава Тебе, заступник Израиля! Уничтожь, повергни и рассей наших врагов, но скорее, пока мы еще живы!»
Восход застал Иисуса и Иоанна Крестителя сидящими на берегу Иордана под нависшей скалой. Всю ночь напролет они держали мир на своих ладонях, решая, как с ним поступить: то один брал его в свои руки, то другой. Лицо одного выражало жестокость и решительность, руки двигались резко, словно и вправду держали топор. На лице другого были написаны сомнение и страх, взгляд был полон страдания.
— Разве мало любви? — спрашивал он.
— Мало, — сурово отвечал Креститель. — Дерево сгнило. Господь призвал меня и вложил в мои руки топор, чтобы я срубил его. Я выполнил свой долг — я взял топор и нанес первый удар по корневищу. Теперь выполни ты свой — руби!
— Я бы жег, если бы был огнем, рубил, если бы был секирой, но я — сердце и несу любовь.
— У меня тоже есть сердце, потому я и не выношу несправедливости, зла, позора. Как ты можешь любить злых, несправедливых, бесчестных? Сруби их! Гнев и истребление порока — величайшее предназначение человека.
— Гнев? — переспросил Иисус — сердце его не хотело принимать этого. — Разве мы все не братья?
— Братья? — насмешливо переспросил Креститель. — Ты считаешь, любовь — путь Господа? Гляди… — И вытянув свою костлявую волосатую руку, он указал на Мертвое море, от которого чудилось зловоние, словно от разлагающегося трупа. — Видел ли ты двух блудниц — Содом и Гоморру — на его дне? Разгневавшийся Господь наслал огонь, потом суша обратилась в море, и оно поглотило Содом и Гоморру. Вот путь Господа — следуй ему. Что сказано в пророчествах? «В этот день деревья истекут кровью, всколыхнутся камни домов и поглотят своих владельцев!» День Господа грядет! Я первым возвестил это. Я закричал и, приняв секиру Господа, ударил в корень мира. Я взывал к тебе, и ты пришел. Теперь я уйду, — и он схватил Иисуса за руки, словно передавая ему секиру.
Иисус испуганно отпрянул.
— Прошу тебя, подожди. Не спеши. Я пойду в пустыню говорить с Господом — там его голос звучит яснее.
— Как и голос Искушения. Берегись — сатана ждет тебя, и все войско его наготове. Он хорошо знает, что от тебя зависят жизнь его и смерть. Он обратит против тебя всю свою силу, все обольщение. Берегись — пустыня сочится сладкими голосами и смертью.
— Ни сладкие голоса, ни смерть не обманут меня, друг мой. Верь мне.
— Верю. Горе мне, если б я не поверил. Ступай говорить с сатаной, ступай говорить с Господом и выбирай. Если ты Тот, кого я ждал, Господь уже выбрал тебе предназначение, и избежать его не удастся. А если нет, то что мне за дело, когда ты погибнешь? Иди же и посмотри. Но торопись — мир нельзя оставить сиротой.
— Голубь, слетевший с небес, когда ты меня крестил, — что он сказал?
— То был не голубь. Настанет день, и ты узнаешь, что он сказал. А пока пусть его слова висят как меч над твоей головой.
Иисус поднялся и протянул руку.
— Прощай, возлюбленный Предтеча, — голос его дрожал, — прощай, быть может, навсегда.
Креститель припал устами к устам Иисуса, опалив их огнем, будто и вправду его губы были одним горящим углем.
— Тебе я вверяю свою душу, — промолвил он, крепко сжимая нежную руку Иисуса. — И если ты и вправду Тот, кого я ждал, выслушай мои последние наставления, ибо я думаю, мы никогда более не увидимся на этой земле, никогда.
— Я слушаю тебя, — вздрогнув, прошептал Иисус. — Какие наставления?
— Перемени свое лицо, укрепи руки, закали сердце. Путь твой тяжел. Я вижу кровь и тернии на твоем челе. Мужайся, брат мой и учитель! Два пути лежат перед тобой: гладкий путь человека и тернистый путь Господа. Выбери тот, что круче. Прощай! И не терзай свою душу расставанием. Твое предназначение не рыдать, но бороться! Бороться! И да будет крепка твоя рука! Такова твоя стезя. Но не забывай, что оба пути — Господни. Но сначала родился огонь, и лишь затем любовь. Так начнем же с огня. Ступай!
Солнце поднялось уже высоко. Прибывающие из Аравийской пустыни караваны доставили новых паломников в ярких тюрбанах на выбритых головах. У одних на шеях висели крестообразные талисманы из рога, у других — бронзовые изображения крутобедрых богинь, у третьих — ожерелья из зубов поверженных врагов, — эти дикие звери Востока тоже хотели креститься. При виде их Иоанн издал пронзительный крик и ринулся вниз. Верблюды опустились на колени в ил Иордана, и зазвучал безжалостный глас пустыни: «Кайтесь! Кайтесь! День Господа грядет!»
Тем временем Иисус, отыскав своих спутников, застал их сидящими на берегу в подавленном молчании. Вот уже три дня и три ночи, как он не появлялся, — три дня и три ночи Иоанн, бросив крестить, беседовал с ним. Он говорил и говорил, а Иисус слушал, склонив голову. И что Креститель говорил ему? И почему один был столь яростен, а другой печален? Иуда ходил взад и вперед, а с наступлением ночи тайком приблизился к пещере. Они беседовали, сидя плечом к плечу. И как ни напрягал свой слух Иуда, ничего, кроме бормотания, журчащего, словно вода, не мог расслышать. Один говорил, другой внимал, заполняясь до краев, словно пустой кувшин водой. В отчаянии рыжебородый скользнул вниз и снова принялся мерить шагами берег.
— Позор на мою голову, позор, — рычал он. — Позволить им решать судьбу Израиля без меня. Креститель должен был довериться мне, мне в руки отдать секиру. Лишь я чувствую боль Израиля. Я бы управился с секирой в отличие от этого ясновидящего. Он бесстыдно провозглашает, что все мы братья, виновные и невиновные, израильтяне и римляне с греками, черт бы их побрал!
Не в силах видеть своих спутников, он устроился на ночлег в стороне от них, у подножия скалы. Но заснул лишь на мгновение — ему снился Креститель, до его слуха доносились разрозненные слова: «Огонь! Содом и Гоморра! Руби!» И вскоре Иуда снова вскочил — вокруг стояла тишина, лишь голоса ночных птиц, вой шакалов да шорох камышей на берегу Иордана. Он спустился к реке и окунул в воду свою разгоряченную голову.
— Спустится он когда-нибудь или нет? — сказал Иуда. — Спустится, и уж тогда я все выведаю, захочет он этого или нет.
Поэтому при виде Иисуса он тут же вскочил вместе со всеми. Подбежав к нему, ученики радостно прикоснулись к его рукам, плечам. И лишь глаза Иоанна наполнились слезами — глубокая морщина перерезала лоб учителя.
— Рабби, почему Креститель так долго говорил с тобой? — не в силах сдержаться спросил Петр. — Чем он так огорчил тебя? Твое лицо изменилось.
