Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
Но Петр то и дело останавливался, встречая паломников из Галилеи — одни предлагали ему вина, другие — закусить, третьи просто поболтать. Он бы позвал Иуду, да и Иаков не отказался бы — зачем обижать товарищей, но трое впереди спешили, постоянно окликая их и понуждая двигаться дальше.
— Господи, учитель не дает нам даже вздохнуть свободно, как людям, — проворчал Петр, впав уже в веселое настроение. — Во что это мы ввязались?
— Где же ты был до сих пор, бедняга Петр? — покачал головой Иуда. — Ты думал, мы идем сюда развлекаться? Может, ты думал, что мы идем на свадьбу?
Но тут из одного шатра раздался хриплый голос:
— Эй, Петр, сын Ионы, ты, вшивый галилеянин, мы чуть лбами не столкнулись, а ты хоть бы хны — идешь дальше. Остановись хоть на мгновение промочить горло. Я промою тебе глазки, чтобы ты в следующий раз замечал меня!
Узнав голос, Петр опять остановился.
— Привет! Здорово я в тебя врезался, Симон, грязная ты киринейская свинья? — и он повернулся к двум своим спутникам. — На этот раз, парни, нам не удастся улизнуть, давайте-ка остановимся и выпьем. Симон, известный пьяница, держит харчевню у ворот Давида. Он заслуживает того, чтоб его укоротили, а голову насадили на шест, но все равно он хороший парень и надо оказать ему честь.
Симон и вправду был хорошим парнем. В юности он приплыл из Киринеи, открыл таверну, и всякий раз, бывая в Иерусалиме, Петр останавливался у него. Они ели, пили, болтали, смеялись, иногда пели, иногда ссорились, снова мирились и опять за это пили, потом Петр заворачивался в одеяло и засыпал на скамье. Сейчас Симон сидел в своем шатре из переплетенных виноградных лоз с кувшином под мышкой и бронзовой чашей в руках и пил в одиночестве.
Друзья обнялись. Оба они уже выпили и так залюбили друг друга, что от переизбытка чувств на глазах у них появились слезы. Когда все тосты были произнесены, и все обменялись взаимными тычками и восклицаниями, Симон разразился хохотом.
— Готов заложить свои кости, что ты собираешься креститься. И правильно делаешь. Я благословляю тебя. Я тут намедни и сам крестился и ничуть не жалею. Вполне сносно.
— Замечаешь изменения в себе? — спросил Иуда. Он ел, но к вину не прикасался. Мозг его, как тернии, терзали мысли.
— Что тебе сказать, приятель? Давненько я не влезал в воду. Я с водой на ножах. Мне нужно вино, а вода — для жаб. Но тут я сказал себе: «Послушай, а чего бы тебе не креститься? Весь мир крестится, и наверняка среди просветленных найдутся люди, употребляющие вино. Не все же они идиоты. А я заведу новые знакомства и подцеплю новых клиентов. Моя харчевня у ворот Давида всем известна…» В общем, короче говоря, я пошел. Пророк — словно дикий зверь — не рассказать! Из ноздрей пламя — упаси, Господи! Схватил меня за шею и запихал в воду по самую бороду. Я как закричу! Точно он хотел меня, неверного, утопить! Но я выдержал, вышел на берег — и вот я перед вами!
— Замечаешь в себе изменения? — повторил Иуда.
— Клянусь тебе вином, купанье мне пошло на пользу. Легче стало. Креститель сказал, что я освободился от своих грехов. Но (между нами) я-то считаю, что освободился от лишней грязи, потому что, когда я вышел, на воде осталась пленка грязи пальца в три толщиной.
Он разразился хохотом, наполнил свой стакан и выпил. Петр с Иаковом тоже выпили. Симон снова налил им и повернулся к Иуде.
— А ты, кузнец, почему не пьешь? Это вино, дурачок, а не вода.
— Я никогда не пью, — ответил рыжебородый, отталкивая от себя чашу.
Симон широко раскрыл глаза.
— Ты что, один из этих? — шепотом спросил он.
— Да, один из этих, — ответил Иуда и резким движением руки оборвал этот разговор.
Шедшие мимо две накрашенные женщины подмигнули мужчинам.
— И без женщин? — спросил пораженный Симон.
— И без женщин, — сухо ответил Иуда.
— Как же ты живешь, бедняга, — не в силах этого вынести, воскликнул Симон. — Скажи мне, для чего же тогда Господь создал вино и женщин? Для собственного удовольствия или для нашего?
В это мгновение к ним подбежал Андрей.
— Идемте скорее, — закричал он. — Учитель торопится.
— Какой учитель? — спросил трактирщик. — Босой, весь в белом?
Но приятели уже поднялись, и Симон-киринеянин остался стоять в недоумении с пустой чашей в руке и кувшином под мышкой, глядя им вслед и качая головой.
— Наверное, еще один Креститель, такой же сумасшедший! В последнее время они лезут, как грибы после дождя. Ну что ж, выпьем за его здоровье, — произнес трактирщик, наливая себе еще. — Пусть даст ему Господь хоть немного разума!
Тем временем Иисус и его спутники достигли большого двора Храма. Они вымыли руки и ноги и ополоснули рты, чтобы войти в Храм и поклониться. Все галереи были забиты людьми и животными. Повсюду — в тенистых аркадах, между белыми и голубыми мраморными колоннами, увитыми золотыми ветвями винограда, — расположились лавки, навесы, тележки, менялы, парикмахеры, торговцы и мясники. Воздух дрожал от криков, ругани и смеха. Дом Господа тонул в поту и грязи.
Иисус прикрыл лицо рукой и огляделся — Господа не было нигде. «Я ненавижу, я презираю ваши праздники. Меня тошнит от вони жирных тельцов, которых вы приносите мне в жертву. Прекратите надрывать мой слух своими псалмами», — то безмолвно кричал не пророк, не Господь, но само сердце Иисуса. И тут все поплыло перед его глазами — мир исчез, небеса разверзлись, и ангел с огненным мечом ринулся вниз. Он опустился на черный камень посередине двора — пламя и дым окутывали его голову — и указал своим мечом на гордый позолоченный храм.
Иисус споткнулся и схватился за руку Андрея, чтобы не упасть. Открыв глаза, он вновь увидел Храм и шумящую вокруг толпу. Ангел растворился в небе.
— Простите меня, — протянул Иисус руки к спутникам. — Я не вынесу этого. Я сейчас упаду. Пойдем отсюда.
— Не помолившись? — изумился Иаков.
— Мы помолимся в своей душе, Иаков, — ответил Иисус. — Тело каждого из нас есть храм.
Они вышли за пределы Храма — Иуда, стуча своим посохом по земле, снова впереди. «Он не выносит грязи, крови, криков. Он не Мессия», — вертелось в его голове.
На последней ступени Храма они натолкнулись на распростершегося фарисея — стеная, он жадно целовал мрамор. Пергаментные свертки апофтегм с устрашающими текстами из Писания свисали на толстых шнурках с его рук и шеи. От частых преклонений кожа на коленях задубела у него, как у верблюда, лицо, грудь и шея были исцарапаны, и по ним сочилась кровь.
Андрей и Иоанн поспешили заслонить его от Иисуса, а Петр подошел к Иакову и прошептал ему на ухо:
— Ты знаешь его. Это Иаков, старший сын плотника Иосифа. Он торгует цитатами из Торы, но то и дело его охватывает злой дух, и тогда он падает на землю и начинает истязать себя, чуть не доводя до смерти.
— Тот самый дух, который преследовал нашего учителя? — остановился Иаков.
— Да. Наверное.
Они прошли через Золотые ворота Храма и вверх по долине Кедрона направились к Мертвому морю. Справа от них раскинулись сады и оливковая роща Гефсимана. Небо над их головами было раскалено добела. Лишь когда они достигли садов, облик мира слегка смягчился, свет заструился между листьями деревьев. Испуганная стая ворон, взлетев, направилась к Иерусалиму.
Андрей, обняв Иисуса, рассказывал ему о своем прежнем учителе — Крестителе. Чем ближе они подходили к его логову, тем с большим ужасом вдыхал он львиный запах пророка.
— Он вылитый Илия, который низринулся с горы Кармил врачевать огнем души людские. Как-то ночью я своими собственными глазами видел огненную колесницу над его головой; а в другой раз — как ворон принес ему в клюве горящий уголь, и он съел его. Я набрался смелости и спросил его: «Ты Мессия?» Он вздрогнул, словно наступил на змею. «Нет, — вздохнул он, — я — вол, тянущий плуг. А зерно — Мессия».
— Почему ты ушел от него, Андрей?
— Я хотел найти зерно.
— Ты нашел его?
Андрей прижал руку Иисуса к сердцу и залился краской.
— Да, — промолвил он, но так тихо, что Иисус не расслышал.
Они медленно спускались к Мертвому морю. Солнце изливало пламя, в головах у них начинало звенеть. Вдали высились белоснежные известняковые горы Идумеи. Дорога петляла и уходила вниз все круче. Казалось, что они погружаются в глубокий колодец.
«Мы спускаемся в ад», — вертелось в голове у каждого, и они уже ощущали запах смолы и серы.
Свет слепил глаза, ноги кровоточили, они продвигались почти на ощупь. Издали донесся звук колокольчиков — верблюды? Нет, это мираж таял в раскаленном воздухе.
— Мне страшно, — прошептал младший сын Зеведея. — Это ад.
— Мужайся, — ответил Андрей. — Разве ты не знаешь, что рай лежит в сердце ада?
— Рай?
— Скоро увидишь.
Наконец солнце начало садиться. Горы залило пурпуром. И вдруг путники увидели впереди крутой изгиб дороги — и сердца их повеселели, словно они вступили в прохладную воду. Прямо среди песков перед ними неожиданно раскинулись луга, воздух заблагоухал цветами, послышалось журчание воды, а под гранатовыми деревьями, тяжелыми от плодов, замелькали белые домики.
